[21] шевелится при взгляде на дочь?
Правду говорит тварь, но соглашаться с ней Мартелл не собирался: он еще себе хозяин.
– Тебя же так и подмывает спросить, где она нагуляла ребенка? – издевалась Карра. – Смотри, весь красный стал от натуги. Сам не знаешь, на что обиделся. На то, что ребенок не твой?
Абсурдность этого предположения поразила Авла. Зачем ему чужой ребенок? «От чужой жены!» – хохотала прямо в голове Карра. – Ты мог встретить ее раньше, на вакханалии[22], тогда залетела бы от тебя!
– Чушь! – бросил Авл и пошел умываться, желая грохотом медных тазов заглушить голос твари.
– Вспотел весь, – не унималась та. – Зачем тебе лацийская шлюха? Я тебя приласкаю.
В ужасе проконсул отшатнулся, чем несказанно удивил двух рабов-нубийцев, подносивших чан с горячей водой. Пара, что ли, хозяин боится?
Нельзя показывать. Вдруг кто-то заподозрит, что он видит больше, чем остальные. Сочтут сумасшедшим, ни одного легиона не дадут!
Но и с головой надо что-то делать. Ведь с каждым днем все хуже и хуже. Сил нет, как надоела эта тень! Все знает, что с ним происходит. В штаны залезла – еще ничего, там ей, в сущности, и место. Плохо, что чувствует каждое движение его сердца. Он и подумать не успеет, сам себе признаться – а она уже бежит впереди его мыслей и все выворачивает в дурную сторону. «Бедный я, – искренне пожалел себя проконсул. – Даже спать толком не могу».
Он промаялся до утра, даже почувствовал, как пала роса. Здесь, на севере, она буквально прогибала под собой палатку, от нее набухала и растягивалась алая шерстяная ткань. Явственно вело холодом. В это время он и встал. Всю ночь глаз не сомкнул, все ворочался, все кряхтел, даже пару раз всплакнул от жалости к себе. Почему судьба у него такая? Все хорошее другим? Та же Юния, например. Разве Руф ее заслужил? Нет. Ведь он, Авл, лучше. Гораздо лучше.
Опять мысли удерживали ее образ. Поэтому Мартелл совсем не удивился, когда, откинув полог шатра, увидел женщину в рассветной дымке стоявшую у входа. Мокрая от капель накидка совсем смяла высоко уложенные волосы. По усталому лицу видно, что тоже не спала.
Неужели всю ночь тут простояла? Или встала затемно и прибежала? Зачем?
– Я сказать хотела… – слова сорвались и застыли у нее на губах. Она робела его – большого и грузного начальника ее мужа. Строгого судью, который вчера их едва ли не допрашивал. «Ну что ты, дурочка, не видишь, что я ручной?» Тоже ведь мучился: вдруг обидел?
– Я не хочу, чтобы вы думали, будто я от безделья дышала лавром, – взяв себя в руки, отчеканила она. – Я виновата, да. Я была на вакханалии. Выпила больше, чем нужно, и не заметила, когда началась оргия. Потом было не выбраться. – Юния глубоко вздохнула. – Ее мелко-мелко трясло. От холода? Тогда почему такая красная? – Я понесла. Можно было избавиться от плода. Так все делают. Родители приводили повивальных бабок. – Она запнулась, умоляюще глядя на него. Пусть он остановит, пусть не даст рвать себе душу. Но надо было договорить. – Я не смогла. Не захотела. Как-то сразу стала чувствовать, что ребенок во мне есть. Как будто второе сердце бьется. Ну, так казалось.
Она снова молила его глазами, просила, чтобы он прекратил ее истязание этим признанием. А Авл не знал, как. Просто стоял, разинув рот, так что со стороны было непонятно: то ли он ждет продолжения, потому что интересно все-таки. То ли вообще не понимает, зачем ему все это говорят.
В такие минуты оцепенения Мартелл себя ненавидел: трудно, что ли, проявить хоть какие-нибудь эмоции? Нет, не мог. С детства, с той самой памятной ночи, как будто кто-то запретил ему открывать чувства перед другими. Холодной лапой сдавил грудь.
«Ну, что с ребенком-то стало?» Авл обозвал себя солдафоном и с заметным раздражением воззрился на Юнию. Видит ведь, человеку надо утром отлить. Чего стоит, отвлекает разговорами?
– Я не вовремя.
Чего уж тут! Продолжай, раз пришла. Он махнул рукой.
– Я не хотела.
Чего именно? Забеременеть? Избавиться от ребенка? Или помешать ему торжественно по холодку справлять нужду?
– Отец сказал, что я обнаруживаю позор семьи.
«О своем воровстве бы подумал!»
– Месяца четыре он еще терпел, а потом сильно ударил меня….
«Это как же он тебя ударил? Чтобы потерять ребенка, нужно быть побитой. Сильно побитой.
– В живот, – ожесточенно выдохнула Юния. – Сандалией.
То есть ногой?
– Два дня я лежала, а второе сердце во мне перестало биться. Только потом случился выкидыш.
Авл, помимо воли, похолодел. Два дня она носила мертвое дитя и надеялась, что ребенок жив. Наверное, молилась богам. Те, как обычно, не услышали. Зная, что такое быть в мертвеце, он мог представить и мертвечину внутри себя.
– После этого все и случилось. Я долго болела, – заторопилась Юния. – Мне дали понюхать лавра для забытья. Я привыкла. Еще капли ладана, белладонна, полынь, дурман…
Да знает он, что люди нюхают!
– Я казалась себе такой гадкой. Руф все знал. Он давно за мной приглядывал. Он меня с оргии домой на руках принес.
«Интересная оргия, где преторианцы на часах».
– Руф привел меня в катакомбы. Там мне помогли. Сказали, что Бог может взять мою вину на себя, и мне будет легче.
«Это чем же ты таким виновата? – Авлу даже расхотелось искать отхожее место. – Тем, что тебя изнасиловали пьяную? Или тем, что папаша у тебя мерзавец?»
Ну, положим, не ходи, девочка, по пирушкам. Но если и дома плохо?
– Родители все время ссорились? – предположил Авл.
– Да. Откуда вы знаете?
Он знает. Он старый и все видел.
– Мои тоже… не были образцом семейного благонравия.
Он сам никогда не решился бы ее обнять и приласкать – слишком важен. Блюдет собственное величие, не смотря на то, что стоит на раскисшей в грязь земле и испытывает самую что ни на есть человеческую нужду. Но Юния без всякого приглашения сама шагнула к нему и уперлась носом в плечо. Хлюпнула, шмыгнула, удобно пристроила щеку – так бы и осталась, спокойно с ним.
Почему? Никто не ответит. Авл поднял обе руки и обнял ее вздрагивающие плечи. «Ну-ну, все позади, теперь вы здесь, вместе с Руфом. Я за тебя заступлюсь. Никому не дам в обиду».
Так он думал, пока ее голова всего мгновение прижималась к его плечу. Потом Юния отступила, быстренько вытерла слезы и просияла глазами сквозь еще мокрые ресницы. Как солнце после дождя.
– Теперь вы все знаете. Теперь вы на нас не сердитесь?
«Да кто ж на вас сердился?»
– У меня были вопросы. И только.
– Теперь ясно?
Яснее некуда. Человек весь на поверхности. Вывернул свое дно. Кажется – вот, на ладони. А тайна никуда не делась. Почему Юния такая? Свободная. Не боится. Не жеманится. Говорит правду. Он же чувствует. Что-что, а правду ото лжи проконсул умел отличать. Сразу понимал: врут ему или нет. Какая все-таки славная!
И тут же испугался. Муж ее ждет, что скажет? Правда, час ранний. Но вдруг Руф ее в чем-то заподозрит. А он, Мартелл, вовсе не готов к такому повороту событий.
«О себе печешься! – сообщила, выходя из палатки, Карра. – Если бы она только знала, что за маленькие гаденькие мысли в твоей голове! Думаешь, стала бы с тобой говорить?
«Замолчи», – взмолился Авл.
«Замолчу. – Тварь обвила рукой его за пояс и потянула обратно в душные сонные недра шатра. – Замолчу, как только ты закроешь мой рот».
Мартелл испытал прилив отвращения. Целовать разлагающийся труп, вдыхать зловоние гниющей плоти выше сил. Но и слушать бред, который дикарка несет в его голове, тоже невыносимо.
– Договоримся, – предложил он. – Я буду с тобой, но ты потом уберешься на ближайшие пару дней.
«Никуда я не уберусь», – было написано на лице Карры.
– Не будешь попадаться мне на глаза. Сиди смирно в уголке, не мешайся.
«Можно», – нехотя согласилась тварь.
– И не будешь говорить у меня в голове.
«Как получится».
– Пусть получится, – с угрозой выдавил проконсул. – Лучше, чтобы получилось.
Глава 7Папея
«Все народы господствуют над женщинами. Мы же одни, господствуя над всеми народами, являемся рабами женщин».
Ближайшая пара дней выдалась хлопотной. Хорошо, что проконсул договорился с тварью, и та поутихла. Иначе трудно было бы решать дела. А дел привалило.
Вернулись лазутчики и сообщили, что варвары готовы напасть на малые лагеря, которые Руф расставил на их самых оживленных торговых путях. Слова «оживленный» и «пути» вызвали у Мартелла смешок. Кругом лес лесом, одна поляна ничем не отличается от другой.
– Здесь полноводные реки, – пояснил легат. – Нет дорог в нашем понимании. Местные сплавляются вниз на плотах, а вверх по течению тянут их на лыковых веревках. Конечно, используют пленных. Наши первые попытки проникнуть вглубь их территории и перерезать эти нити были связаны как раз с желанием отбить своих.
– А много пленных? – подал голос Лепид.
– Когорты три наберется, – кивком Руф подтвердил свои слова.
Кажется, они с Лепидом понимали друг друга: оба молодые, из бывших трибунов, недавно занявших пост благодаря его милости – то есть ему, Авлу, обязанных. Мартелл любил подвязывать людей на короткий поводок. Сколько таких «обязанных» предали его в Вечном Городе! Однако старая привычка брала свое – только подкармливая преданных, можно обезопасить себя.
Лепид часто бывал у Руфа и восторженно отзывался о его хозяйке. «Совсем ребята потеряли голову. Одна лацийка на все лагеря! Надо разрешить им взять дикарок после первого же рейда. Хоть командирам». Авлу вообще было неприятно, что кто-то, кроме него самого, ощупывает глазами Юнию и прикидывает на себя.
– Потому наши лагеря стоят на реках, – бубнил Руф, – на крутых берегах, у впадения одной в другую, чтобы нужно было рыть только од