Я села, и кто-то — возможно, Вик — надел эту гребанную корону мне на голову.
Она больше была символической, в основном забавы ради.
Оскар опустился на колени рядом со мной, чтобы наблюдать. Он наблюдал, как тату-мастер почистил внешнюю сторону моей шеи и поместил дизайн, над которым мы работали несколько недель прямо туда, под мое ухо.
Пять имен.
Непросто буквы.
А имена.
— Шея — болезненное место, — сказал мне Оскар, его глаза были наполовину закрыты и защищающими. — Крайне.
Наши руки сплелись, и я закрыла глаза, вспоминая все сбои, ямы и преграды на пути, который мы прошли за последние полдесятилетия. Он все еще боялся иногда, все еще приводил меня в тату-салон, чтобы ощутить этот острый укол боли и напомнить себе, что физическая боль никогда не бывает такой сильной, как эмоциональная. Никогда. И еще: это нормально — чувствовать боль, истекать кровью и, возможно, плакать, хотя он сам никогда этого не делал.
Мальчики сидели со мной, пока мне набивали татуировку, а затем каждый набил свою (даже Аарон, у кого уже имя «Бернадетт» было выгравировано на его плоти).
Мое имя, их кожа.
Все мы были помечены и собраны вместе кровью, чернилами и дерьмом.
Затем, несмотря на то, что нам было немного больно, мы вышли. Мы тусили. Пили. Танцевали.
Мы пошли домой вместе, и это был лучший двадцать третий День рождения, о котором я могла мечтать.
* * *
Десять лет спустя…
— Берни, прекрати, — огрызнулась Хихер, ударив по моим рукам. С моих губ свисала сигарета, пока я отчаянно пыталась исправить прямые локоны, которые приклеились к ее лбу. Она была красивой — конечно, была, потому что я была сучкой Прескотта до мозга костей и я знала, как наносить макияж — но она продолжала суетиться, словно сомневалась в себе. — Моя пара скоро будет здесь.
— Ты знаешь, какое облегчение я испытала, узнав, что ты — бисексуал? — спросила я, потому что когда узнала, что Хизер собиралась пойти на выпускной с девушкой, то была в восторге.
Никто лучше меня не знает, какими хитрыми бывают парни. В конце концов, у меня таких пять.
— Ты уже говорила, и это странно, так что, пожалуйста, хватит, ладно? — попросила она, оттолкнув меня и проводя руками вниз по платью. — Думаешь, парень все равно бы предпринял что-то со мной? — она бросила на меня взгляд, который было не сложно понять.
Нет, есть три ребенка, с которыми лучше не связываться в школе Фуллера.
Только если вы не хотите, чтобы они вас уничтожили.
Некая странная, глупая часть меня почти хотела, чтобы Хизер пошла в школу Прескотт, особенно, когда директором была мисс Китинг. Теперь дела шли по-другому. Черт, весь Прескотт был другим. Весь Спрингфилд был другим.
Андергруанд все будет существовать. Всегда будет кровь, которую можно пролить. Хавок всегда будет этим править.
Оказывается для большинства вещей существует нечто, называемое золотой серединой. Для нас — это была школа Фуллер.
Оак-Вэлли слишком элитная. Богатые гротескны и непристойны.
Школа Прескотт слишком унылая. Здания и инструменты обучения могут быть новыми, но ученики все те же старые дерзкие ребята с юга, какими они всегда были.
Школа Фуллер казалась нормальной. И, когда Хизер посмотрела на меня теми же зелеными глазами, как мои, я обнаружила, что улыбалась. Иногда, когда я заходила в комнату и солнце светило под нужным углом, а в воздухе витал запах лимонного спрея для тела, который любила Хизер, потому что Пенелопа тоже его любила… я видела свою старшую сестру в младшей. У меня перехватило дыхание, и я была так чертовски уверена, что Пен вернется к жизни, что слезы подступили к глазам, а в груди сжалось, и мое сердце заколотилось.
Это никогда не было разочарование, когда я понимала, что Хизер — это Хизер, а Пенелопы больше нет, потому что я гордилась, кем стала моя младшая сестра. Я гордилась и собой, что вырастила ее, любила ее, дала ей жизнь, которую она заслуживала.
— Думаешь, я могла бы, скажем, просто ускользнуть отсюда и не говорить мальчикам о том, что я ухожу? — взгляд Хизер метнулся к лестнице позади меня, словно она беспокоилась, что Каллум мог сидеть там и наблюдать.
Он вытворял вещи и похуже с ее парами. Когда она попыталась пойти на свидание с каким-то придурком из Оак-Вэлли, парень вылез из своей машины и обнаружил, что Кэл уже сидел на крыше.
Достаточно сказать, что он так и не дошел до входной двери, чтобы постучать. Сначала Хизер была зла, но позже призналась мне, что если парень был недостаточно силен, чтобы пойти против Хавок, тогда он не стоит ее любви и нежности.
Черт подери, я любила этого ребенка.
— Думаешь, свинье могут, блять летать? — спросил Аарон, появившись из гостиной.
Теперь она была красивой, обклеенная фактурными обоями, которые я выбрала и поклеила сама, потому что даже несмотря на то, что деньги Руби теперь надежно хранились у Виктора, где им и положено быть, мне не нравилось платить людям за то, чтобы они что-то делали вместо меня. И несмотря на то что поклейка обоев была занозой в моей заднице, оно того стоило, потому что каждый раз, когда я на них смотрела, моя грудь наполнялась гордостью и я вспоминала, что с толикой сообразительности и настроенностью, можно было сделать все, что задумали.
Можно вырастить троих маленьких девочек, даже когда вы сами едва перешагнули стадию маленькой девочки. Можно влюбиться в пятерых прекрасно сломленных парней. Можно сеять хаос, разрушения, гоняться за беспределом и установить анархию, а в конце вы могли найти свой вид триумфа. Не важно выражался ли он в поклейке обоев или в управлении андергрундом, который действовал во тьме, буду непоглощенным ею.
В Спрингфилде все еще были наркотики, проститутки, убийцы.
Но Хавок всегда был рядом, всегда наблюдал. Молот справедливости был в наших руках, и мы не боялись использовать его. Детей не продавали, девочки не исчезали на трассе I-529. Не было копов, чьи руки не были бы связаны справедливостью, Хавок или и тем и другим.
Школа Прескотт была реконструирована, наполнена ноутбуками и iPad, учителями с дипломами, которые не заманивали девочек и не продавали их тела через веб-кам. Была танцевальная школа, где Каллум учил маленьких детей, которые не могли позволить себе дорогие занятие в любом из районов Оак, но чьи сердца были настолько преисполнены и готовы учиться, что они получали стипендии далеко-далеко.
— Бернадетт? — сказала Хизер, махая рукой перед мои лицом. Она и Аарон уставились на меня, ожидая, когда я выйду из задумчивости и вспомню, что моя младшая сестра, которую я так усердно старалась спасти, на следующей неделе заканчивает старшую школу. Идет на выпускной на этой неделе. Она поступает в колледж в Нью-Йорк, и мне одновременно грустно и радостно. — Ты же не пишешь снова в голове стихи, так? — спросила она, но я лишь обеспокоенно улыбнулась ей.
— Где Кара? — вместо этого спросила я, потому что не была готова прямо сейчас полноценное чувство в моем сердце.
Оно кипело и было преисполнено, и единственная причина, по которой меня не пугала его интенсивность, заключалась в том, что за последние десять лет я привыкла к этому чувству. Черт, парни Хавок — которых теперь на самом деле называть мужчинами Хавок — заставляли меня чувствовать это каждый чертов день.
— Прямо здесь! — сказала Кара, спускаясь по лестнице в черном, обольстительном платье, куда больше похожее на то, что надела я в старшей школе, чем платье Хизер. На ней было розовое платье с блестками, оно было данью уважения сестре, которую она и близко не помнил так, как я, но скучала по ней в той же степени.
Я курила сигарету, когда Кара спрыгнула и поцеловала меня в щеку, ее растрепанные, вьющиеся каштановые волосы собраны в пучок, но некоторые пряди выбивались из него и падали на щеки и лоб, напоминая мне Аарона.
Мой взгляд метнулся в его сторону, когда Кара поцеловала и его, очевидно тоже пытаясь совершить великий побег, пока нас не нашли остальные парни. Вот только…было слишком поздно.
— Я рассказала им, что вы обе пытались выбраться отсюда до того, как им выпадет шанс устроить прожарку вашим парам, — сказала Эшли в этой дерзкой манере пятнадцатилетней девочки, словно она, блять, знала все.
Хизер и Кара бросили на нее смертоносный взгляд, но Эшли было все равно. Она настолько очарована моими парнями, что иногда оговаривалась и в разговорах с другими людьми называла их папами. Еще она немного была стукачкой, когда речь заходила про сплетни о Каре и Хизер, но мы работали над этим.
— Ни за что, блять, на свете, — сказал Вик, с его губ свисала сигарета.
С каждым годом я убеждалась, что он не мог стать красивее, что я никогда не смогу найти его более привлекательным, чем годом ранее. И все, год за гребанным годом он доказывал мне, что я так сильно заблуждалась, что могла закричать от взгляда на него. Мой муж. Мой босс. Мой защитник. Мой эмоциональный клон.
Раздался стук в дверь, но я была не удивлена. Чтобы их парам вообще добраться до входной двери, им нужно было сначала пройти ворота и охрану. Я уже несколько минут знала, что он были на подходе.
— Я займусь, — сказал Каллум с ухмылкой Чеширского кота, хихикая, когда Хизер застонала, а Каллум присел на лестнице с жестокой улыбкой, украшавшей его рот. Оскар ждал рядом с новым iPad в руке, наблюдая, как открывалась дверь, с глазами цвета полнолуния и вдвойне загадочными. — Ну здравствуйте, — сказал Хаэль, потащив пару Кары и Хизер в комнату, схватив их за запястья. — Вы, должно быть, Броуди и Бейли. Кстати, хорошая аллитерация. Есть ли связь?
Бедные подростки выглядели наполовину обделавшимися, так что я шагнула вперед и дружелюбно похлопала Хаэля по плечу.
— Ты испугаешь их к херам, — сказала я, указывая сигаретой и желая быть одетой во что-нибудь хотя бы отдаленно напоминающее то, что могла бы надеть мама. Но опять-таки, это немного извращенно, не так ли? Предполагать, что наличие ребенка требует изменения стиля жизни. Думаю, что когда мы с мальчиками начнем спариваться, как кролики, о чем они мечтают последние десять лет, я все еще буду носить свои треники с изображениями розовых бит или штаны-сигареты с изображением светящейся тыквы. В любом случае, когда вы — королева Хавок, то могли бы надеть джинсы мом, толстых свитерах со свисающим материалом в области шеи, так ведь? — Привет, я Бернадетт, это Хавок. И пока вы не вредите нашим девочкам, вам ничего бояться.