А если у тебя нет такой цели? Нет мотивации для ее достижения? Нет никакой мотивации вообще?!
Что ты делаешь в таком случае? Целыми днями тупо сидишь на ж…, периодически задаваясь вопросом: на фига, вообще, я живу? Ради чего? Зачем я здесь?! И ждешь, когда с тобой произойдет что-нибудь из ряда вон. Пусть даже не очень хорошее, но непременно что-то экстраординарное, радикально меняющее надоевший образ жизни и вот это томительное никчемное ожидание.
Короче. Поговорка верна наполовину. В жизни нет ничего хуже ожидания. А особенно – страшного в своей неотвратимости ожидания смерти, о времени прихода которой тебя уже поставили в известность.
Вор задерживался. Я исписал кучу бумаги своими идиотскими сказками про истребительный отдел, выпил еще водки, с грехом пополам поел, глотая непережеванные куски, вздремнул и вновь протрезвел – а мой назначенный случаем судья все не ехал.
Рукосуя поменял любитель поболтать (на этот раз, правда, он работал глухонемым послушником: сидел на диване и молча лицезрел кучу барахла), его, в свою очередь, сменил третий супертяж, про которого и сказать-то нечего.
Вот так просто сидеть в ожидании конца было мучительно и муторно. Временами возникало острое желание плюнуть на все и броситься на сатрапов с кроватной спинкой наперевес. Единственно, что согревало в эти минуты, – крохотный лучик надежды. Я бросил на волю три воззвания. Если хотя бы одно из них дойдет до адресата, у меня есть шанс на спасение…
Прохор явился уже в первых лучах заходящего солнца (типа – Гесперида из централа!).
Живьем я его не видел ни разу, но фото на ориентировке было вполне актуальным – узнал, как только вошел.
Прохор не вписывается в стандартные рамки воровского облика, впечатанного в массовое сознание стараниями режиссеров и писателей. Никаких тебе благообразия и монументальности – это мелкий тип, шустрый, юркий, востроглазый и вообще какой-то по-пацански несолидный.
Тем не менее не следует забывать, что Прохор – один из крупнейших столичных авторитетов и вообще во всех отношениях большой человек. Вот вам пример, когда внешний облик никоим образом не соответствует статусу персоны.
– Били? – уточнил Прохор, ощупав меня цепким взглядом.
– Сопротивлялся, – очкарь слегка порозовел от смущения. – Эээ… Короче, хотел свалить – вон, Санька укусил.
– Ну-ну… – Прохор достал из кармана мятый листок и сунул очкарю: – На, читай.
– Это что?
– Читай. Вслух.
– Вслух?
– У тя че – уши заложило?
– Да не, я понял…. Гхм… Эмм… «Ящик непаленой водки…»
Я чуть с табурета не рухнул. Е-мое… Это ж мое воззвание!!!
– «…получишь ты, если позвонишь вот по этому телефону и скажешь: „Андрюху приняли. Четвертый по списку. Спросить близнецов, они в курсе“. Не забудь назваться и указать место, куда подвезти водяру. Гарантирую получение в течение часа после звонка…»
– Не понял… – в голосе очкаря сквозило безразмерное недоумение. – Это че такое?!
– А сам не догоняешь? – Прохор язвительно хмыкнул. – Это вот так вы его тут стерегли?! Глаз, говоришь, не спускали?
– Ну еп… Да как же… Ну, мля… Все время под присмотром…
– Дай-ка сюда, – Прохор забрал воззвание и сунул его в карман. – Так… На дальняк водили?
– Да, но…
– А ну, Афанас, пошли пацанов, пусть на улице за парашей поищут… – Прохор подошел ко мне и уточнил: – Сколько кинул?
Я сидел ни жив ни мертв – в буквальном смысле дар речи потерял. Нет, это вовсе не из-за близкого присутствия вора – человека, по слухам, жестокого, своенравного и непредсказуемого.
Мне сейчас было глубоко поровну, кто рядом: Джек Потрошитель, Чикатило или белокуро-оргастическая мечта шаловливой юности – Мэрилин Монро. Просто я был в шоке от того, что моя авантюра завершилась столь плачевно. Столько времени прошло, я уже начал верить, что у меня что-то получилось, и вдруг – нате вам!
– Раз, два, три, – Прохор сосчитал отсутствующие шары, прикасаясь пальцем к резьбе, и подмигнул мне: – Три малявы. Одна у меня. Осталось две.
После этого он сел на диван, закинул ногу за ногу и, дергая остроносой, до блеска начищенной туфлей, принялся сосредоточенно изучать дисплей своего мобильного.
Остальные молча стояли рядом. Очкарь был багров и глубоко несчастен, а мои конвоиры не смели поднять глаз.
Мои соболезнования, хлопцы. Ей-ей – не хотел. Ни причинять вам неудобства, ни, вообще, хоть как-то пересекаться с вами…
Вернулись пацаны Афанаса, доложили: пусто, на улице за сортиром ничего нет.
– Двое – на шоссе, – не отрывая взгляда от мобильника, распорядился Прохор. – Ждать, кто выйдет просить телефон. Остальные в деревню – работать ментами.
– В смысле – «ментами»?!
– Опрос местного населения, че непонятно?! У вас полчаса – добыть две оставшиеся малявы. Все – пошли.
Очкарь и мои конвоиры безропотно удалились. Остались двое крепышей, приехавших с Прохором, – наверное, телохранители.
– А ты шустрый, – одобрительно буркнул Прохор, продолжая пялиться в дисплей мобильного. – Неплохо придумал. Но ты, шустрый, маленько промахнулся. Знаешь, в чем?
Я подавленно молчал. В таком деле «маленько» не бывает. Если уж промахнулся, так на всю катушку, без скидок и права на апелляцию. Так что особой разницы – в чем именно промахнулся – нет.
– Тут телефонов ни у кого нету, – не дождавшись реакции, доброжелательно пояснил Прохор. – Давным-давно все с хат снесли и пропили до нитки. Какие, на хер, телефоны… Осталось два варианта: идти к ментам, просить трубу или с той же целью голосить на трассе: авось, кто из проезжающих сжалится и притормозит. Врубаешься? К ментам, понятное дело, никто не пойдет: тут сплошь наш народ, «хозяйский». А на трассе голосить можно до глубокой темноты. Потому что при свете дня хрен кто остановится – больно уж рожи у них страшные. И вообще, видуха такая, что в оторопь бросает. Хе-хе…
– А чего ж тогда вы остановились? – неожиданно для себя спросил я. (Ей-богу, минуту назад я даже и не планировал с ним разговаривать! Вот же харизматичная сволочь: несколькими фразами может расположить к себе кого угодно!)
– Да просто узнал бродягу, – Прохор мотнул туфлей в сторону Афанаса, который все это время подпирал спиной холодильник у двери. – Женя Крендель.
– А, да, – кивнул Афанас. – Хороший пацан был. Спился.
– Не с твоей ли помощью? – буркнул Прохор. – Я его едва узнал – страшный, совсем на себя не похож.
– Каждый сам себе хозяин, – Афанас обиженно поджал губы. – Я силком в рот никому не заливаю. Сами лезут, как тараканы, через все щели, и днем и ночью…
– Хорош гундеть! – чуть возвысил голос Прохор. – Иди спаивай народ дальше – мне с ментом переболтать надо.
Афанас скорбно покачал головой и уковылял прочь.
– Вы тоже – гулять, – Прохор ткнул носком туфли в сторону крепышей.
– Жора говорит – он кусучий…
– Потому его и посадили на привязь, – снизошел до объяснения Прохор. – Далеко не ходите, встаньте метрах в десяти, если что – позову.
Крепыши покинули сарай и закрыли за собой дверь.
– Меня интересует, что это за список, – негромко сказал Прохор. – В котором я – четвертый…
Я взял паузу и принялся медитировать на небольшое оконце под потолком, которому вдруг вздумалось прикинуться этаким здоровенным рубином в розовых лучах заката.
Нет – это я не из вредности, просто обдумывал, сказать правду или соврать что-нибудь половчее в свою пользу.
Со списком все просто: это картотечный каталог, в котором ориентировки на известных авторитетов расположены в алфавитном порядке. Фамилия Прохора – Аверченко, так что делайте выводы. Список этот хорошо знаком каждому оперу в любом райотделе, а «близнецы» – отличники боевой и политической подготовки – знают его наизусть. Прохору, безусловно, известно, что его досье лежит на почетном месте во всех ОВД, но почему он об этом спрашивает?
А! Кажется, я понимаю – почему. С кем он сейчас имеет дело? Правильно – с истребителем воров, злобным терминатором Горбенко. Ну так, может быть…
– Вообще думал, ты соображаешь получше, – недовольно буркнул Прохор. – Ты же опер, знаешь, что заставить человека говорить – это как два пальца об асфальт…
– Просто думаю, стоит вам об этом рассказывать или не надо.
– Типа – недостоин?
– Типа – информация для служебного пользования. Знаете такое понятие?
– Ха! «Понятие»… Тебя шлепнут через три часа, юноша. Тебе сейчас не все равно?
– Нет, не все равно.
– Ну… Молодец! Пацан в духе, держишься мужиком. А почему ты ко мне – на «вы»?
А потому что твое досье читал, сволочь. Ты терпеть не можешь фамильярности и ценишь уважительное отношение.
– Вы много старше меня. Воспитали так, к старшим – с уважением и на «вы».
– Ну вот – нормально воспитали! Люди говорят, ты детдомовский?
– Да, и это хорошо.
– Чем хорошо?
– Никто не будет плакать, когда сдохну.
– Ну… Кхм… Ладно, так и быть, я тебе в двух словах объясню, почему тебе стоит быть со мной откровенным.
– Можете не утруждать себя – я в курсе. Личных претензий ко мне у вас нет, и до передачи грузинам вы будете относиться ко мне хорошо.
– Ну… А что, по-твоему, этого мало?
– Учитывая, что через три часа меня шлепнут, – это вообще ничего. Знаете, как говорят в народе – перед смертью не надышишься.
– Понял. Значит, так…
– Но я вам все равно скажу. И знаете почему?
– Почему?
– А вы, возможно, измените свои планы насчет моей передачи.
– Ух ты! Вот это ты залупил, ментеныш… Ну давай, удиви меня. Я весь внимание.
– Я так понял, что времени у нас не очень много, – я взял исписанные листки и внушительно потряс ими. – Поэтому все подряд рассказывать не буду. Вот тут я написал кое-что, в общих чертах. Если внимательно читать…
– Да я почитаю, ты не волнуйся. А сейчас скажи мне насчет списка. Что это за список?
– Список плановых ликвидаций.
– Типа – расстрельный?!
– Ну, в общем…
– И я там четвертый?