Стараются не отчаиваться. Охотятся на тюленей и медведей. Открыли школу для матросов, чтобы не поддаваться скуке. По воскресеньям – праздничный обед. Но… «Это было действительно ужасное время. Нам предстояло в лучшем случае возвращение в Европу с достижениями, состоящими только из собственного спасения».
18 августа 1873 года отпраздновали, как полагается, день рождения императора. А через несколько дней: «Было около полудня. Мы стояли облокотившись на борт и смотрели в облака тумана, между которыми изредка проскакивал солнечный луч, как вдруг заметили в одном из таких промежутков далеко на северо-западе суровые скалистые горы. Через несколько минут перед нашими глазами предстала в солнечном сиянии прекрасная альпийская страна! В первое мгновение все замерли точно прикованные к месту и не верили глазам. Убедившись в действительности нашего счастья, мы радостно, громко закричали: «Земля, земля, наконец-то земля!»»
Через два месяца смогли высадиться. Еще через год по льду, преодолевая полыньи на шлюпках, добрались до Новой Земли. Вся экспедиция заняла 812 дней. На правах первооткрывателей Вейпрехт и Пайер дали земле имя Кайзера Франца Иосифа. Кстати, о том, что в этом районе Северного Ледовитого океана, между Новой Землей и Шпицбергеном, должна быть земля, говорил еще Ломоносов. Затем в 1865 году в «Морском сборнике» то же предположение высказал лейтенант (впоследствии вице-адмирал) Николай Шиллинг. А в 1871 году свой проект экспедиции для поиска этой земли представил в Русское Географическое общество Петр Кропоткин. Но эти планы не осуществились, открытие же земли произошло, как и писал Пайер, случайно: «Нам подарил ее каприз пленившей нас льдины…»
А дальше? А дальше – ничего. В следующие десять и двадцать лет Земля Франца Иосифа не привлекала ничьего внимания. Все-таки времена были еще довольно патриархальные. «Земля» – это прежде всего плодородная земля. Рассматривать любые новые территории на предмет, «нет ли там какого-нибудь никеля-молибдена-урана и прочей нефти», европейцы еще не привыкли, дорогу к полюсу посчитали закрытой.
Позднее Гашек, писатель, погубивший репутацию Австро-Венгрии, будет издеваться над имперской «ледяной промышленностью»: мол, с Земли «нашего всемилостивейшего монарха» всей Европе поставляется лед, вот только перетаскивать его через полярный круг трудновато.
Итак, Земля Франца Иосифа лежит безвидна и пуста, сам Франц Иосиф занят текущими делами империи, Франция дарит Соединенным Штатам статую Свободы, в Россию приезжает с концертами Иоганн Штраус, Вейпрехта уже нет на свете, Юлиус Пайер в Париже пишет драматические картины на полярные темы.
В это самое время зачисляется в «1-й Его императорского высочества генерал-адмирала Константина Николаевича экипаж» еще один герой нашей истории – подпоручик корпуса флотских штурманов Исхак Ислямов, а в северных морях снова начинается оживление. В 1895–1896 годах на Земле Франца Иосифа после неудачной попытки добраться до Северного полюса зимует Нансен. Штурмуют Северный полюс Роберт Пири и Фредерик Кук. С 1912 года дрейфует в районе Земли Франца Иосифа «Святая Анна» Георгия Брусилова. В 1912-м уходит к Шпицбергену и не возвращается экспедиция Владимира Русанова. Зимой 1914 года на пути к полюсу пропадает экспедиция Георгия Седова.
И в 1914 году Морское ведомство России отправляет искать три последние пропавшие экспедиции четыре корабля под общим руководством Ислямова. Найти не удается никого, но на мысе Флора на Земле Франца Иосифа команда Ислямова обнаружила послание, оставленное двумя единственными спасшимися моряками «Святой Анны». Тогда же Исхак Ислямов водрузил на Земле Франца-Иосифа российский флаг и объявил архипелаг территорией Российской империи.
А что же Австро-Венгрия, что же Франц Иосиф? Как отреагировал император на то, что земля, названная его именем, объявлена собственностью другого государства?
Никак. Императору было не до полярных замороженных земель: август 1914 года уже наступил, убийство в Сараево уже произошло, война, которую участники назовут Великой, а потомки – Первой мировой, уже началась.
Не до того было и Российской империи. Ислямов, сообщив о приобретении для страны новой территории, предлагал незамедлительно переименовать ее из Земли Франца Иосифа (странно, в самом деле, именовать собственный архипелаг именем монарха-противника) в Землю Романовых. Предложение застряло в бюрократических дебрях. А там ушла в прошлое сначала одна империя, а сразу за ней другая. Исхак Ислямов стал членом Гельсингфорсского мусульманского исполкома армии, флота и рабочих, потом воевал в составе Белой армии, эмигрировал, заведовал в Константинополе гидрографической частью Русской морской базы.
В 1926 году ЦИК СССР принял декрет, по которому все арктические острова, примыкающие к сухопутным границам государства, объявлялись советской территорией. Через три года, летом 1929-го, Отто Шмидт в ходе полярной экспедиции на ледокольном пароходе «Георгий Седов» водрузил на острове Гукера Земли Франца-Иосифа советский флаг. Вот так и получилось, что самой северной точкой территории России оказалась Земля Франца-Иосифа, австро-венгерского императора, точнее – остров Рудольфа, названный в честь его сына.
«Вышли в прихожую. Вспомнили Австрию
И императора Франца Иосифа.
Все, что осталось от вечной династии, —
Имя для незаселенного острова…».
«…в проблематике единства империи Габсбургов Венгрия с самого начала играла исключительную роль, будучи единственной страной, где так и не победил габсбургский абсолютизм, страной, которая никогда полностью не теряла свою государственность и оставалась для Габсбургов источником постоянных национальных противоречий, а затем привела к формированию дуалистической структуры Монархии; исключительная прочность этой структуры сделала невозможной реорганизацию национальной федеративной системы».
Еще путешественник-венгр. Дервиш-полиглот
Этот человек мог бы быть не менее знаменит, чем Афанасий Никитин или Тур Хейердал. Его путешествия были не менее рискованными, а написанная им книга – не менее увлекательна.
Он родился на территории Австрийской империи в 1832 году, а умер, когда двойная Австро-Венгерская империя доживала последний счастливый год, в 1913-м. Звали его Арминий Вамбери, если по-венгерски, или Герман Бамбергер, если по-немецки. Бедный, хромой с детства, сирота: отец умер до его появления на свет. В остальном – типичный умненький еврейский мальчик, каких много знала Дунайская империя, разве что с не совсем типичным увлечением: его влекла культура другой империи, Османской.
Двадцатипятилетним юношей он отправился в Стамбул эту культуру изучать, причем на жизнь там зарабатывал преподаванием французского языка в домах турецкой знати, а занимался тем, что готовил к изданию (и издал в двадцать шесть лет) турецко-немецкий словарь. Из Стамбула вернулся в Будапешт, кажется, только для того, чтобы, получив деньги от академии наук, снова устремиться на Восток. Только теперь дальше – в Среднюю Азию. И тайно. В костюме дервиша, под именем Решид Эфенди. Сначала в Турцию, оттуда в Тегеран. В Тегеране встретил паломников, возвращавшихся из Мекки. Вместе с ними – в Иран, а затем в Хивинское и в Бухарское ханства.
Там европейцев не жаловали. А уж европейцев, выдающих себя за азиатов, тем более. Несколько раз чуть не разоблачили, но его спасало знание всех сторон жизни Востока – от вопросов религии до школ арабской каллиграфии.
Откуда, кстати, знания? Путешествовал он в 1861–1864 годах, отправился в двадцать девять лет, вернулся в тридцать два года. Конечно, еще в Европе перечитал все, что было написано про мусульманский мир на европейских языках. В Стамбуле, надо полагать, также изучение жизни знакомством с турецкой знатью не ограничивал. Но все же начитанность – это одно, а способность раствориться на рынке Хивы, где все всех знают, где по повадкам вмиг отличают пришельцев с юга от пришельцев с севера, где надо говорить так, как все, жестикулировать так, как все, дышать так, как все, – это совсем другое.
Случались ситуации, когда он был на волоске от провала. Впрочем, иной раз сама ситуация выглядит невероятно: будь она сценой из фильма, на сценариста посмотрели бы неодобрительно. Однажды в Герате во дворце местного сановника Якуб-хана Вамбери услышал, к своему удивлению, венский вальс в исполнении ханского оркестра. Заслушался и непроизвольно начал отбивать такт ногой. Тут же был притянут к ответу, ведь на Востоке подобное не принято. Еле отговорился, убедив Якуб-хана в своем истинном и неподдельном мусульманстве.
А вот как описывает специфику «экстремального туризма» второй половины XIX века сам Вамбери: «Зная, например, за собой привычку размахивать руками при разговоре, что на Востоке не дозволяется, я, из боязни выдать себя, прибег к насильственным мерам, т. е. подвязал себе руку, сказав всем, что она у меня болит, и рука скоро отвыкла от непроизвольных движений. Я остерегался есть что-нибудь лишнее на ночь, боясь, что обременённый желудок нагонит тяжёлые сны и что я во сне заговорю, пожалуй, на каком-нибудь европейском языке… Мне приходили только на ум слова одного из моих спутников, который однажды утром пренаивно заметил мне, что я храплю совсем не так, как храпят жители Туркестана, на что ему кто-то поучительно заметил: «Да, так храпят в Константинополе!»[70].
Четыре раза Вамбери переходил из иудаизма в ислам и обратно. Приходилось контролировать себя день и ночь: свою речь, свои движения, свой храп. В странствиях он всегда вел дневник, что было вообще-то смертельно опасно. Писал на клочках бумаги, которые прятал в лохмотьях. Впрочем, вряд ли кто-нибудь в Азии смог понять его записи, да и в Европе таких знатоков можно было по пальцам пересчитать: он писал арабскими буквами, но на венгерском языке. Все – ради науки.