– Тараканы, тараканы! Вон, вон, черные, аж блестят! Из всех углов лезут! По стенам ползут, с потолка валятся!
Женщина уже хрипела, накрывая руками голову.
– Давно это с ней? – спросил Равич.
– Да как стемнело. Меня не было. Я уходил счастья попытать, сказали, консул Гаити, я сынишку с собой взял, да все впустую, опять впустую, а вернулись – она вот этак в углу сидит и кричит…
Равич приготовил шприц.
– Она до этого спала?
Мужчина смотрел на него в растерянности.
– Не знаю. Все время спокойная была. На больницу у нас денег нет. У нас и… Короче, документы тоже не все. Господи, только бы она перестала! Родная, ну посмотри, все же тут, я с тобой, Зигфрид с тобой, и доктор пришел, и никаких тараканов…
– Тараканы! – перебила его жена. – Лезут! Лезут! Из всех щелей!
Равич сделал укол.
– С ней такое уже бывало?
– Да нет. Я вообще не понимаю. Понять не могу, почему именно…
Равич предостерегающе вскинул руку.
– Не надо ей напоминать. Через несколько минут она успокоится и уснет. Может, ей это приснилось, и кошмар ее напугал. А завтра проснется, глядишь, и не вспомнит. Только не напоминайте! Ведите себя так, будто ничего не случилось.
– Тараканы, – уже сонным голосом пробормотала женщина. – Толстые, жирные…
– Вам нужно столько света в комнате?
– Да мы для нее зажгли, это она все время просила.
– Верхний свет выключите. Остальные лампочки не гасите, пока она как следует не уснет. Спать она будет крепко. Я ввел приличную дозу. Завтра утром, часов в одиннадцать, я к вам загляну.
– Спасибо, – сказал мужчина. – Вы даже не представляете…
– Представляю. Сейчас такое не редкость. В ближайшие дни с ней поосторожнее, главное, не показывайте особого беспокойства.
Легко сказать, думал он, поднимаясь к себе в комнату. Включил свет. На столике возле кровати его книги. Сенека, Платон, Рильке, Лао-цзы, Ли Тай-бо, Паскаль, Гераклит, Библия, еще кой-какие – для ума и для души, большинство в изданиях небольшого формата, на тонкой бумаге, чтобы не слишком отягощать по необходимости скудный багаж. Он отложил то, что возьмет с собой. Потом просмотрел остальное. Рвать и выбрасывать придется немногое. Он всегда жил, зная: прийти и забрать могут в любую минуту. И всегда был к этому готов. Вот старое одеяло, вот пальто – его добрые, испытанные товарищи. Яд в высверленной и запаянной медали, которую он еще в немецкий концлагерь с собой брал, – сознание, что это последнее лекарство всегда с тобой, что ты в любую секунду можешь им воспользоваться, не раз помогало выстоять; он сунул медаль в нагрудный карман. Уже пора снова держать при себе. Так спокойнее. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Вполне можно опять угодить в гестапо. На столе еще стоял кальвадос, полбутылки. Он выпил рюмку. Франция, подумалось ему. Пять лет тревог. Три месяца тюрьмы, нелегальное проживание, четыре раза выдворяли, столько же раз возвращался. Пять лет жизни. Было хорошо.
33
Телефон надрывался. С трудом вынырнув из сна, он снял трубку.
– Равич, – произнес чей-то голос.
– Да?
Это была Жоан.
– Приезжай. – Она говорила тихо и как-то медленно. – Сейчас же…
– Нет.
– Ты должен…
– Нет. Оставь меня в покое. Я не один. Я не приеду.
– Помоги мне…
– Я ничем не могу тебе помочь.
– Со мной беда. – Голос слабый, надломленный. – Ты должен… Скорей…
– Жоан, – сказал Равич, теряя терпение, – сейчас не время для таких розыгрышей. Однажды ты меня разыграла, и даже успешно. Но теперь я уже ученый. Оставь меня в покое. Поупражняйся на ком-нибудь другом.
Он бросил трубку, не дожидаясь ответа, намереваясь снова заснуть. Не тут-то было. Телефон затрезвонил вновь. Он не стал брать трубку. Телефон продолжал звонить, разрывая серое безмолвие ночи. Равич накрыл его подушкой. Какое-то время он еще сдавленно верещал, потом умолк.
Равич ждал. Больше звонков не было. Он встал, взял сигарету. Сигарета не пошла, он ее бросил. В бутылке на столе еще оставался кальвадос. Он хлебнул глоток, но тоже отставил. Кофе, подумал он. Горячий кофе. Свежий круассан с маслом. Неподалеку есть бистро, там всю ночь открыто.
Он взглянул на часы. Оказывается, он только два часа проспал, но усталости уже не чувствовал. Пожалуй, нет смысла стараться заснуть снова – проснешься потом разбитым, с тяжелой головой. Он прошел в ванную и включил душ.
Какой-то посторонний шум. Опять телефон? Он завернул краны. Стук. Кто-то стучит в дверь. Равич набросил халат. Снова стук, громче. Это не Жоан, она бы просто вошла. Ведь у него не заперто. Он не торопился открывать. Если это уже полиция…
Наконец он распахнул дверь. На пороге стоял мужчина, лицо которого он, кажется, где-то видел. Мужчина был в смокинге.
– Доктор Равич?
Равич ничего не ответил. Он разглядывал ночного гостя.
– Что вам нужно?
– Доктор Равич – это вы?
– Лучше скажите, что вам надо.
– Если вы доктор Равич, вам надо срочно ехать к Жоан Маду.
– Вот как?
– С ней несчастный случай.
– Что же это за несчастный случай? – недоверчиво усмехаясь, спросил Равич.
– С оружием, – сказал мужчина. – Выстрел…
– Она что, ранена? – спросил Равич, все еще улыбаясь. Не иначе инсценировала самоубийство, лишь бы припугнуть бедолагу.
– Господи, она же умирает, – прошептал мужчина. – Умоляю, скорей! Она умирает! Это я стрелял!
– Что?
– Я… Это я…
Равич уже сбросил халат и хватал одежду.
– Такси внизу?
– Я на своей машине.
– Черт!.. – Равич снова натянул халат, схватил саквояж, ботинки, сгреб в охапку сорочку и костюм. – В машине оденусь… Живо! Скорей!
Машина неслась сквозь ночную муть. Город погрузился в затемнение полностью. Улицы сгинули, все утонуло в серой туманной каше, из которой внезапно, только успевай сворачивать, вылетали навстречу синие стрелки указателей, словно ты мчишься под водой, по морскому дну.
Равич надел костюм и ботинки, а купальный халат, в котором он выскочил, сунул в щель между сиденьями. Он был не только без галстука, но и без носков. Он напряженно вглядывался в разлетающиеся лоскутья ночи. О чем-либо спрашивать водителя не имело смысла: тот гнал на полной скорости, целиком сосредоточившись на дороге. Где уж тут разговаривать – лишь бы не врезаться во встречную машину, не выскочить с полотна мостовой, лишь бы свернуть вовремя и куда надо. Четверть часа потеряли, ругал себя Равич. А то и больше.
– Быстрее давайте! – поторопил он.
– Не могу! Без света не могу. Затемнение. Надо соблюдать.
– Так включите фары, черт подери!
Мужчина послушно включил дальний свет. На перекрестках им что-то орали полицейские. Ослепленный их фарами «рено» чуть не вылетел на них лоб в лоб.
– Жмите! Да скорей же!
Застонав тормозами, машина резко встала. Это ее подъезд. Лифт внизу. Дверцы раскрыты. Сверху кто-то яростно звонит. Вероятно, этот псих так торопился, что лифт не закрыл. Тем лучше, подумал Равич. Сберегли минуты две.
Кабина ползла вверх. Однажды это уже было. И в тот раз все обошлось! Может, и сегодня пронесет! Лифт вдруг остановился. Кто-то заглядывает через стекло, уже открывает дверь.
– Что за безобразие! Столько лифт держать!
Должно быть, этот болван и трезвонил. Равич вытолкал его из кабины и захлопнул дверь.
– Сейчас! Сперва поднимемся!
Тот разразился бранью. Но лифт уже полз дальше. Кретин с четвертого этажа уже снова яростно трезвонил. Лифт остановился. Равич отворил дверь мгновенно – иначе этот дурак снова нажмет кнопку и утащит их вниз.
Жоан лежала на кровати. Одетая. Вечернее платье, наглухо закрытое до самой шеи. Серебристая ткань, на ней пятна крови. И на полу кровь. Там она упала. Этот идиот, конечно, перетащил ее на кровать.
– Спокойно! – громко сказал Равич. – Спокойно! Все будет хорошо. Ничего страшного.
Разрезав платье по плечевым швам, он аккуратно стянул его с Жоан. Так, грудь цела. Видимо, шея. Хотя гортань, похоже, в порядке, иначе она не могла бы разговаривать, по телефону звонить. Артерия вроде тоже не задета.
– Больно? – спросил он.
– Да.
– Очень?
– Да.
– Сейчас все пройдет.
Шприц уже готов. Он внимательно смотрел Жоан в глаза.
– Не страшно. Это снимет боль. Сейчас все пройдет.
Он ввел иглу, сделал инъекцию.
– Готово. – Он обернулся к мужчине. – Звоните Пасси 27–41. Вызывайте «скорую» с двумя санитарами. Быстро!
– Что со мной? – слабым голосом спросила Жоан.
– Пасси 27–41! – повторил Равич. – Срочно! Немедленно! Ну же, вон аппарат!
– Что со мной, Равич?
– Ничего страшного. Просто здесь осматривать трудно. Тебе надо в больницу.
Она смотрела на него. Лицо в разводах, тушь с ресниц потекла, помада с одной стороны размазана. Нижняя часть лица как у коверного в цирке, верхняя, с черными потеками туши вокруг глаз, как у усталой, потасканной шлюхи. И россыпи золотистых волос.
– Только не операция. Я не хочу, – прошептала она.
– Там видно будет. Может, и не понадобится.
– Это очень… – Она умолкла.
– Да нет, – догадался Равич. – Пустяки. Просто у меня все инструменты там.
– Инструменты…
– Для осмотра. Сейчас я… Это не больно…
Укол уже подействовал. Когда Равич приступил к осмотру, судорожного страха у нее в глазах уже не было. Мужчина вернулся в комнату.
– «Скорая» уже едет.
– Теперь наберите Отей 13–57. Это номер клиники. Я сам буду говорить.
Мужчина покорно исчез.
– Ты мне поможешь, – прошептала Жоан.
– Конечно, – отозвался он.
– Только без боли. Я не хочу.
– Тебе не будет больно.
– Я не могу… я совсем не могу терпеть боль… – Голос звучал сонно, невнятно.
Равич осмотрел пулевое отверстие. Все важные сосуды не задеты. Но выходного отверстия нет. Он ничего не стал говорить. Наложил компрессионную повязку. О своих опасениях умолчал.
– На кровать тебя кто клал? – спр