Это не в нашей натуре просто отсиживаться и отдыхать, попивать просекко из модных бокалов и жертвовать деньги налево и направо. Нет, мы должны править. Мы должны биться. Нам нужны кровавая баня и контроль.
А так в каждом районе, в каждом городе, в каждой стране все еще будет существовать андерграунд мы держали поводья и направляли темную лошадку.
— День татуировки? — спросила Вера после того, как мы допили наш кофе и снова начали идти.
Я кивнула. Потому что так и было. Прошло слишком много времени. Это было чем-то, что должно было случится несколько лет назад.
— День татуировки, — подтвердила я, посмотрев на нее.
Ее волосы больше не были сбриты. Вместо этого у нее были сияющие, рыжие кудри, который струились по спине. А еще, теперь Вера встречалась только с небинарными людьми и девушками. Она сказала, что завязала с мужчинами. Посмотрим, как долго это продлится. Я бы назвала ее пансексуалом, но на самом деле, она больше была пан-шлюхой. Что, очевидно, из моих уст звучало как комплимент. Я не стыжу людей, называя их шлюхой.
— Уверена, что хочешь этого? — спросила она, бросив на меня взгляд и осмотрев костяшки Х.А.В.О.К, которые уставились на меня в ответ, когда я проследила за ее взглядом, сгибая и разгибая пальцы. За прошедшие несколько лет я набила несколько новых татуировок. Одна была надпись «Пенелопа» на внешней стороне моего левого бедра. Другая — корона, начертанная на моей шее в ярких и завораживающих деталях. Были и другие, более бессмысленные, потому что не каждая татуировка должна что-то значить. Это ложь. Вам разрешено набить красивый рисунок, просто ради эстетичной красоты. — Высечь все их имена на своей коже?
Я подняла свою руку, чтобы осмотреть ее, а она смахнула ее.
— Это татуировка банды, а не любовников, — пренебрежительно сказала она, ее бледные глаза были подведены густой, традиционной для Прескотта подводкой. — Она всегда будет что-то значить для тебя. Я говорю о мальчиках. Все пятеро из них? Типо, навсегда? Только ты и они?
— Только я и они, — ответила я, потому что не думаю, что Вера поймет, если я попытаюсь объяснить, как на самом деле устроены наши отношения.
Это не просто «только» я и мальчики. Это мы. Мы — это единое целое. Семья. Они так же переплетены один с другим, как и они переплетены со мной. Мне потребовалось время, что бы это увидеть, но, когда увидела, я почувствовала некий всеобъемлющий покой внутри себя, этот же покой позволил мне расслабиться, когда я думала, что мое время пришло.
Теперь, когда я побывала там, когда видела смерть, я больше ее не боялась.
— Ты же знаешь Скарлетт Форс, так? — спросила я, а Вера в ответ закатила глаза.
— Я родилась и выросла в Прескотте, помнишь? Конечно, я знаю, кто такая Скарлетт-мать ее-Форс. Она приходила на похороны Стейси, разве нет? — Вера отбросила волосы и поправила свое пальто, пока мы шли.
Когда мы повернули за угол на улицу, где располагался тату-салон — место известно только как «Чернило» — я увидела их.
Пятерых мальчиков в черном, курящих сигареты.
Или, полагаю, теперь их можно просто называть мужчинами. Они давно уже не были мальчиками. Черт, они даже не были «мальчиками» в старшей школе, не так ли? Просто мужчины. Просто Хавок.
Аарон встал со своего места, когда моя грудь сжалась от этого переполняющего чувства, созданное из прекрасных вещей, счастливых мечтаний и надежды. Оно было похоже на светлячков, проносящихся в летней ночи или на пузырики в бутылке шампанского, которая ждала, когда ее откроют в честь праздника.
— Что там со Скарлетт Форс? — спросила Вера, и я потерла нос, чтобы поборот всхлип.
Что-то в сегодняшнем дне было эмоциональным для меня, хоть он и не особо отличался от какого-либо другого дня.
— Она как-то сказала, если ты не достаточно смел, чтобы рисковать ошибками, ты не заслуживаешь тихих побед.
— И что именно это значит? — спросила Вера, но если она этого не понимала, то еще не была к этому готова.
Так что я просто пошла дальше и позволила Аарону притянуть меня в свои объятия, словно прошло столько лет. На самом же деле прошло полтора часа, а этим утром мы трахались в нашей постели с размером на заказ, так что я определенно слишком драматизировала.
Но черт подери, если он не пах молодой любовью, розами и сандаловым деревом. Если его глаза не были похожи на зелено-золотой брак весны и осени. Цвет его волос, каштановые с сиянием красного и золотого, зависел от освещения.
— Ты здесь, — сказал он, его голос был пропитан немного темным удивлением.
Словно он никогда не сможет до конца поверить, что мы смогли так далеко дойти, что мы все еще вместе, что после всего, через что мы прошли, у нас было это.
— Я здесь, — прошептала я, когда Виктор фыркнула позади меня, а Эшли выскочила из Камаро, крича и прыгая вокруг нее, пока она пыталась похвастаться своим новым завирусившимся видео.
Вера прогнала ее, но она тоже улыбалась, потому что ей нравилось быть няней для нас. Иногда, когда мы забирали Эшли, при правильном свете я видела, как Вера смотрела на свою девушку, я знала, что она думала о Стейси.
— Ладно, давайте свалим отсюда нахрен и купим мороженное, — сказала она Эшли, пока Хизер и Кара отдыхали, расхаживали и вели себя отвратительно и на все четырнадцать лет.
Они не хотели и не нуждались в няньке, но еще они были часть Хавок, что шло в комплекте с опасностью. Так что, пока мы были в тату-салоне, они могли зависать с Верой. Можно было бы подумать, то это конец света, но они справятся.
— Довольно-таки холодно для мороженного, — предупредила ее Хизер, и Вера проворчала в раздражении.
— Тогда горячий какао? Или пицца. Или, не знаю, книжки или что-то в этом роде? Вам ребята, нравятся, бумажные книги? — Вера посмотрела на меня, ища подтверждения, и я пожала плечами.
Теперь мы могли позволить себе…что угодно. Правда, что угодно. Вот только мы не скупали все, потому что нам не нужно было покупать счастье. Мы нашли его в нашем собственном, темном, тихом уголочке мира, куда не заходила полиция, а люди были бедны, и все называли нас белым отребьем, но мы несли эту ношу с гордостью.
Все точно могло быть хуже. Действительно, существовали места и похуже. Но какое-то время было тяжело.
— Бумажные книги — это классика, — ошеломленно и уверено сказала Хизер. Потому что теперь ей было четырнадцать, и она, блять, знала все. — В цифровом мире мы все жаждем тактильных ощущений.
Кара фырнула, а я закатила глаза.
— Пошли нахрен отсюда, — сказала я, шлепнув ее по заднице, прежде чем Виктор притянул меня в свои объятия и обвил вокруг меня свое огромное тело
На минуту Хизер уставилась на нас, а потом кивнула и побежала за Верой, словно это она привела меня к мальчикам, а не я привела ее к Вере.
После того, как Вик нашел ее в лесах в тот день, она была привязана к нему, словно к отцу, которого она всегда должна была иметь. Хорошего. Сильного.
Как и всегда, Виктор пах янтарем и мускусом, он был большим, теплым, доминирующим, раздражающим, идеальным. Моя родственная душа с эбоновыми глазами — еще раз, эбоновыми, эбоновыми, эбоновыми — и темно-фиолетовыми волосами, в татуировках и гигантским членом, который принадлежал лишь одной, единственной женщине.
— Сделаем это, — промурлыкал он, облизнув мою шею сбоку, от чего я задрожала.
Оскар закатил глаза, но вообще-то он не был расстроен. Он просто любил язвить, придираться и острить, потому что именно так он выживал на протяжении стольких лет.
— Скучал по мне? — спросила я, и он поправил очки на своем идеальном носу, пока я осматривала чернила, тянувшиеся вверх по его шее и по его рукам.
Взгляд, которым он смотрел на меня, с глазами цвета надгробной плиты, тумана и полнолуний, освещенных звездами по краям, сказал мне все, что нужно было знать. Он скучает. Скучал. Он настолько же одержим, как и я, как и кто-либо другой из мальчиков.
— Конечно, нет. С чего бы ты это взяла? — спросил он, когда я ухмыльнулась и все равно обняла его, вдыхая отдаленный запах корицы.
Его волосы все еще были черными, он продолжал красить их, и это нормально. Он может проявлять свою боль так, как он считает нужным.
— Я занял тебе место, — сказал Кэл, сидя на одном из вращающихся стульев за стойкой.
Татуировщик посмотрел на это без всякого веселья, но при этом не сказал ни слова. Потому что мы все так же были Хавок. И до сих пор были лишь одна банда в Спрингфилде, которую вы бы не хотели злить.
— Вижу, — сказала я, когда он встал, а затем так же легко перепрыгнул через спинку стула, чтобы накрыть меня своим запахом хлопком и стиральный порошком Tide. Он пах как тальк и лосьон после бритья, и он все еще преподавал танцы в большой, красивой студии в южной части, которая не брала ни копейки. Его глаза все так же были голубыми, бесконечными и прекрасными, а его губы все еще были такими же, как у падшего принца. Его волосы были такими же золотистыми и напоминали солнце. — Спасибо. Потому что я знаю, что если бы не добралась в скором времени, оно было бы занято.
Мы неохотно отодвинулись друг от друга, когда я посмотрела на Хаэля.
Хаэль с рыжими волосами, все еще носящий ирокез, со шрамом на руке — подарком отца, который так и не полюбил его по-настоящему. Он все еще винил себя за то, что случилось со мной, и иногда просыпался от кошмаров, которые я разгоняла сладкой киской.
Мы были семьей, но еще были сломлены в каких-то смыслах. И это нормально. Никто не ждал, что мы исцелимся и станем примерными гражданами за ночь. Или за пять лет. Или вообще.
— Блэкберд, — сказал он, указывая своей рукой на стул, словно снова поступал по-рыцарски. Например, как чинить наши машины после той перестрелки, чтобы я снова могла разъезжать на своем Кадиллаке с откинутым верхом и развевающимся на ветру волосами с красными кончиками. Этот мальчик пах кокосовым маслом и машинным маслом, и он все еще игрался с винтажными машинами. Он просто проделал большую часть работы в гараже на пять машин, который Виктор построил рядом со старым дом. — Твой трон ждет тебя.