— Их там, в Фивах, это беспокоит, — возобновил разговор Хоремхеб, выковыривая застрявшее в зубах мясо ногтем. — Это будоражит выскочку. Глупо думать, что я собираюсь бросить свои войска на Фивы. Есть, конечно, шанс, что нервы у него сдадут и он рискнет явиться сюда. И тогда…
Он выпучил глаза, и Рамзес хохотнул.
— Как долго ты намереваешься держать их в напряжении? — спросил командир.
— У меня достаточно времени. Согласно протоколу, царица не может сочетаться браком с выскочкой, пока не истекут семьдесят дней траура, не пройдут похороны.
— Майя тебя будет держать в курсе.
Лицо командующего омрачилось.
— Два дня назад выскочка приказал его арестовать. Надо будет найти другого информатора.
— Они арестовали Майю?
Хоремхеб сокрушенно покачал головой.
— Он поступил опрометчиво.
— Думаю, мы найдем в Фивах того, кто тебе подойдет, — сказал Рамзес.
Хоремхеб внимательно посмотрел на собеседника. Пока он не нашел достойной замены Хнумосу.
— Полагаешь, ты мог бы организовать слежку в Фивах, чтобы при этом сильно не отвлекаться от твоих постоянных обязанностей?
— Это не займет у меня много времени, — ответил Рамзес. — Дело не очень сложное.
— Во дворце мне очень бы хотелось иметь своего человека, — заявил Хоремхеб.
Он опустошил свою чашу, громко рыгнул, схватил лист салата и съел его с задумчивым видом.
Он вспомнил о том, что ему когда-то говорил Нефертеп. Пта был богом Мемфиса, а Амон — богом Фив. Стало быть, сейчас они противостоят друг другу. Он решил, что при случае нанесет ответный визит Нефертепу.
23ЖЕНЩИНА ПРОТИВ КОЛОССА
Прощание с царем, который отбывал на Запад, происходило в большом зале цокольного этажа, который использовался для этих целей еще со времен Аменхотепа Третьего. Именно там четыре года назад Фивы прощались с Тутанхамоном. Сразу после этого царские останки перенесли в другой зал, расположенный с северной стороны дворца, и отдали во власть бальзамировщиков, и вовремя: от жары труп постепенно приобретал зеленый цвет. Вокруг вились мухи.
На этот раз на церемонии присутствовали главы всех ведомств, начальник гарнизона Фив, командующий Анумес, начальник стражи дворца, сорок один дворцовый служащий, смотритель царской Казны, начальник Службы рта, Первый помощник, хозяйка гарема, Начальник конюшен, секретари, писцы и члены царской семьи. С рассветом Усермон послал верховых гонцов в Ахмим известить Себатона, Сагора и других детей Ая, а также наместника царя Гуя. Они не успевали на церемонию прощания, так что должны были прибыть уже на похороны.
Анкесенамон стояла одна в первом ряду. За нею стояли Мутнехмет и Нахтмин, а дальше Нефернеруатон и Шабака. Главному распорядителю церемоний Уадху Менеху с трудом удалось расположить их по старшинству. От отчаяния он выстроил их согласно старому протоколу: царственная супруга, дети, родственники второго ранга. Шабака не должен был находиться впереди, но как супруг сестры царицы он занял место среди родственников второго ранга.
Хумос и пять жрецов, явившиеся вознести молитвы, сгрудились вокруг пышного ложа, которое было обтянуто пурпурной тканью, расшитой золотом.
В большом дворе раздались причитания плакальщиц. Жрец запел:
Фараон идет к тебе, Амон-Pa, владыка Карнака. Он говорит, что ты творишь добро, что ты избавляешь от всего плохого и пагубного…
Услышав, как кто-то всхлипнул, Анкесенамон обернулась и увидела, что у Шабаки от напряжения сведено судорогой лицо; он едва сдерживал рыдания.
…Он идет созерцать твою красоту. Он на борту твоей лодки Сакти для того, чтобы обойти подводные камни нижнего мира и подняться к тебе. Когда он отправится на Запад, и Маат и Анубис его очистят, они приведут его к тебе, чтобы он впитал твое великолепие и твою силу…
Молились в течение часа. Затем в зале судебных заседаний снова стали звучать соболезнования. Необычным было то, что Шабака также принимал соболезнования. Ничто не позволяло предположить, что он воспринимал происходящее с иронией. Он остался на ужин и казался растерянным.
Итшан во время трапезы ощутил беспокойство Анкесенамон. Когда ушли гости, он спросил:
— Могу ли я увидеть Хоренета?
Она была удивлена просьбой — обычно он навещал ребенка, не спрашивая позволения.
— Ну конечно же! — ответила она. — Почему ты у меня об этом спрашиваешь?
— Ты знаешь почему. Со смертью Ая все изменилось. Нет сильного мужчины, кроме Нахтмина, чтобы защитить трон. Все во дворце говорят о том, что по окончании траура ты выйдешь за него замуж. Было бы удивительно, если бы ты этого не сделала. Для этой ситуации такое решение самое благоразумное. Значит, ребенок принадлежит только тебе. Династии.
«Снова династия!» — подумала она. Неужели у нее отнимут последнее утешение, которое еще оставалось? Интересы династии перечеркивали ее собственное существование. Вот уже ребенок и его отец становятся всего лишь изображениями на барельефе, и они тоже.
У Итшана был живой ум. Теперь в его речах звучала то ли грусть, то ли горечь. Она положила руку ему на плечо.
— Я страдаю не меньше тебя. Давай навестим ребенка, — сказала она, снимая сандалии. Он сделал то же самое.
Он спал в своей колыбели. Сати, лежа в углу комнаты, около корзины с кобрами, притворилась, что не слышит, как они вошли, хотя слух у нее был тоньше, чем у мыши, и ее госпожа об этом знала. Что касается кормилицы, то та действительно спала — она очень шумно дышала. Анкесенамон не мешало присутствие Сати.
Итшан склонился над ребенком и погладил пальцем маленькую ручку, лежащую поверх простыни.
Они вышли из комнаты так же тихо, как и вошли туда, то и дело касаясь друг друга.
— Давай пойдем спать, — предложила она Итшану. — Если ты не можешь быть защитником трона, то, по крайней мере, будешь защитником моего сна.
Она страстно отдалась ему. Он щедро осыпал ее ласками. Она мимолетно подумала о Меритатон, затем заснула на плече у Итшана.
На следующий день Главный распорядитель церемоний сообщил о том, что солдаты смерти — как иначе их можно было назвать? — под командованием мастера-бальзамировщика Асехема прибыли во дворец.
Они явились со своими инструментами — кремневыми орудиями, скребками, крюками, а также взяли с собой подстилки, чаши, сумки с содой и пряностями, нитки для шитья и расположились в бывшем складе, одном из наиболее удаленных строений.
Обитателям первого этажа было трудно не думать о похоронных действах, которые проходили в цокольном помещении.
Единственным убежищем была терраса. На какое-то время Анкесенамон велела перенести туда свое ложе. Когда становилось прохладней, легкий бриз прогонял эти ужасные мысли и видения трупа, который солили, как морскую сельдь. Шабака был первым, кто присоединился к царице. На этот раз он вызвал у Анкесенамон жалость.
— Он только вывел меня на вершину жизни, как сам оттуда сошел, и теперь все рушится! — жаловался он.
— У тебя есть супруга, о которой ты не смел прежде мечтать, и здоровый ребенок.
— Это только усиливает мою печаль, — пробормотал он.
Так прошло десять дней. Нездоровое затишье, время от времени вызывающее приступы беспокойства, царило во дворце.
Во второй половине дня, в то время, когда Анкесенамон дремала, за дверью комнаты послышались приглушенные голоса. Она узнала голос Итшана и стремительно вскочила, чтобы открыть дверь. Это действительно был он, но она его едва узнала. Шабака маячил за ним, как черный призрак.
Выпучив глаза и раскрыв рот от страха, он не мог произнести ни единого звука. Она не удержалась и выругалась.
— Что?
— «Мудрость Гора», — начал говорить Итшан.
Корабль Первого советника.
— Нахтмин? — воскликнула она.
— «Мудрость Гора» затонул. Нахтмин был на борту.
Она распахнула дверь. Нефернеруатон как раз подошла и стала рядом с Шабакой.
— Когда?
— Приблизительно два часа тому назад.
Позади Итшана, Шабаки, Нефернеруатон сгрудились кормилицы. Скоро к ним присоединился Уадх Менех.
— Неужели он не мог спастись?
Было время паводка, она знала неистовую силу течений.
— Его нашли?
Итшан покачал головой; в это время года тело человека, утонувшего в Мемфисе, могло вынести возле Авариса. Значит, царевич Нахтмин, главнокомандующий, не мог быть даже погребен.
Ему было отказано в вечной жизни. Навсегда лишь немая тень.
— Но куда он направлялся? — спросила она.
— Я слышал, что он собирался посетить гарнизон на севере Фив, — ответил Итшан.
Она вернулась в комнату, поправила парик и снова вышла в коридор.
— Предупреди глав ведомств, — приказала она Уадху Менеху. — Мы собираемся в царском кабинете.
У них также еще продолжался послеобеденный отдых. Потребовался целый час на то, чтобы их собрать. Никто не знал о смерти Нахтмина, и поэтому все были недовольны тем, что их так срочно собирали.
Анкесенамон сообщила им новость. Казалось, это их убило.
Она вызвала писца.
— Первый советник, — сказала она Усермону, — продиктуй воззвание: ввиду смерти царевича Нахтмина, назначенного покойным царем регентом, царица становится регентшей.
Усермон, еще не придя в себя после сообщения о смерти царя, нерешительно повернулся к главам ведомств.
— Это наиболее разумное решение, — согласился Маху.
Преемник казначея Майи, Хапон, потерял дар речи. Мертвенно-бледный Пентью заявил, что согласен с мнением начальника тайной охраны. Глава судебного ведомства Пертот подтвердил законность решения. Тогда Усермон продиктовал воззвание.
— Вызовите командующего Анумеса, — приказала Анкесенамон.
Он был начальником гарнизона Фив, другом Нахтмина.
Его прибытия ожидали молча. Маху незаметно посматривал на царицу, будучи удивлен этим внезапным проявлением властности. Внезапно он вспомнил о другом кораблекрушении, малозначащим по сравнению с тем, что случилось с «Мудростью Гора», о крушении плавающего дома терпимости «Лотосы Мина», который был собственностью сеида Хоремхеба. Судно Первого советника не могло затонуть случайно — это был новый корабль, на который он поднимался много раз. Если бы нашли обломки судна, вероятно, обнаружили бы дыру, просверленную коловоротом. Нахтмин был обязан накануне своего визита сообщить о нем в северный гарнизон, а шпион Хоремхеба сделал свое дело.