— Кофе, — сказал он.
Он старался улыбаться, но это было самой большой кучей бреда, который я когда-либо видел. Я думаю, если Берни умрет здесь сегодня, он будет жить дальше. Но он никогда не будет прежним.
Возможно, однажды, десять лет спустя, он женится на красивой женщине, но она всегда будет ловить его на том, что он смотрит на закат, думая о девушке, которой она не была. Затем, в один день, она проснется, а его просто не будет.
Вот такой он, Хаэль Харбин.
— Нет, спасибо, — удалось сказать мне, заставив себя встать.
Мои ноги меня не держали, но даже шатаясь и будучи дезориентированным, я заметил образ девчонки-полицейской, идущей к нам по коридору. Она выглядела подобающе расстроенной ситуацией. Возможно, в конце концов не все копы плохие?
— Сочувствую о Бернадетт, — сказала она, и я увидел, как Оскар так жестоко нахмурился, что рука Сары взялась за приклад пистолета на бедре.
Она посмотрела на него, но он лишь отвернулся и уставился в стену. Представить Оскара без Бернадетт — это словно представить гранату без штыря. Он не продержится долго, до тех пор пока он сделает что-то, о чем будет так глубоко сожалеть, что сломается. Кэл…я не мог вообще смотреть на Кэла. Он либо взорвет то, что его окружает, либо взорвется изнутри, не уверен, какой из вариантов.
Я прикусил губу и запустил пальцы в волосы.
— Какого хрена вам нужно? — спросил я, потому что Вик не функционировал без Бернадетт.
Я функционировал, потому что у меня не было другого выбора. Быть родителем означает, что ты продолжаешь идти, когда все, чего тебе хочется, — это свернуться и умереть. А теперь я был родителем для трех маленьких девочек. Я всегда предполагал, что Хавок вырастит их со мной, но…теперь я ничего не знал.
— Максвелл Баррассо мертв, — сказала она мне, и я кивнул. Очевидно, что мы это знали. Она украдкой посмотрела на Хаэля, но он с таким же успехом мог быть высеченным из камня. На его губах располагалась едва заметная улыбка, но она окрашена меланхолией и раскрашена смятением. Он не знал, что ему сейчас делать. Потому что, если мы не защищаем Бернадетт, а мы провалились с защитой Бернадетт, тогда кто мы, блять, такие? Что, блять, Хавок такое? — В любом случае, — продолжила она, резко выдохнув. — Я здесь, чтобы сказать вам, что вы свободны.
— Свободны? — спросил я, и она одарила меня улыбкой, которая была слишком меланхоличной, чтобы успокоить. — Что вы имеете ввиду?
— Ну, на данный момент у меня есть вся нужная информация. Как только вы здесь закончите, вы можете…идти домой, — Сара засунула руки в карманы синего пиджака.
Я уставился на нее, потому что не находил слов, чтобы выразить свои эмоции прямо сейчас.
Я падал так быстро и сильно, что не важно, где приземлюсь, мои кости, скорее всего сломаются. Разобьются в дребезги. Превратятся в пыль. Мои колени подкосились, но Хаэль поймал меня за локоть до того, как я рухнул на пол, как влюбленный дурак, которым я и был.
Хоть я и знал, что это неправда, я всегда хотел верить, что настоящая любовь была сильнее всего остального. Что, если вы испытываете ее, то сможете сделать что угодно. Что у вас было все. Я не знал, во что теперь верил.
— Это не значит, что у меня не будет вопросов позже, — сказала Сара со вздохом. — Но пока что, мы не обвиняем вашу…семью ни в чем, — она снова замолчала, а затем протянула манильский конверт. — Если Бернадетт каким-то образом выкарабкается, дайте ей это.
Сара отошла назад и развернулась, направляясь по стерильному коридору в сторону выхода.
Я смотрел, как она уходила, а затем опустил взгляд, засунув руку в конверт, чтобы увидеть, что Сара оставила в нем.
Это была страница из дневника с тоненькими, розовыми линиями и блеклым изображением розы на фоне. Почерк был витиеватым и знакомым. Пенелопа. Я бы узнал его где угодно. В тот же самый день, когда Бернадетт появилась на детской площадке и ее тут же возненавидели все, Пенелопу любили. Не думаю, что тогда, она знала, как помочь своей сестре. Тогда, она уже столько настрадалась.
Если бы мы прикрывали ее и были рядом так же, как с Бернадетт.
Я сморгнул то, что как мне казалось, были слезами, но мне было плевать, что бы подумали другие.
— Черт, — выдохнул Хаэль, пока читал листок позади меня. — Берни нужно это увидеть.
Дорогая, Бернадетт
Иногда мне не удается выразить словами то, что мне нужно сказать. Так что…я запишу их, и, возможно, однажды я стану достаточно храброй, чтобы рассказать тебе.
Дело для меня обстояли плохо уже очень, очень давно. Когда я закрываю глаза по ночам, мне теперь больше снились кошмары, чем хорошие сны. Так было не всегда. До смерти папы дела обстояли лучше. Но теперь…Ты же знала, что мама папы живет в Нантакете, так? Ну, она согласилась взять меня.
Я давно должна была уехать, но не была уверена, отпустят ли меня Памела или Найл. Я боялась рассказать им обоим, но еще я слишком боялась остаться. Так что, я ухожу. Хотела бы я, чтобы ты пошла со мной, но я знаю, что ты не оставишь Хизер. Он не может пойти с нами, потому что Найл никогда не позволить ей уйти. Они придут за нами. Они даже могли засунуть нас в другую приемную семью, как Кушнеры.
Я не уверена, что смогу вынести еще одно такое место.
Я ухожу, даже если это означает, что я — трусиха. Я должна. Если не уйду, то вполне уверена, что умру здесь задолго до того, как они убьют меня. Возможно, я уже мертва? В любом случае, я давно знала, что меня не будет рядом, чтобы защитить тебя.
Это нормально, потому что я знаю, что ты можешь постоять за себя. И я знаю, что если ты просто попросишь, эти мальчики тоже защитят тебя. Все, что тебе нужно сделать, это попросить, Берни. Позови Хавок. Просто скажи. Одно единственное слово. Произнеси его. Тогда когда меня не станет, а у тебя будет армия, чтобы сражаться за тебя и Хизер.
Просто знай, что я люблю тебя до Луны и обратно. Всегда любила. Всегда буду.
Что бы не случилось.
Хохо
Пенелопа.
Я опустил письмо, передавая его, когда Каллум подошел и взял его у меня. Он показал его Оскару, перед тем как передать его Вику. Когда мы все прочитали его, Виктор протянул его обратно мне и я засунул листок в конверт. Берни, прошу, подумал я, молясь так сильно, как никогда не молился. Я не был верующим, но все равно молился, потому что не знал, что еще делать.
Мы сделали все, что смогли, чтобы обезопасить ее. Каким-то образом, мы провалились. Каким-то образом, в конце, это было не важно, потому что она была готова пожертвовать собой, чтобы спасти любого из нас. Хаэль винил себя, но было не важно, кто бы из Хавок это не был, потому что Бернадетт знала, чего хотела — или, может, даже чувствовала, что ей нужно — сделать.
Раздвижные двери напротив зоны ожидания открылись, и вышел хирург, с которым мы раннее встречались. Она опустила свою маску, и, клянусь, я знал, что все происходящее, основывалось на выражении ее лица.
Пожалуйста, нет. Прошу, прошу, прошу. Темный бог, или богиня, или благостная энергия Вселенной, прошу не забирай у меня первую и единственную любовь. Прошу. Мы все сломаемся. Хавок перестанет существовать. Это будет конец всего хорошего и правильного в наших жизнях.
— Виктор Ченнинг? — позвала она, потому что Виктор — законный муж Бернадетт.
Это убьет меня, если все закончится вот так, с его кольцом на пальце, пока остальные ждали, затаив дыхание. Я хотел, чтобы она знала, что она не должна выбирать, что ей никогда не придется выбирать. Потому что мы войдем кровью и выйдем, ею истекая. Хавок. Навсегда. Навечно.
Вик поднялся со своего стула, дерево заскрипело, когда он поднял свое тяжелое тело. Я не обернулся, чтобы посмотреть на него, ожидая скрипа его ботинок по линолеуму. Он остановился рядом со мной справа. Хаэль стоял слева от меня. Оскар и Каллум были позади нас.
— Я — Виктор Ченниг, — все, что он смог сказать.
Его руки дрожали по бокам. Непоколебимый Виктор Ченнинг. Он дрожал так сильно, что я гадал, не нужен ли ему медицинский осмотр. Мои глаза закрылись, и я пытался дышать.
Если Бернадетт мертва…
Тогда Хавок мертв.
В акрониме могло не быть буквы ее имени, но она и есть Хавок. Всегда была. Мы живем и умрем в ритм ее дыханию. Мы существуем с ритмом и пульсом ее сердца.
— Мистер Ченниг…, — начала хирург.
Тик-так.
Я услышал старые часы на стене.
Они проглотили последующие слова, и я упал в эмоциональную кроличью нору.
Вниз, вниз, вниз и еще глубже, пока не оказался слишком глубоко, чтобы плыть, и вода заполнила мои легкие, а затем…
Я прозрел.
* * *
Два месяца спустя…
Собирать трех маленьких девочек на День рождения — это навык, который я никогда не думал приобрести в качестве своей сильной стороны.
— Мои волосы выглядят странно, — сказала Хизер, стоя перед зеркалом, зачесанные назад темные волосы покрывала легкая розовая дымка. — В хорошем смысле. Мне нравится, — он повернулась и ухмыльнулась мне, когда я положил свои руки на бедра и улыбнулся ей.
Не плохо для восемнадцатилетнего парня, да?
— Я, старался, — сказал я, качая головой, когда посмотрел на Кару. На левой руке у нее висели браслеты — целая радуга резиновых браслетов, которые она собрала на различных школьных мероприятиях и благотворительных пожертвованиях. Каждый раз, когда она видит пожертвование возле кассы, она заставляла меня пожертвовать доллар или что-то еще, чтобы она могла купить один. Или так она говорила. В тайне, я думаю, она просто нравилось помогать людям. — Давайте поспешим. Эти люди из Оак-Ривер просто чокнутые.
Не знаю, что и думать о том, что девочки идут на вечеринку в какой-то гребанный роскошный особняк в Оак-Парке, но, полагаю, я буду там в качестве сопровождающего, так что это не имело значения. Мы пробудем там несколько часов, а затем съебемся нахер.