Я знала, что он имел в виду деньги, возможности, контроль над городом, который мы все любим ненавидеть и ненавидим любить.
Но в его эбоновых глазах — да, мистер Дарквуд жив, ладно? — я увидела это на самом деле.
Целый мир.
— Я даю его тебе, — повторил он, а затем поцеловал меня, и я без сомнений знала, что не имел в виду лишь меня.
Он имел в виду всех нас. Всех шестерых.
Хавок
* * *
Год спустя…
Воздух был отравлен белой пылью. Она скапливалась везде, куда бы мы ни пошли на первом этаже дома.
Теперь, с полученным наследством Виктора, мы по уши погрязли в ремонте, который только сейчас приближался к своему апогею. Если честно, место было полным беспорядком. Дыры в потолках, отсутствовали кусочки пола, гипсокартон покрыт гнилью, из камина выпадали камни. Кухня отсутствовала, ванные были ямами, где раньше были туалеты, раковины и душевые кабинки (что было настоящим, гребанным позором, потому что Оскар сказал нам, что в этом месте все детали были оригинальными, пока Офелия не распродала их).
А теперь?
Казалось, почти невозможно вспомнить, что здесь были убиты Эрик и Тодд Кушнеры. На самом деле, я могла вспомнить это только когда находилась под кайфом и свет падал в спальню наверху как раз под правильным углом, и даже тогда это не имело значения, потому что они были гребаными педофилами, так что их смерть — не что иное, как благословение для мира.
В основном, я помню, как вышла здесь замуж в чертовски дорогом, черном платье от Lazaro, которое все еще висело в шкафу в доме Аарона. Зная, что его мать все еще, технически, владеет домом, а ее невозможно найти, мы не могли продать его. Тем не менее, мы могли продолжать выплачивать ипотеку и позволить Мари жить там, пока мы не найдем ее, чтобы она купила его.
Если мы вообще когда-либо найдем ее.
Не то, чтобы это имело значение.
— Выглядит чертовски потрясающе, — сказала я, стоя посреди почти законченной кухни. Здесь были шкафчики, столешницы и отверстия, в которые должны входить все приборы. Она выглядела…по-взрослому, странно и не похоже ни на что, где я когда-либо была. — Кто будет здесь готовить? Хаэль? Аарон?
— Ну, точно не я, — сказал Вик, и я фыркнула в согласии.
Мы оба дерьмово готовили. Со старшей школы ничего не изменилось. Ни черта. Ладно, ничего, связанного с готовкой. Много других вещей изменились.
Во-первых, влияние Хавок коснулось каждого уголка этого города, каждый темного пространства или тени, которая раньше казалась запретной. С нашими деньгами, с нашим опытом мы владели этим местом. К счастью, после того, как мы разобрались с «Бандой грандиозных убийств», все утихомирилось.
Я почти скучала по преследованиям Сары Янг. Почти.
— Я буду рад здесь готовить, — сказал Аарон, приподнимаем кусочек брезента и показывая варочную панель, встроенную в столешницу и готовую к использованию. Хотя все еще не было плиты с двумя духовками, холодильника и посудомоечной машины. — Черт, кухня роскошна.
— Мы будем готовить вместе, — проинформировал его Хаэль, создавая руками и пальцами рамку и прищуриваясь. — Я прямо вижу: я в фартуке, голый. Мой прекрасный муж со светлыми волосами Каллум массирует мне ноги после того, как я приготовил горячую еду.
Каллум фыркнул и ущипнул Хаэля за ухо, заставив его вздрогнуть и ударить в ответ, когда Каллум проверил свои способности садиться приседом на новой кухне. Как по мне, она очень даже достойна, чтобы в ней приседали.
— Я съем горячую еду и не против, что ты готовишь голым, но массаж ног? Насчет этого не знаю. Это тебе придется заслужить.
Хаэль просто выругался в адрес Каллума, когда Оскар остановился у задних окон, уставившись на двор и на серый туман, который двигался по земле. Я встала рядом с ним, и он обнял меня одной рукой, пододвигая ближе и прижимаясь губами к моей голове.
В последнее время он стал гораздо лучше переносить прикосновения. Однажды вечером он даже напился со мной и Аароном и рассказал нам, как раньше жаждал боли татуировок, боли прокалывания, потому что это был единственный способ, как он мог бороться с кошмарами о холодных руках его матери вокруг его шеи или с ощущение рук его отца на его горле.
Теперь все обстоит иначе. Для всех нас. Когда мы находимся после всего вместе, я больше не вижу его, стесняющегося прикосновений. Он даже позволяет теперь девочкам обнимать его, что было чем-то, что я никогда не думала, что увижу.
После того, как мы достаточно долго бродили по дому, мы вернулись на улицу, где девочки играли на солнце. Я получила удовольствие, видя их, изучающих двор и в кое-то веки не обращающих внимания на свои телефоны.
Черт, Берни, ты уже звучишь, как гребанный бумер. «В мое время…».
Но я ничего не сказала, просто изо всех сил старалась сохранить улыбку, которая медленно сползала с моего лица. Хизер много раз просила меня отвезти ее на могилу Пен, и это нормально, я пойду. Я не против. Даже если я верю, что моя старшая сестра переродилась далеко-далеко отсюда и что она нас не слышит, разговоры с ней ощущаются хорошо.
Тем не менее, после всех этих визитов, мне начала не нравится строгость ее могилы, предоплаченный участок с семейным надгробием, эпитафия Пенелопы была выгравирована на одной стороны надгробия, лишь нацарапаны ее полное имя и две самые важные даты ее короткого существования — даты, за которые в прошлом Памела Блэкберд.
Так что я приняла кое-какие меры.
Я не спала каждую ночь в течение недели, свернувшись в кресле, и размышляя над стихотворением, которое начеркала в блокноте, который дал мне Аарон. Даже после всей этой работы, я все еще была не уверена, что оно мне нравится, но такое настоящее проклятие художника, верно? Постоянная критика собственной работы и сомнения на ее счет.
В любом случае, я написала стихотворение.
Никогда не знала, что скучать — это так больно
До тебя.
Никогда не знала, что любовь — палка о двух концах.
Она резала.
Но самые лучшие части меня — мои воспоминания о нас.
Навсегда твоя сестра, навсегда твое сердце.
Оно не длинное, но я была ограничена размером надгробия, которое смогла добавить на участок Пенелопы. Очевидно, деньги были не проблемой, но никто не хотел читать какой-то огромный, возвышающийся кусок литературного творения, выгравированный на чей-то могиле. Оно должно быть коротким, милым и честным, и это то, что я попыталась сделать.
— Ладно, давай валить нахрен отсюда, — сказала я, указывая девочкам садиться в Эльдорадо.
Мы поехали в «Богоматерь Милосердия», на кладбище, где похоронена Пенелопа, и я очень, очень старалась не думать о Тинге, гонявшимся за мной на этом самом кладбище.
В итоге все мы вдевятером стояли у могилы вместе, разглядывая ее новый надгробный камень, который подходил этому месту куда больше, чем плоский и строгий блеск обелиска. После того, как мы оставили цветы и произнесли несколько вычурных, роскошных слов, которые были больше для нас, чем для нее, мальчики удалились, а осталась сидеть с Хизер.
Я притянула ее ближе и рассказала ей про Пэм. Не обо всех худших частях, потому что она была не совсем готова к такому. Но я объяснила ей, что Пэм и Нейл обижали Пенелопу и что теперь их обоих нет. Обоих ее родителей нет.
Слишком долго она сидела молча.
— Ты злишься, что я так долго ждала, чтобы рассказать тебе? — спросила я и гадала, не поискала ли она уже в Интернете их имена и не знала ли все.
Мы старались следить за интернет-активностью девочек, но, черт возьми, дети так легко находят способы обойти это дерьмо. Она могла откуда-угодно посмотреть увидеть новости или заголовки.
В первые недели после рейда мальчики не давали ей полного доступа в Интернет, пока шумиха не утихла. Но все же…я гадала, как много она на самом деле знала.
— Я не злюсь, — призналась она спустя мгновение, шмыгая, когда я обняла ее крепче и мы вместе взглянули на место упокоения Пенелопы. — Потому что ты пыталась обезопасить меня, — она посмотрела на меня, и я подумала, знала ли она, как сильно я по-настоящему люблю ее. Я говорила ей все время, но подобных вещей никогда не бывает слишком много. Хотела бы я смаковать каждый из таких раз, когда Пенелопа говорила мне эти три коротких слова. Я люблю тебя. — Я все еще скучаю по ним, — с сомнением сказала она спустя мгновение. — По маме и папе.
— Ты можешь скучать по ним, если хочешь, — сказала я ей, еще раз сжав ее. — Для скорби нет свода правил.
Так мы и сидели вместе, и она рассказала мне о всех своих лучших воспоминаниях о Пэм и Найле, а затем начала снова плакать, и я позволила. Я позволила ей и обнимала ее, а затем мы попрощались с Пенелопой и поехали домой смотреть фильмы, есть попкорн и плести косички, что у Аарона стало получаться лучше, но в чем Виктор все еще не преуспевал.
Девочки ходили в начальную школу Оак-Ривер. Мы с мальчиками построили империю. Наша любовь расцветала, крепчала и превратила весь мир в сон, от которого я никогда-никогда не хотела бы проснуться.
* * *
Пять лет спустя…
Мы с Верой заехали в ту же дерьмовую кофейню, у которой не было названия, лишь знак «Кофе» на окне, и мы с нашими напитками пошли в новый парк, который был создан на некоторые из денег наследства.
Черт, мы были серьезны, когда сказали, что останемся здесь и улучшим город. Школа Прескотт уже процветала под руководством Бреонны Китинг и изобиловала свежим финансированием для структурных улучшений и iPad, новыми столами и сотрудниками с соответствующими дипломами за плечами. Существовали консультанты по вопросам горя, репетиторы и внешкольные программы для матерей-подростков.
Потому что, несмотря на то, что я видела, как мой муж буквально пустил пулю в голову пятерым людям на прошлой неделе во время встречи с фанатичным мотоклубом, мы все еще оставались членами общества. На самом деле, мы прежде всего были членами общества. Мы просто убирали кровь, дерьмо и тьму, которая появлялись время от времени.