Хизер снова застонала, а Кара на мгновение закрыла лицо руками, но слушайте, лучше так, чем если говорить будут мальчики. Каллум обыденно игрался со своим ножом, пока Оскар делал заметки на своем iPad в такой манере, что составление заметок было настолько же угрожающе, как игра с ножом.
Мы с Аароном сделали несколько фотографий, а затем отпустили детей идти своей дорогой. Чего мы им не сказали, это то, что весь вечер члены команды Хавок будут ходить за ними попятам, надев маски скелетов и выжидая в тенях. Но слушайте, мы предпримем любые меры, чтобы обезопасить их. В этом была суть всего, что я делала вплоть до этих пор.
Когда я позже плюхнулась на черный жаккардовый диван, из меня вышел вздох настолько сильного облегчения, что я даже не могла его объяснить. Такое ощущение…будто целое десятилетие я находилась в путешествии, а теперь это десятилетие подходило к концу. Хизер заканчивала школу и переезжала в Нью-Йорк учиться, пока Кара начинала свою жизнь в колледже в общежитии местного университета.
Такое ощущение…будто я каким-то образом достигла финиша.
У Хизер получилось. Она в безопасности. Она выжила.
Ты бы так чертовски гордилась мной, Пен, подумала я, когда заметила ее призрак, стоящий в углу, улыбающегося мне в самой красивой розовой юбке и с самой яркой розовой помадой, сияя так, словно весь мир полыхал лишь для нас. Не было конца тому, что я могла сделать и чего могла достичь.
— Я всегда гордилась, Бернадетт, — сказала она мне, когда я подавила слезы и попыталась спрятать свою реакцию от парней.
Конечно, прятаться от них никогда не удавалось. Потому что они всегда знали. За последние десять лет не было ни одного случая, чтобы они меня не заметили. Я рассеяно потирала один из шрамов на моем плече, где пуля Мартина прошла насквозь, и я грустно улыбнулась призраку Пен, пока она не исчезла, махая, оставляя за собой пустоту в моем сердце, которую мне пришлось заполнить любовью.
— Ты в порядке, женушка? — спросил Виктор, предлагая мне скотч, который я приняла благородными руками.
Алкоголь полился внутрь меня, на вкус он был как свежий фрукт и дуб. Это было куда приятнее, чем то дерьмо, что мы пили в старшей школе. То есть, если не брать в расчет то одно исключение — той крутой штуки, которую мы украли из пляжного домика Корали. Блять, такое ощущение будто это было миллион лет назад.
— Я в порядке, — заверила я, держа стакан в левой руке и беря другой дневник. С того момента, как Аарон подарил мне один на Рождество в выпускном году. Там-то я и написала первый черновик своего стиха. Есть что-то такое... интуитивное в том, как двигалась моя рука, как страница продавливалась под нажимом ручки. Потом, когда я была готова редактировать свой черновой вариант, я напечатала его на своем ноутбуке, переформатировав для электронного чтения. Я была чертовски близка к тому, чтобы опубликовать свой первый сборник стихов. Так как, ну вы знаете, что издаваться как поэт традиционными методами почти чертовски невозможно, я собиралась пойти по пути самиздату. Скоро, детка, я стану, мать его, инди-автором. — Просто перевариваю.
— Это чертовски тяжело, да? — спросил Аарон, привлекая мое внимание к нему, когда он сел рядом со мной на диван, напоминая мне о той нашей первой ночи в подготовительной школе Оак-Вэлли. Такое ощущение, будто момент был зеркальным, только вот вместо того, чтобы быть расстроенной из-за Памелы и Пенелопы, я радовалась Хизер и Каре. — Видеть, как они уходят со своими парами и извращенными намерениями. Кара буквально пускала слюни на этого парня Броуди. И разве не на выпускном большинство подростком лишаются девственности?
Я бросила на него взгляд, который говорил бро, ты помнишь, что мы делали в старших классах? Но не обратил на это внимание, разжигая камин, когда Хаэль доставал хворост из корзины и разжигал его для нас. Я бы хотела сказать Аарону, что подростки — гребанные шлюхи, но иногда родителям просто нужно закрывать глаза на такое, чтобы спокойно спать по ночам. Еще на прошлой неделе, когда обнаружила ее обнаженной с Броуди в бассейне, я дала ей огромную коробку презервативов.
Ей, блять, повезло, что это я наткнулась на нее. Парни Хавок опекают их чертовски сильно, ради их же блага.
— Девственность — это патриархальный, социальный конструкт, — напомнила я им, но это не слишком развеяло страхи Аарона. Он пригубил остаток своей выпивки, когда я хихикнула, позволяя своей ручке порхать над страницей, пока я думала начать новый стих. Иногда я сидела так часами, и ничего не выходило. Иногда мне приходилось выскользнуть из душа и взять первый попавшийся тюбик помады, чтобы начеркать беспорядочные слова на зеркале ванной. — В любом случае, с нашей командой они в безопасности. Это все, что имеет значение. Позволь им, принимать свои решения, находить свои трагедии и выкапывать собственные триумфы.
Я записала это, на всякий случай.
— Итак, — начал Хаэль, сидя на подлокотнике дивана напротив того, на котором сидели мы с Аароном.
Виктор с напитком подошел к камину, чтобы он мог положить руку на покров и уставиться на пламя. Оскар, на удивление, тоже пил сегодня. В основном, он был трезвым, пока остальные из нас напивались, и это прекрасно работало в случае возникновения кризиса, который необходимо разрешить. Так как мы все еще оставались Хавок, кризисы случались всегда, но мы каждый раз справлялись с каждым. Вместе. Как семья.
— Что, итак? — спросила я, постукивая ручкой по странице и смотря на него.
Его теплый, карие-медовый взгляд встретился с моим, его улыбки было более чем достаточно, чтобы мышцы между моими бедрами сжались. Я решила, что сегодня будет групповая ночь, что означало, что сегодня никому не разрешалось уходить в свою спальню. У меня вроде как был синдром пустого гнезда.
— Раз Хизер и Кара уезжают…, — Хаэль замолчал и пожал большими плечами. — Ты хочешь начать работать над детьми?
Я фыркнула и бросила на него взгляд, который очень четко говорил отвали и сдохни, Хаэль Харбин. Он разразился смехом от вида выражения моего лица, пока Кэл очень аккуратно снимал капюшон, показывая свои прекрасные, светлые волосы.
— У нас могут быть дети, — предложил он, лениво пожав плечом. — Или сначала можем попутешествовать. Я слышал Нантакет красивый в это время года.
— Нантакет, — фыркнул Аарон, рассмеявшись и качая головой, пока его золотисто-зеленые глаза горели удивлением. Как мы умудрились дойти сюда, до этого прекрасного счастливого конца, можно только гадать. Но мы смогли. У нас получилось. И все, что я должна была сделать, чтобы завоевать это, — умереть. — Нахрен Нантакет.
— Как насчет Парижа? — спросил Оскар, размышляя вслух, когда он, наконец, отложил iPad, ослабил галстук и снял обувь.
Его взгляд был резким и такой прекрасный, что, когда он остановился на моем лице, клянусь, я истекала кровью, и никогда не хотела, чтобы это прекращалось. Моя голова начала слегка кружиться, и было ощущение, что я всегда буду влюбляться в него.
— Париж? — спросил Вик, поворачиваясь со своими обсидиановым взглядом и тревожной улыбкой на его похотливо-угрожающих губах. — Ты, блять, думаешь, что мы впишемся туда? Если честно, я склонен к отдыху, который включается в себя трахаться, трахаться и еще трахаться. Он встал рядом со мной, и я перевела внимание с Оскара на него. Каждый раз был похож на удар поддых, но в самом лучшем смысле, словно из моих легких выкачали воздух, но я заплатила за привилегию умереть в таком темном блаженстве. — И да, лучше, если это будет включать обрюхатить тебя.
— О, оставьте ее в покое, — выдохнул Кэл, наливая себе еще, когда указал на мой дневник. — Как бы я не был склонен к тому, чтобы у Хавок был ребенок, у Берни есть другая мечта. Дайте ей писать стихи. Она, блять, прекрасный поэт.
— Не знаю, зайду ли я так далеко, — пробормотала я, а затем Аарон взял у меня из рук пустой стакан и сплел свои пальцы с моими.
— Думаю, мы все зайдем так далеко, — сказал он, а затем встал и поднял меня, даже когда мой разум начал переплетать слова вместе, словно художник масляными красками смешивал цвета на ее холсте.
Однажды была девочка, которая мечтала стихами и красивыми фразами.
Она быстро поняла, что жизнь, в самом что ни на есть лучшем смысле, несчастная, и в самом худшем смысле извращенно жестокая.
Ее мечты стали кошмарами, кошмарами из монстров, новых и старых.
А потому она призвала их, ее пятерых всадников, чтобы посеять хаос и раздор, чтобы провернуть беспредел и обозначить анархию, чтобы объявить о триумфе над всеми злыми, уродливыми вещами, которые она когда-либо видела.
Они пришли к ней, эти всадники, и в замен на их гнусную месть они забрали ее сердце и удерживали его в своих покрытых чернилами руках. Они пометили ее плоть с плотским наслаждением, но именно ее душу они жаждали больше всего. А она отдала ее им добровольно и без сопротивления.
— Твоя гениальность — драгоценность в пустыне мира, — сказал Оскар, прерывая мои размышления и заставляя мое сердце забиться быстрее.
Я обвила свои руки вокруг его шеи, и он вздрогнул. Но не так, как раньше, когда каждое прикосновение заставляло его вспомнить худшие части его детства, а так, как любовники, хорошо знакомые с телами друг друга, так, как две души находили успокоение друг в друге.
Потому что вот, кем они были, все пятеро из них: родственными душами.
Это, если вы верите в такие вещи.
Мы вместе поднялись наверх, снимая одежды, десять рук поклонялись моему телу и ласкали его. Когда я упала на постель, я упала в нее с пятью прекрасными монстрами. Пятью прекрасно сломленными парнями Хавок, ставшими мужчинами. Мы целовались, мы трахались, мы сливались друг с другом.
Вот так я и получила свое долго и счастливо, окутанная в чернила и прочее дерьмо. Окутанная гребанным Хавок.
Конфуций советует вырыть две могилы, прежде чем отправиться в путешествие мести.