Путники прошли вдоль сада, круто забирая вбок. Увязая в раскисшей грязи, вышли к гравийной дороге, уже изрядно заметенной, которой только густо разросшиеся по краям кусты не дали окончательно сгинуть в белой снежной вате.
– Туда? – спросил парень, подрагивая от холода – здесь температура была на порядок ниже, чем в паучьей низине.
Зачерпывая ноздреватый снег в ладонь и прикладывая к месту укуса, старик ответил:
– Да. Надо поспешить, а то мозги кипят уже.
Вышли к дороге. Редкий лесок, начавшийся было по пути, расступился в стороны и быстро кончился резким обрывом с неровными краями, на дне которого виднелась железная дорога. Едва не переломав шеи и ноги, путники спустились к ней и продолжили путь по шпалам, обходя выбившиеся из гравия плотные кустарники и колючки.
Дорога уходила прямо вперед, к железнодорожному мосту, который был перекинут через узкую полоску реки, сдавленную по краям буйной растительностью. За рекой почти до самого горизонта тянулось мелколесье, и лишь вдалеке поднимался темный массив соснового бора.
До станционной хибарки дошли из последних сил. Все изрядно замерзли, продрогли и едва переставляли ноги. Каша впал в странное оцепенение и оставшиеся триста метров уже не шел, его пришлось волочь на себе. Солнце давно зашло за горизонт, и на небе выглянула луна, когда Глеб наконец открыл дверь дома и втащил туда старика.
– Уложи его, – переводя дыхание, произнес парень. – А я пока дров натаскаю. У него спички где-то были, поищи.
Вика послушно кивнула.
Старика уложили на сетчатую кровать.
Возле дверей соорудили очаг из куска жести, зажгли небольшой костерок. Сухие щепки и вата, вытащенные парнем из перекрытия стены домика, загорелись быстро. А вот влажные ветки шипели и стреляли, не желая сдаваться огню. Наконец заполыхало. Слабые язычки заплясали над грудой углей, колеблясь, пропадая и появляясь вновь. Стало заметно теплее.
– Как думаешь, выживет? – спросила Вика брата, поглядывая на дремлющего спутника.
– Не знаю, – честно ответил Глеб.
Подбросив дровину, выглянул в окно. Небо было темно-фиолетовым, яркие звезды казались очень близкими. Срезанная с одного бока белая луна молчаливо взирала сверху вниз, а освещенные ею кусты кидали на окно жуткие тени, и казалось, что это чьи-то черные руки пытаются выломать стекло и проникнуть внутрь дома.
– Не знаю, – повторил парень. – Но не хотелось бы заночевать тут с покойником.
– Вечно ты ерунду всякую мелешь! – проворчала сестра. – Смотри вон лучше за костром, чтобы не потух.
– Не потухнет. У меня уж не потухнет! – парень подбросил еще веточек. – Слышь, Вика, поесть бы чего. Со вчера ничего не ели, на одной воде сидим.
– Терпи, экономить надо, – Вика достала из кармана небольшой пакетик, в котором лежали сухари. Протянула пару штук брату. – Вот, держи.
– Дай хотя бы пять! – больше по привычке начал торговаться Глеб, зная, однако, что затея эта бессмысленная. Кивнул на старика: – У него тоже вроде была пайка. Мясо вяленое. Давай…
– Нет, – твердо ответила Вика.
– Да я же просто…
– Вот и молчи, просто.
Глеб зевнул, похрустывая сухарем и, внимательно поглядывая на язычки пламени, сказал:
– Ты поспи. А я покараулю.
– Давай лучше ты отдохни, тебе нужнее.
– Мелкая, возражения не принимаются! Глаза закрыла и живо сопеть в две дырочки! Я старше тебя, вот и слушайся тогда меня.
Вика хихикнула, откинулась на скрипучем стуле, устраиваясь удобнее.
– Как думаешь, родители видят сейчас нас?
– Опять ты с этими причудами, – вздохнул парень. – Вик, они…
– Я знаю, что мертвы. Но ведь души их сейчас на небе, и они смотрят на нас.
– Нет никаких… – Глеб тяжело вздохнул, глянул на измученное лицо сестры, на ее растрепанные, давно не мытые волосы, которые так любил гладить отец, произнес: – Да, смотрят. И помогают нам.
– Помогают? Каким образом?
– А ты разве не поняла? Если бы не он, – Глеб кивнул на спящего старика, – сгинули бы мы в том паучьем логове.
– Это точно, – кивнула девушка, улыбнувшись. Присмотрелась к спутнику: – Он вроде нормальный, Аркадий? Как думаешь? Уставший только сильно.
– Он болеет, вот и вид такой. А так да, вроде нормальный. На соседа нашего немного похож, ну того, который на Солнечной улице жил, помнишь?
– На деду Васю?
– Ага.
– Не похож.
– А я говорю, что похож, тот так же разговаривал, с похожей интонацией. Да и лицо такое же.
– Да тише ты, разбудишь! Давай уже, поспи, я посижу вместо тебя. Я выспалась, правда.
– Цыц, сказал, малявка! Давай сама молчок и спать.
– Ладно.
Вика укуталась сильнее в одежду, закрыла глаза.
– А помнишь, как отец приносил с работы всякие штуковины?
– Малявка, чего тебе не спится? – устало вздохнул Глеб. – Надо отдохнуть.
– Неохота спать. Поговорить охота.
Парень повернулся к сестре, улыбнулся.
– Ну, помню.
– А мы играли в лабораторию потом с этими мензурками и колбочками. Интересно, его не ругали за то, что он с работы таскал эти вещи?
– Не ругали, он сам мне рассказывал, что у них в корпусе можно было выносить без проблем пустые склянки.
– А он не только пустые носил.
– О чем ты? – не понял парень.
– Я помню, он и полные приносил, с каким-то порошком, и коробочки еще разные. Я как-то раз тайком к нему в кабинет пробралась, посмотреть хотела. Открыла одну, а там пыль какая-то черная, я потом полдня чихала, еле нос отмыла.
Глеб хихикнул.
– Вечно ты его не туда суешь. Ну все, спи давай.
Вика закрыла глаза. Не прошло и двух минут, как девушка мерно и глубоко задышала, погрузившись в усталый сон.
Парень остался наедине со своими думами. Он думал обо всем, перескакивая с одной мысли на другую, прикидывая, что будет делать потом, когда найдет в лаборатории лекарство и излечиться от болезни. Снарядиться на юга, где тепло? Или найти тут местечко? А может, и вовсе вернуться домой? Может быть, охотники уже ушли оттуда? Дома было хорошо.
Ближе к полуночи Глеб, несмотря на опасения замерзнуть или задохнуться от угарного газа, тоже задремал, и снилось ему теплое солнечное лето.
Проснулся парень от того, что кто-то тыкал его в плечо.
Глеб вскочил, спросонок начал искать пистолет в кобуре, шаря по холодному полу.
– Тише ты! – шепнул знакомый голос.
– Аркадий, вы чего? Напугали вы меня до смерти!
– Долго я тут провалялся?
Старик, сморщившись, поднялся со скрипучей кровати.
– Не знаю. – Глеб протер глаза, выглянул в окно – там по-прежнему светила луна. – Часа два, наверное. Может, три.
– Ты давай, вздремни на кровати. – Каша сел возле огня, подкинул веток. – Я подежурю. Я нормально себя чувствую, ты не переживай. Правда нормально.
– Точно? Я тогда покемарю чуток, совсем устал.
– Давай.
Парень лег и мгновенно уснул.
Спина еще немного побаливала, но Каша не соврал, сказав, что уже лучше, – было и в самом деле лучше. Только тело душила слабость, но к ней старик привык и уже научился не обращать на нее внимания.
Он примостился на обломках тумбочки возле костра и смотрел на двух спящих людей, ближе которых не было у него теперь на всем белом свете. Спящие казались ему собственными детьми, которых у него не было. Знакомое, трогательно близкое чувство охватило старика, он сидел не шевелясь, боясь спугнуть это ощущение. Памятью он был опять там, в той жизни. Тонко застонало сердце, и впервые как-то по-особенному почувствовалась старость, которая, оказывается, высосала из него все, оставив на дне лишь последние капли. Близость конца ужаснула его.
– Вот так бывает, – пробормотал себе под нос Каша, отворачиваясь, чтобы никто не увидел его скупые слезы. – Не успел толком пожить.
За окном гулко каркнул ворон. Каша вздрогнул, повернулся на звук.
– Бесовское отродье! – прошипел старик, но не громко, чтобы не разбудить спящих.
Птица промолчала.
Раздалось чуть тише и где-то в стороне хлопанье крыльев, а потом все смолкло.
Мысли овладели головой туманные и непонятные. Они пришли внезапно, как эхо на душевную боль, и больше не оставляли. Так Каша и просидел у костра, думая обо всем, что могло с ним случиться в той жизни и что не случилось.
Утро пришло незаметно. Снаружи кто-то крякнул, и Каша вздрогнул, выныривая то ли из глубокой задумчивости, то ли из дремоты. Глеб и Вика тоже проснулись.
– Как вы себя чувствуете? – первым делом спросила девушка, поднимаясь с места.
– Думал, что будет хуже. Идти смогу.
– Тогда двинем в путь? – предложил парень, потягиваясь. – Чего откладывать?
– Согласен.
Вышли по холодку. Солнце уже светило, но остывший за ночь воздух еще не успел согреться. Морозило, особенно в низинах. Путники без приключений прошли железнодорожный мост, поскрипывающий на все лады, и вышли к небольшому оврагу, образовавшемуся совсем недавно. За ним виднелись серые строения, близко стоящие друг к другу.
– Это и есть тот самый военный госпиталь, к которому вы шли, – пояснил Каша, оглядывая цель путешествия. – Там, наверное, и стоит нужная вам научно-исследовательская лаборатория.
– Дошли, – выдохнул Глеб, пристально всматриваясь вдаль.
– Значит, сможем вылечить тебя, – произнесла Вика, погладив брата по спине. Потом повернулась к Каше, добавила: – И вас тоже.
– Да я… – старик вдруг не нашел подходящих слов.
Говорить о том, что лечить его нет уже никакого смысла, не хотелось. Уже не было того чувства безысходности, которое так крепко держало его после смерти жены. Тогда он без всякой жалости готов был распрощаться с жизнью и даже просил об этом того бандита, которого убили птицы. А теперь… теперь он не хотел умирать.
– Пойдемте, – коротко сказал старик и первым двинул вперед.
Обошли овраг, быстрым шагом добрались до границ госпиталя.
– Главная дорога с другой стороны, – пояснил старик. – Мы шли через железнодорожную станцию, чтобы сократить расстояние, поэтому вышли тут.