– Он умеет говорить, – подтвердил Дронго, взглянув на Эдгара. – Если у вас не получится, то мой напарник сможет достать распечатку разговоров через свои каналы.
– Не сомневаюсь, – сказал Бушуев на прощание.
Когда они вышли в коридор, Эдгар, не удержавшись, спросил:
– Последняя фраза была обязательной. Ты ведь ничего не говоришь просто так.
– Он попросил слишком много времени, – пояснил Дронго. – Наверняка сначала покажет распечатку родным и близким, возможно даже, Денису Антоновичу и своей супруге, прежде чем передаст ее нам, а они могут немного скорректировать эти данные. Чтобы у них не было такого желания, мне пришлось сказать и эту фразу.
– Ясно. А теперь куда?
– К человеку, который может дать нам распечатку разговоров Мальцева и по правительственному телефону. Я имею в виду Дениса Антоновича.
– А если откажет? Это не в его компетенции.
– При большом желании наверняка сможет. Но я снова позвоню его племяннице. Пусть она попросит за нас у своего дяди. А потом нанесем визит тете Клавдии и ее мужу. С ним тоже будут достаточно интересно поговорить.
– Я был не прав, – сказал Вейдеманис, – когда предлагал тебе купить билет и улететь. Тебя нужно поместить в клетку и вывесить табличку «Осторожно, опасный зверь».
– И ты думаешь, что это поможет?
Вместо ответа Эдгар только махнул рукой.
Интерлюдия
Восемьдесят седьмой год был последним годом, когда советские войска вели наступательные операции в Афганистане, пытаясь окончательно переломить ход войны. Было проведено сразу несколько войсковых операций, каждая из которых должна была окончательно решить вопрос с моджахедами, получавшими оружие и снаряжение из Пакистана. Американцы даже не особенно скрывали, что помогают вооруженным отрядам моджахедов бороться против частей Советской армии и афганского режима, находящегося у власти. Главный организатор подобной помощи – помощник президента по национальной безопасности Збигнев Бжезинский был убежден, что СССР завязнет в войне и в конечном счете ее проиграет, как это произошло с американской армией во Вьетнаме. Позднее его объявят гением мировой политики. Хотя на самом деле все было гораздо прозаичнее. Советская армия за десять лет нахождения в Афганистане потеряла около четырнадцати тысяч человек. Что несопоставимо с потерями американцев во Вьетнаме. Или с их потерями в Афганистане, откуда им пришлось так позорно бежать.
Бжезинский явно переоценил и свои способности аналитика, и свои прогнозы. Советский Союз вывел свои войска с минимальными потерями. А моджахеды превратились в «Аль-Каиду», которая устроила беспрецедентные взрывы в Соединенных Штатах, обратившись против своих бывших хозяев. Бжезинский мог остаться в истории как самый неудачливый аналитик, когда события в Советском Союзе сделали его провидцем и победителем. Сначала болтун и демагог Горбачев благополучно развалил весь Варшавский блок, а затем не без помощи популиста Ельцина развалил и собственную страну, предав всех своих союзников, в том числе и бывшее руководство Афганистана. И Бжезинского единогласно признали политическим пророком, даже простив ему массовую гибель людей во время атаки на башни в Нью-Йорке, в чем была его личная и прямая ответственность, возникшая вследствие его неудачных игр в мировой политике.
В восемьдесят седьмом министерство обороны провело сразу несколько воинских операций в Афганистане. «Шквал» и «Удар» в Кандагаре, «Гроза» в Газни, «Круг» в Логаре, «Весна» в Кабуле. Но почти ни одна из этих операций не могла считаться полностью успешной, так как вооруженные отряды моджахедов просто перемещались из одной провинции в другую.
Ганифа был призван в армию весной восемьдесят седьмого, когда ему исполнилось восемнадцать лет. Он еще помнил, как переживала мать, как испуганно смотрела на него сестра.
Участь Ганифы была решена. Он попал сначала в Ташкент, где проходили обучение многие новобранцы. А уже через три месяца он оказался в команде, которую готовили к отправке в Афганистан. Так он попал в воинскую часть в Кундузе. Это была стратегически важная провинция, находившаяся на границе с Советским Союзом. Именно поэтому здесь дислоцировались различные воинские части, среди которых был и 149-й гвардейский мотострелковый полк. А также части отдельного 783-го разведывательного батальона, названного Кундузским.
В представлениях людей, никогда не бывавших на войне, она кажется одним большим сражением, где беспрерывно стреляют, бросаются в героические атаки и воюют с повстанцами. Игра, как обычно представляют в Интернете. Но в жизни все гораздо проще и гораздо страшнее. Когда стреляют неизвестно откуда, когда от болезней выбывают из строя гораздо больше солдат, чем от потерь на поле боя.
В воинских частях катастрофически не хватало чистой воды. Несмотря на все усилия врачей, во всех военных подразделениях советские солдаты массово страдали от инфекционного гепатита и брюшного тифа.
Ганифа заболел через две недели после появления в Кундузе, но это оказалось обычное расстройство желудка. Он довольно быстро поправился. И ему даже разрешили участвовать в реализации разведданных и сопровождении колонн. Нищета местного населения его просто поражала. Ганифа помнил, как однажды по колонне из-за дувалов душманы открыли огонь. Вводный был убит, погибло еще двое солдат. Рассвирепевший командир батальона, который ехал на бронетранспортере в середине колонны, приказал открыть огонь из всех видов оружия по кишлаку и дуканам. Потом рассказывали, что в том кишлаке погибло больше десяти мирных дехкан.
Война не может сделать человека лучше. Она пробуждает в нем самые низменные желания, позволяет выплеснуться первобытным инстинктам. Психика нормального индивида не может смириться с убийством другого человека. Любая война несправедлива, если человек не защищает свой дом, свою землю и свою семью. Солдаты часто не понимали, что они делают в этой жаркой стране, а разговоры об интернациональном долге были вообще непонятны солдатам и даже офицерам, воевавшим в Афганистане.
Во взводе, в котором служил Ганифа, из трех десятков парней половина были из среднеазиатских республик, а оставшаяся половина – из славянских. В первые дни напряжение между двумя группами солдат ощутимо витало в воздухе. Азиатам не нравилась его украинская фамилия, а славянам его татарское имя. Ганифе и здесь не повезло. Ни одни, ни другие не принимали его за своего. Но на войне, когда общая опасность сближает, такие глупости не могут быть определяющими в отношениях группы людей, часто рискующих жизнью. Уже после первого боя, когда были ранены сразу несколько солдат, все национальные распри были забыты раз и навсегда. Для местных жителей любой человек, одетый в советскую солдатскую форму, был «шурави», даже если он был таким же мусульманином и таджиком, как и стрелявший в него моджахед. Справедливости ради следует сказать, что случаи перехода солдат на сторону противника были очень редки. Только попавшие в плен иногда ради сохранения жизни соглашались принять мусульманскую религию. А сами мусульманские солдаты почти не попадали в плен, прекрасно понимая, что с ними расправятся беспощадно и с особой жестокостью, так как считали этих «шурави» отступниками веры.
В конце года советское командование провело последние крупные войсковые операции «Залп» и «Магистраль», рассчитывая окончательно задавить моджахедов. Но победить в партизанской войне еще никому не удавалось. Моджахеды уходили из одной провинции и оказывались в другой. А самое печальное было в том, что их поддерживали местные жители, среди которых было много родственников и близких.
В декабре восемьдесят седьмого мотострелковая рота вышла на реализацию разведданных. Ганифа, сержант Алексей Попов и рядовой Галимов первыми вошли в кишлак под прикрытием БМП. За «броней» следовал взвод. Никто не мог предположить, что в кишлаке находилась столь крупная банда душманов. Взвод попал в огненный мешок, боевую машину пехоты тотчас подбили из гранатомета, и она перекрыла собой узкую улочку, отрезав взвод от головного дозора. Находившиеся далеко впереди три бойца были окружены и мгновенно схвачены душманами.
Взвод отступил и запросил поддержку.
Пленных бойцов связали и положили на земляной пол в одном из домов.
Затем началось самое страшное. Появившийся командир моджахедов говорил на пушту. Но рядом с ним был пожилой мужчина небольшого роста, который говорил по-русски. У пленников отобрали документы, и здесь Ганифе впервые в жизни помогла украинская фамилия его матери. Его с Поповым решили допросить после. Не повезло Галимову. У него было характерное азиатское лицо и фамилия, которую прочел этот проклятый переводчик. Но было и еще одно самое важное доказательство его принадлежности к мусульманской религии. Душманы стащили с него брюки и обнаружили, что он обрезан по мусульманскому обычаю. Дальше разговоров не было. Тот самый переводчик деловито и аккуратно перерезал горло Галимову, как обычно режут баранов. Ганифа понимал, что как только с него снимут брюки, его ждет подобная участь. И готовился умереть, пытаясь унять крупную дрожь, появившуюся сразу после того, как Галимов захрипел. Потом начались допросы сержанта. Его били и резали, пытаясь выяснить, какими силами располагает взвод. Попов держался, плевался кровью, страшно ругался, но ничего не отвечал.
Один из его мучителей, разозлившись, просто воткнул нож ему в ногу, и сержант заорал от боли. Переводчик покачал головой. Ему явно не понравился такой способ общения. Очевидно, он знал, как можно заставить разговориться любого пленного. И что-то негромко выговаривал душманам. Очевидно, он был своеобразным «политическим комиссаром» в этой группе людей.
И в этот момент над кишлаком пронеслась пара «вертушек» Ми-24. Командир моджахедов крикнул что-то переводчику и выбежал из дома. За ним выскочили остальные. Очевидно, командир приказал ликвидировать обоих оставшихся пленников и срочно уходить в горы.
Земля содрогнулась от мощных взрывов, вертолеты открыли огонь «нурсами» по отступающим душманам.