Дождь шел уже сплошной серебристо мерцающей стеной. Блаженно благоухали кусты. Благодарно и глубоко дышала земля. Из дома напротив выскочил человек и кинулся натягивать брезентовую крышу на открытый желтый родстер. Не важно кто. Теперь все не важно. Важна только ночь и этот ливень с самых звезд, что благодатным животворным таинством лился на каменный город с его аллеями и парками, и миллионы цветов жадно раскрывались, подставляя ему пестрые лона своих соцветий, и миллионы распушенных ветвей принимали его в свои объятия, и он проникал, вторгался, внедрялся, впитывался все глубже в землю, верша темное соитие с миллионами обомлевших в неистовом ожидании корней, – все это бушевало здесь и сейчас, ведать не ведая о смерти, разрушениях, злодеяниях, ложных святынях, поражениях и победах; ливень, ночь, природа, произрастание – они были здесь, как это случается из года в год, но на сей раз, этой дивной ночью, он тоже был с ними, чувствуя, как треснула скорлупа, как зарождается жизнь, снова и снова жизнь, да славится она и благословится!
Легко и быстро шагал он парками и улицами. Назад не оглядывался, он шел и шел, и купы Булонского леса шумели над ним, как огромный потревоженный улей, ибо ливень барабанил по ним, а они весело и благодарно колыхались в ответ. Почему-то было такое чувство, будто он снова совсем молодой и впервые в жизни идет к женщине.
24
– Что желаете? – Официант любезно склонился над Равичем.
– Принесите мне…
– Что-что?
Равич все еще безмолвствовал.
– Извините, месье, я не вполне разобрал, – повторил официант.
– Да что-нибудь. Все равно что.
– Может, перно?
– Хорошо.
Равич закрыл глаза. Потом медленно открыл. Человек никуда не исчез, сидел на прежнем месте. На сей раз это уж точно не обман зрения.
За столиком возле двери сидел Хааке. Он был один, он ужинал. На столе перед ним поблескивало серебряное блюдо с распластанными половинками лангуста и ведерко со льдом, из которого выглядывала бутылка настоящего шампанского. Рядом, за сервировочным столиком, официант заканчивал готовить салат: выкладывал изящно нарезанные помидоры между листьями зеленого салата. Равич видел все это настолько отчетливо, что казалось, происходящее запечатлевается в его сознании рельефом из воска. Он хорошо разглядел перстень с печаткой на красном камне, когда Хааке потянулся к ведерку со льдом – подлить шампанского. Он узнал и этот перстень, и эту белую, пухлую руку. В бреду методического безумия, когда он, привязанный к пыточным козлам, на короткий миг приходил в себя, выныривая из черного беспамятства на нестерпимо яркий свет, он хорошо запомнил эту белую, холеную, пухлую ручонку, которой Хааке, отходя в сторону – чтобы, не дай Бог, не забрызгать новехонький, с иголочки, мундир, когда Равича ледяной водой окатывали, – на него указывал и мягким, вкрадчивым голосом говорил: «Это еще только начало. Эту пока сущие пустяки. Может, теперь соизволите назвать имена? Или прикажете продолжить? У нас еще много способов в запасе. Вон и ноготки у вас, я вижу, пока целы».
Хааке вскинул голову. И вдруг посмотрел Равичу прямо в глаза. Равичу стоило невероятных усилий усидеть на месте. Он взял свою рюмку, неспешно пригубил перно и заставил себя перевести взгляд на блюдо с салатом, словно его безмерно интересует процесс приготовления. Он не понял, узнал его Хааке или нет. Но спина у него мгновенно взмокла.
Немного погодя он снова как бы невзначай глянул в ту сторону. Хааке ел лангуста. Он был всецело поглощен этим занятием. Его лысина лоснилась и мирно поблескивала в свете люстр. Равич огляделся. Народу полно. Что тут поделаешь? Оружия у него при себе нет, и если он просто так сейчас на Хааке бросится, со всех сторон кинутся люди их растаскивать. Еще через пару минут здесь будет полиция. Остается одно: ждать, пока Хааке покончит с трапезой, и его выследить. Выведать, где он живет.
Он выкурил сигарету и только после этого позволил себе снова глянуть на Хааке. И то не сразу – сперва он неспешно, как бы скучая, обвел глазами весь зал. Хааке только-только управился наконец с лангустом. Теперь он взял салфетку и отирал губы. Причем не одной рукой, а сразу двумя. Держал салфетку за края и промокал ею губы, сперва нижнюю, потом верхнюю, как это делают женщины, отирая губную помаду. И смотрел при этом прямо на Равича.
Равич равнодушно перевел взгляд на следующий столик. Но все еще чувствовал: Хааке по-прежнему на него смотрит. Пришлось подозвать официанта и заказать вторую рюмку перно. К Хааке тем временем подошел другой официант и заслонил собой его столик. Он убрал остатки лангуста, подлил в опустевший бокал шампанского и подал блюдо с сырами. Хааке выбрал почти жидкий бри на соломенной подложке.
Равич снова закурил. Немного погодя краем глаза он снова поймал на себе пристальный взгляд Хааке. Нет, это уже не случайность. По коже побежали мурашки. Если Хааке его узнал… Он остановил пробегающего официанта.
– Не отнесете ли мне перно на террасу? Хочу на свежем воздухе посидеть. Там прохладнее.
Официант замялся.
– В таком случае, месье, было бы удобнее, если бы вы сперва расплатились. На террасе другой официант обслуживает. А перно я вам, разумеется, вынесу.
Равич досадливо покачал головой, но полез за деньгами.
– Тогда уж я эту рюмку здесь допью, а следующую закажу там. Во избежание неурядиц.
– Как вам будет угодно, месье. Большое спасибо.
Равич неторопливо допил свою рюмку. Он знал: Хааке его разговор с официантом слышал. Даже жевать перестал, когда Равич говорил. И только теперь снова принялся за сыр. Равич пока что по-прежнему сидел как ни в чем не бывало. Если Хааке его узнал, остается только одно: делать вид, будто он, Равич, Хааке не узнает, и украдкой продолжить слежку.
Несколько минут спустя он встал и неспешно направился на террасу. Там почти все столики оказались заняты. Равич не сразу отыскал глазами местечко, откуда будет видна входная дверь и даже кусочек стола, за которым откушивает Хааке. Самого Хааке, правда, он видеть не мог, но когда тот встанет, собираясь уходить, увидит обязательно. Он заказал еще рюмку перно и сразу же расплатился. Надо быть наготове.
– Равич, – позвал его кто-то совсем рядом.
Он вздрогнул, как от удара. Прямо перед его столиком стояла Жоан. Он смотрел на нее, ничего не понимая.
– Равич, – повторила она. – Ты что, не узнаешь меня больше?
– Узнаю, конечно. – Он не отрывал взгляда от столика Хааке. Туда как раз подошел официант подать кофе.
Равич перевел дух. Время еще есть.
– Жоан, – проговорил он устало, – какими судьбами?
– Что за странный вопрос? В этом кафе бывает весь Париж.
– Ты одна?
– Одна.
Только тут он сообразил, что она все еще стоит, а он разговаривает с ней сидя. Он встал, но так, чтобы не упускать из виду столик Хааке.
– У меня тут дело, Жоан, – торопливо бросил он, даже не глядя на нее. – Объяснять некогда. Но ты мне можешь помешать. Будь добра, оставь меня одного.
– Нет уж, я подожду. – Жоан села. – Хочу взглянуть, как она выглядит.
– Кто «она»? – спросил Равич, не понимая, о чем речь.
– Женщина, которую ты ждешь.
– Это не женщина.
– Тогда кто?
Он посмотрел на нее молча.
– Ты меня даже не узнаешь, – продолжила она. – Торопишься от меня отделаться, ты взволнован, я же вижу, тут замешан кто-то еще. Вот и хочу взглянуть, кто бы это мог быть.
Пять минут еще, лихорадочно прикидывал Равич. Может, десять, а то и все пятнадцать, на кофе. Потом, вероятно, еще сигарета. Одна сигарета, вряд ли больше. За это время, кровь из носа, надо как-то от Жоан избавиться.
– Ладно, – сказал он. – Запретить тебе я не могу. Но сядь, пожалуйста, куда-нибудь еще.
Она не ответила. Только глаза посветлели, и лицо как будто окаменело.
– Это не женщина, – сказал он. – Но, черт возьми, даже если женщина, тебе-то какое дело? Отправляйся к своему актеру и не смеши людей своей дурацкой ревностью.
Жоан не ответила. Проследив направление его взгляда, она обернулась, пытаясь понять, на кого он смотрит.
– Прекрати сейчас же, – процедил Равич.
– Она что, с другим мужчиной?
Внезапно передумав, Равич сел. Хааке ведь слышал, что он собирается перейти на террасу. Если он его и вправду узнал, то должен насторожиться и наверняка захочет взглянуть, вправду ли Равич тут. В таком случае куда правдоподобнее и естественнее будет, если он увидит его здесь с женщиной.
– Хорошо, – сказал он. – Оставайся. Хотя все твои предположения – полная чушь. Через какое-то время я просто встану и уйду. Проводишь меня до такси, но со мной не поедешь. Согласна?
– К чему вся эта конспирация?
– Никакая это не конспирация. Просто здесь человек, которого я давно не видел. Хочу выяснить, где он живет. Только и всего.
– И это не женщина?
– Да нет же. Это мужчина, а больше я тебе ничего сказать не могу.
Возле их столика остановился официант.
– Выпьешь что-нибудь? – спросил Равич.
– Кальвадос.
– Один кальвадос, пожалуйста, – заказал Равич.
Официант удалился.
– А ты не будешь?
– Нет. Я пью вот это.
Жоан смерила его взглядом.
– Ты даже понятия не имеешь, до чего я тебя иногда ненавижу.
– Бывает. – Равич скользнул глазами по столику Хааке. Стекло, думал он. Дрожащее, зыбкое, мерцающее стекло. Улица, столики, люди – все тонет в прозрачной глазури этого отражения.
– Ты холодный, самовлюбленный…
– Жоан, давай обсудим это как-нибудь в другой раз.
Она умолкла, дожидаясь, пока официант поставит перед ней рюмку. Равич тотчас же расплатился.
– Это ты втянул меня во все это, – продолжила она с вызовом.
– Я знаю. – На секунду он увидел над столиком белую пухлую руку Хааке, потянувшуюся за сахарницей.
– Ты! Только ты, и никто другой! Ты никогда меня не любил, только играл со мной, хоть и видел, что я-то тебя любила, но тебе было все равно.