Комиссар Рикор, не дожидаясь дальнейшего развития событий, забрал семью и сбежал.
Причина таких действий господ комиссаров совершенно прозрачна. Они все были якобинцами. И робеспьеристами. И после падения Робеспьера с целью спасения собственных шкур немедленно принялись искать козлов отпущения. Альбит, Саличетти и Лапорт просто успели раньше того же Рикора. А Бонапартом его лепший кореш Саличетти явно решил пожертвовать как пешкой. Ну, как говаривал монах Варлам у Пушкина: «Когда до петли-то доходит!..» Собственно, точно также перед тем Саличетти, как мы помним, топил «корсиканского сепаратиста Паоли» — только бы не отвечать за провал экспедиции на Сардинию (к организации которой сам же он руку и приложил…). Дело, в общем, житейское. Насквозь понятное… Вот только теперь не ясно, как быть: брать ли Саличетти в разработку как возможную фигуру влияния на Наполеона или нет? После такой-то козьей морды?
Впрочем, Саличетти же и выпустил затем фигуранта из-под ареста, подписав 20 августа вместе с Альбитом соответствующее постановление, как нынче бы сформулировали: «За недостаточностью улик». Иными словами, в бумагах Наполеона не было найдено ничего его компрометирующего.
Вообще, в действиях всех участников этого спектакля ощущается заметный оттенок несуразности и растерянности. Сам фигурант в описываемый период, сидючи под замком, написал в свое оправдание следующее:
«Вы лишили меня моего звания, арестовали и возвели на меня обвинения.
Я заклеймен, не будучи осужденным, или, вернее, осужден, не будучи даже допрошен!
В революционном государстве есть два класса: подозрительные и патриоты.
Взвести подозрение на патриота — значит вынести ему приговор, лишающий его самого ценного, чем он обладает: доверия и уважения! К какому классу меня причисляют? Разве с начала революции я не оставался всегда неизменно верен ее принципам?
Разве я не всегда боролся либо с внутренними врагами, либо в качестве солдата с чужеземными?
Я служил под Тулоном и стяжал частичку тех лавров, которые выпали на долю итальянской армии при взятии Саорджио, Онеглии и Танаро.
При раскрытии заговора Робеспьера я держался как человек, привыкший следовать твердым принципам.
За мною нельзя оспаривать звания патриота…
На меня взвели подозрение и конфисковали мои бумаги!..
Невиновный, патриотичный, заклейменный, я все не хочу роптать на комитет, какие бы меры ни принимал он против меня.
Если трое людей заявят, что я совершил преступление, я не возражу ни слова судье, который осудит меня.
Саличетти, ты знаешь меня! Разве в течение пяти лет ты замечал что-нибудь в моем поведении сомнительного для дела революции? Альбитт, ты не знаешь меня! Тебе не могли привести ни одного доказательства моей вины. Ты не выслушал меня, но ты знаешь, как умеют сеять люди клевету. Неужели же должен быть я поставлен на одну ступень с врагами Отечества? Неужели же патриоты должны потерять генерала, который не без пользы служил Республике? Неужели же комиссары Конвента должны побудить правительство к несправедливости и неполитичным поступкам?
Услышьте меня! Снимите с меня давящее бремя и верните мне почет патриота!
Если же клеветники захотят моей жизни, — я мало дорожу ею, я так часто готов был ею пожертвовать! Лишь мысль, что я мог быть все же полезен Отечеству, заставляет меня мужественно нести тяжелое бремя!»
Не сказать, что большой убедительности оправдание.
Одно примечательно, пожалуй: никого Бонапарт в этом письме не подставляет вместо себя. А ведь мог бы — того же Рикора. Сообразил ведь он вымазать сажей Паоли после бегства с Корсики? Или тут и впрямь считал себя полностью невиновным? Одним словом, какая-то бестолковость во всех этих событиях чувствуется.
Но так или иначе, а из-под ареста нашего героя выпустили.
И вот здесь — опять! — информация от агентов Падре прерывается.
P.S.: Хорошо, хоть Котенок нашлась…[3]
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯПуть попаданца
«Куда, глупец?! Пойдешь ко дну!
От волн добра не ждем!»
Ответил он, за борт шагнув:
«Иду своим путем!»
ГЛАВА ПЕРВАЯКак хорошо быть генералом…
«Лучше работы я вам, сеньоры, не назову!..»
«Утро красит нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская земля!..»
Ну, вся не вся, а я — просыпаюсь. Наполеон, как известно, спит по четыре часа, ага… И просыпался бы до рассвета, но это невыгодно: темно. А электричества здесь нет. Так что встаем — с солнышком.
Солнце, правда, не взошло еще, но рассвет сияет вовсю: значит — вон из койки!.. Бр-р, однако! Нас утро встречает прохладой!.. Но что поделать — не май месяц! Быстренько надеваем штаны, рубаху, сапоги — и в коридор. Дверь в соседнее помещение — ногой! Так, чтоб треснулась об косяк!
— Р-рота — падъем, сорок пять секунд!! Форма одежды — номер два!
Тела на койках подскакивают как ужаленные. Как они поначалу недоумевали — зачем это нужно!.. Не принято так здесь. Да и офицеры большая часть… И чего мне стоило ввести их в меридиан, блин… Не мог же я прямым текстом им сказать, что мне нужно заставить их всех сработаться на уровне рефлексов… Но вроде удалось убедить, что от такого пробуждения толк есть. Даже одеваться стараются быстро. В сорок пять секунд при нынешней амуниции, конечно, они никогда не уложатся, но если облачаться только частично — то с пивом потянет… И имеется, кроме того, еще маленькая хитрость: победителя ждет приз на завтраке — пирожные. Мной в городе за свой счет купленные в кондитерской. Но на что не пойдешь ради успеха дела! Потому как со здешними поварами пока договориться не удалось… Зато, как известно, добрым словом и пистолетом можно добиться гораздо больше, чем банальным кнутом!.. Смешно, но эта детская придумка работает. Все же, видимо, точно подмечено, что солдаты — те же дети. Только с большими… ногами. Бигфуты, да…
Никакая они, конечно, не рота, хотя мне и обещали столько людей, сколько попрошу, но кого просить, грамотные же нужны, и не просто грамотные, а грамотные технически, вот и приходится отбирать буквально с миру по нитке где попало — всего двадцать человек, и новички все еще продолжают подтягиваться: вчера еще их было пятнадцать. Но за роту они у меня пахать будут как миленькие — я обещаю!
Грохочущим копытами табуном вываливаемся на улицу.
— Не отставать, бандерлоги хромоногие!
Летное поле Шале-Медон, озаренное сиянием утра, гудит под нашими ногами. Километровый кросс — не так уж много. Но для утренней разминки вполне достаточно. Чтобы мышцы разогрелись. Гимнастический комплекс на лужайке возле пожарного водоема — ничего, как потеплеет, я вас еще плавать заставлю! — и еще километр обратно. К тому моменту, когда мы подбегаем к казарме, от сна ни у кого уже не осталось ни малейшего следа. А вытянутые клапаны умывальников готовы пролиться восхитительно прохладной водой. Что и происходит под лязг, звон, плеск, молодецкий гогот и фейерверк брызг — можно подумать что у нас тут душ, а не обычные рукомойники… Кстати — рукомойники я напрогрессорствовал. Оказывается, их тут еще не было! Темнота, блин — лета не знают… Впрочем, дайте время, я вам и душ организую. А то уже до оскомины надоели здешние ванны. Больше всего похожие на лохани для стирки белья. Совершенно не представляю, чего хорошего тутошние хроноаборигены находят в них сидеть часами… Да и мыться, в общем, тоже… Дикие люди, ей-богу!..
С трудом отрываюсь от умывальника, трусь жестким полотенцем, ощущая горячей кожей прохладный утренний ветерок… Хорошо!..
— Все! Заканчиваем водные процедуры! Пять минут на одевание по полной форме — и работать, работать и работать, негры! До завтрака еще далеко! Вперед, сыны отчизны милой! Мгновенье славы настает!
Ага: «Отречемся от старого мира! Отряхнем его прах с наших ног! Нам не нужно златого кумира, ненавистен нам царский чертог!..»
Чего это я? А того, что все.
В смысле — история пошла по другому пути.
Потому как вот ЭТОГО вот — точно не было: генерал Бонапарт по распоряжению Конвента строит в Шале-Медон управляемый аэростат собственной конструкции! А значит, здесь действительно параллельная реальность. И императором мне быть уже вряд ли светит.
Хотя, если честно, не очень-то и хотелось. Как сказал не помню кто: какая радость жить в музее и все свое время тратить на участие в на фиг тебе не нужных торжественных церемониях?
Самое смешное, что и Наполеон тоже не горюет по этому поводу. Ну, то есть ему, конечно, досадно, что наобещанные мной ослепительные перспективы накрылись медным тазом. Но знает-то он о них исключительно с моих слов. То есть чисто теоретически. Сам же он, несмотря на маниловские замашки, весьма скептически оценивал до моего появления возможность заделаться Отцом Нации. Да, собственно, — вообще никак не оценивал. Поскольку понимал, что нереализуемо. Прикидывал, конечно, на себя, не без того… Как любой: что бы вот он сделал на месте короля? Шарахнул бы картечью. Ага… «Кабы я была царица…» Кто не без греха? Но в целом Бонапарт отнюдь не видел себя каждую ночь во сне с короной на голове. Поэтому и не переживает особо. А трудится на том месте, на который поставила его в настоящий момент Революция. Буквально, можно сказать, в едином порыве со всей нацией, да…
Ну и я с ним заодно…
До завтрака действительно еще неблизко: местная кухня не спешит идти навстречу чудачествам генерала Бонапарта — готовить завтрак для его людей ни свет ни заря. Потому перекусываем на скорую руку заначенным с вечера хлебом с чистой водой. Здоровая, так сказать, пища. В детстве, помнится, очень любил. Даже выменивал свой школьный завтрак у караульного в Аяччо на кусок солдатского хлеба. Наполеон, не я, ясен перец!.. Затем принимаемся за дело. Дел много…