Короче: после таких вот нескучных приключений 1 апреля (нарочно, что ли?) 1792 года Наполеон Бонапарт был выбран командиром Второго батальона Национальной гвардии. Командиром Первого батальона был выбран некий Квенца. Но поскольку он, во-первых, ничего не смыслил в военном деле, а во-вторых, шел на выборах в блоке с Бонапартом, то, по сути, главным командующим был Наполеон. Должности же офицеров в батальонах заняли соответственно родственники и друзья счастливых победителей (ну, мафия же…). Вечером вино лилось рекой, играл полковой оркестр…
Правда, уже через несколько дней по улицам Аяччо пронесся клич: «Долой кепи!» (национальные гвардейцы ходили в этих головных уборах). Потому что горожане почему-то решили, что гвардейцы составили против них заговор (??). В результате чего больше десяти дней в Аяччо шли настоящие уличные бои между национальными гвардейцами под командованием Наполеона и горожанами под командованием семьи тех самых Перальди. В ходе которых — как пишут информаторы Падре — обе стороны понесли значительные потери убитыми и ранеными. А Наполеон пытался ввести свои батальоны в цитадель Аяччо, но комендант французского гарнизона этого ему почему-то не позволил и даже накатал жалобу на нашего фигуранта, в которой утверждал, что Бонапарт пытался взбунтовать солдат его полка против офицеров. Закончилось, однако, все практически ничем. Девятнадцатого апреля стороны подписали перемирие, а Наполеон представил объяснительную записку, в которой упирал на то, что хотел только отомстить за убийство своего лейтенанта (тот действительно был убит в один из первых дней беспорядков).
Однако, похоже, эта отмазка сработала не очень хорошо. Потому что уже в мае Бонапарт покинул Корсику и отправился в Париж, где ему были предъявлены множественные обвинения (стараниями все тех же Перальди, накатавших донос аж в Конвент; а исходя из того, что к ним самим никаких санкций применено не было, то возникает вопрос — а чего там вообще происходило?). Как перечислено в одном из писем: «Его обвиняли в превышении власти, подстрекательстве к беспорядкам, отказе в повиновении и вооруженном сопротивлении властям. Обвиняли его еще помимо этого во всевозможных злодеяниях: их было вполне достаточно, чтобы уготовить ему верную гибель. К несчастью, все эти проступки усиливались его основной ошибкой: тем, что он без всяких уважительных причин, без разрешения оставался вдали от полка, в то время как каждая сила была на учете. Но молодой офицер был снабжен наилучшими рекомендациями корсиканских властей, которые ему выдали очень охотно в надежде навсегда от него избавиться». Так что во Франции ему все легко готовы были простить — подумаешь, пошалил немножко! — если бы не его злосчастная попытка овладеть цитаделью, которая попахивала совсем даже не Революцией (судя по всему, это и есть то, что Тарле назвал «несколько сомнительным поведением». То есть сходные мысли по поводу инцидента пришли не в одну голову). И неизвестно, куда бы дело вывернулось, но в это время в самом Париже, что называется, «уже началось!..»
Парижан окончательно перестал устраивать король. Даже присягнувший Конституции и фактически сидящий под домашним арестом в Тюильри (после неудачного побега летом 91-го года). Но все еще не желающий выполнять волю Национального Собрания (разогнал министров-жирондистов, не хотел объявлять войну Австрии (плакал при подписании указа). Последовала тридцатитысячная «мирная демонстрация» 20 июня (как раз когда и прозвучало: «Достаточно было смести пушками четыреста-пятьсот человек!..»), вынудившая Людовика напялить дурацкий — в смысле фригийский — колпак санкюлота, а затем — штурм Тюильри 10 августа. Когда были вырезаны несколько тысяч швейцарских гвардейцев, охранявших короля. А самого Людовика с семьей законопатили в Тампль (ну, дальше все знают — но это позже). Власть полностью перешла к Национальному Собранию.
И в результате наш пострел вышел не то что сухим из воды, а как бы еще и с прибылью: его не только восстановили в армии (новый министр был собратом-революционером), но и произвели в капитаны! Правда, тут же приказав отправиться в полк, находившийся в тот момент на Мозеле, в армии Дюмурье. Однако свежеиспеченный капитан сумел извернуться: ему срочно потребовалось забрать из Сен-Сира и доставить домой на Корсику свою сестру (такая необходимость действительно возникла, поскольку со свержением короля были в приказном порядке упразднены все королевские воспитательные учреждения).
И в итоге в октябре 1792 года, к большому изумлению многих на Корсике (уже посчитавших, что никогда этого типа не увидят), Бонапарт объявился там живой, здоровый и даже отличенный! Для корсиканцев, которым отвага и дерзость представляются величайшей добродетелью (по формулировке все тех же информаторов Падре), наш фигурант по такому случаю представился чуть ли не национальным героем.
Он был обласкан Паоли, встал во главе корсиканских монтаньяров, взял на себя осмотр укреплений острова и снова принял начальство над Национальной гвардией (подполковничья должность, между прочим). Отправляться в полк он явно не собирался. Вместо этого он написал в директорию департамента Вар (которому административно была подчинена Корсика): «Я здесь. Все теперь пойдет хорошо». По всем признакам, он что-то имел на уме…
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ: в начале 1792 года на Корсику прибыл Константин Франсуа Вольней (настоящая фамилия — Буажире, смотри отдельный список). Известный путешественник и философ и депутат Национального Собрания. Цель пребывания — научные изыскания. Конкретно: намерение начать на Корсике выращивание хлопка. Для чего Вольней приобрел близ Аяччо поместье дель Принчиппе площадью аж в шестьсот гектаров. Но главное: Наполеон к этому Вольнею нанялся проводником по острову! И, судя по всему, наладил с ним хорошие отношения. Имеет смысл взять в разработку.
Запись вторая.
То, что происходило на Корсике дальше, — лично для меня полная неожиданность. Или, скорее сказать, — терра инкогнита? В общем, ничего никогда не слышал об этих событиях. Почему-то.
У Тарле об этом периоде жизни Бонапарта написано более чем скромно:
«Он побывал еще раз на Корсике. Но приехал он туда как раз в тот момент, когда Паоли окончательно решил отделить Корсику от Франции и предался англичанам. Наполеону удалось незадолго до захвата острова англичанами, после долгих приключений и опасностей, бежать с Корсики и увезти с собой мать и всю семью. Это было в июне 1793 г. Едва они скрылись, как дом их был разграблен сепаратистами — приверженцами Паоли».
И все.
Из того же, что прислали на данный момент агенты нашего Падре, вырисовывается значительно более содержательная картина…
Правда, Паоли в конце концов таки действительно оказался сепаратистом. Но прежде чем это случилось, на корсиканских берегах успело произойти много различных событий, стержневым из которых была операция по захвату Сардинии!
Вот что можно об этом деле сказать, ориентируясь на письма агентов Падре.
В мае 1792 года Антонио Константини, корсиканский депутат в Париже, вручил Законодательному Собранию записку, в которой говорил о планах покорения соседнего острова. Константини прожил несколько лет в Сассари и был хорошо знаком с Сардинией. Необходимо, говорил он в своей записке, овладеть сначала Маддаленой и некоторыми другими маленькими островками к северу от Сардинии. Вслед за этим можно будет овладеть и северными городами острова, Кастель-Сардо, Сассари и Альгеро. И, наконец, подступить с войском, которое он исчислил в 12 тысяч человек, к Каглиари, столице острова.
Генерал-синдик Саличетти (тоже депутат Национального Собрания от Корсики) соглашался с этим планом. В июле того же года бывший депутат Марио ди Перальди тоже подал записку, в которой говорил о важности военной экспедиции в Сардинию. По совету Карно, временный исполнительный совет приказал военному и морскому министерствам принять необходимые меры к военной экспедиции в Сардинию.
Завоевание Сардинии имело большое преимущество для Франции. Страна эта поставляла превосходных лошадей, хлеб — в котором во время революции ощущался во Франции большой недостаток — и дорогой мачтовый лес. Помимо этого, владение Сардинией представляло собою большую опору в Средиземном море.
Несмотря на старания Перальди (а это были те самые Перальди, к слову) добиться назначения начальником экспедиции корпуса Пасквале Паоли, начальство было поручено командиру альпийской армии генералу д'Ансельму и контр-адмиралу Трюгэ. Ансельму предоставлено было, однако, либо руководить экспедицией, либо поручить начальствование другому генералу. Паоли же был назначен командиром 23-й дивизии и тем самым главнокомандующим всеми войсками на Корсике. В то время на Корсику и в Ниццу были посланы два специальных комиссара, Марио ди Перальди и Бартоломео Арена, для переговоров с Паоли относительно сформирования нужного войска и для вручения д'Ансельму предписания исполнительного совета.
Военные суда, принимавшие участие в экспедиции, собрались в ноябре в Специи, а транспортные суда — в Тулоне. Флот был разделен на две эскадры, из которых Трюгэ командовал меньшей, а большую передал капитану Латуш-Тревилю. Сухопутное войско должно было быть сформировано из шести тысяч добровольцев из департаментов Буш-дю-Рон и Варр, а также из трех тысяч корсиканских регулярных и добровольных солдат, из которых последние должны были быть посажены в Аяччо на суда. Кроме того, Бастия и Кальви должны были дать еще войска.
Трюгэ возлагал большие надежды на экспедицию в Сардинию, точно так же и назначенный в Константинополь французский посланник Семонвиль, ожидавший инструкций в Аяччо. Последний был уверен, что экспедиция в короткое время одержит победу и флот после покорения острова отправится в Черное море, чтобы оттуда диктовать условия русскому правительству (и почему, спрашивается, выражение «наполеоновские планы» появилось уже после Наполеона?)! Расположенные к Франции корсиканцы, в том числе Жозеф и Наполеон Бонапарты, в равной мере с воодушевлением ожидали завоевания Сардинии (тоже вопрос: на основании чего этих поименованных корсиканцев считали расположенными к Франции? Хотя, конечно, в попытках разобраться в том, кто как к кому был расположен — сам черт ногу сломает!.. Тот же Наполеон писал 18 октября Косте: «Враги покинули Лонгви и Верден и перешли через реку, чтобы вернуться на родину. Но мы не останавливаемся. Савойя и графство Ницца взяты! Солдаты свободы всегда будут одерживать победы над рабами, оплачиваемыми тиранами!» Без сомнения — истинный патриот: как излагает-то, собака!..).