– Заходите.
Ох, не хотел бы Друз отвечать на это приглашение. Что это за люди? Почему проконсул с ними якшается? Нищие из катакомб. Поклоняются невидимому богу. Все, что невидимо – опасно. Уверяют, будто он одинок. Какой бог согласится жить один, если ему достаточно щелкнуть пальцами, и появится прекрасная богиня или целый выводок нимф и божки-прислужники, как у людей? Нет, несерьезно. И народец тронутый: вкушает плоть и кровь своего божества – кого они для этого убили? Авл уверяет, что никого, жители катакомб так играют: у них только лепешки и дешевое вино. Ну что за детство? Хоть бы курицу зарезали, раз на овцу денег не хватает!
По знаку проконсула они начали спускаться, пока не очутились под тесными сводами самого нижнего яруса. С потолка капала вода, под ногами хлюпали лужи. Валерий морщился. Мартелл шлепал и не роптал.
– Ваш бог подвел меня, – бросил он в темноту. – Вы жалкие твари. Неужели нельзя было оказать мне услугу за услугу. Я заступился за вас, не дал в обиду, и чем ваш бог мне отплатил? Он что, слепой?
Из темноты к нему приблизился старик в лохмотьях. Валерий видел только его трясущиеся руки, но о присутствии третьего явственно заявляла вонь. Как от козла! У обоих гостей даже подошвы благоухали эссенцией плюща, а ладони – мятой. Нужно понимать, что такое порядочный человек!
– Ты все неправильно понял, – голос старика прерывался. – Это испытание. Мы все потрясены, как быстро с тобой это началось. Иные годами просят…
– Просят о чем? – задохнулся от гнева Авл. – Чтобы их разжаловали? Чтобы разрушили все, к чему ты шел всю жизнь? Что создавалось трудом и кровавым потом? Я самый несчастный человек в мире. Боги отвернулись от меня, стоило только помочь вам!
Старик замотал седой головой, что не произвело на Авла никакого впечатления.
– С вами, как с чумными больными, – лучше не прикасаться. А я решил тот спор о краже барана в вашу пользу. Даже наказал своих солдат, которые вас обвиняли. Их выпороли розгами. Смог бы кто-нибудь из вас выдержать сорок ударов?
Старик продолжал сокрушенно мотать головой.
– Ты предлагаешь высечь женщин и детей?
– Когда я увидел ваших женщин и детей, и в каких условиях они ютятся, я приказал привезти вам еду. Я предпочел бы сам отрезать себе яйца, чем плодить такую нищету! Вашим бабам жилось бы сытнее в портовом борделе, чем со своими мужьями, – Последнее слово Авл буквально выплюнул, показывая презрение к местным обитателям.
Друз подумал, что редко слышал от проконсула такой поток слов: видно, сегодняшние события того, и правда, подкосили.
– Ты все неправильно понимаешь, – повторил старик. – Они живут в браке и любят свои семьи. Разве ты, богатый и сильный, можешь похвалиться этим?
Проконсул пожал плечами. Что радости в таких семьях? Под голову класть деревянный брусок? Подпоясывать голое тело веревкой?
– Ты решил в нашу пользу то дело о баране, потому что мы были не виноваты, – рассудил старик. – Наказал своих солдат, потому что те сами украли, солгали и оклеветали нас, а ты по природе справедлив.
Что да, то да. Валерий даже приосанился, хотя хвалили его друга. Все и всегда называли проконсула справедливым.
– И ты пришел сюда, потому что не знаешь, что с тобой происходит, – продолжал хозяин катакомб. – Тебя тянет к нам. Правда, пока потому, что ничего подобного ты раньше не видел.
– Да защитят меня боги от подобных видений! – вспылил проконсул. – Буду считать счастьем, если больше не увижу! Подумайте лучше, что с вами будет, когда я уеду? Я вас защищал. Больше никто не будет. Вас выкурят из этой дыры и уморят на общественных работах по прокладке дорог. Что тогда скажите?
– И это испытание, – вздохнул старик. – Ты ошибаешься, говоря, будто никто нам не поможет. Ты не представляешь даже, сколько в городе знатных семей, чьим родственникам мы помогли. Чья-то дочь не вылезала с сатурналий, чей-то сын ушел в катамиты[12], богатая матрона хотела отравить во чреве своего ребенка от раба, но почему-то жалела… Все пришли сюда. Нам помогают. Кто едой, кто одеждой, кто даже выступает за нас в судах. Мы не пропадем.
«А я?» – было написано на лице у Авла.
– Хоть погадайте мне на прощание, – отрывисто бросил он. – Что ждет?
– Мы не гадаем, – отрезал старик. – Нужны предсказания, иди к жрецам-птичникам, пусть потрошат кур.
Проконсул фыркнул:
– Я и сам умею.
– А вот от этого надо остеречься, – сурово молвил собеседник. – Не потому, что гадания лгут. Зависит от мага и от тех, с кем он разговаривает. С тобой, как вижу, раньше говорили охотно.
Авл склонил голову в знак согласия.
– Не верю я больше. Да и тяжело как-то. Сердце тяжелое.
– Потому что пустое.
Валерий никогда не видел, чтобы с проконсулом кто-нибудь так разговаривал.
– Скоро ты совсем закроешься от людей. Все перестанешь чувствовать. А знаешь почему? Потому что там, куда ты ходишь, чувствовать нельзя. Там одна боль. И ты себе запретил. Но вечно так продолжаться не может.
Авл молчал.
– Когда ты нас увидел, удивился, что люди живут, как птицы – не сеют, не жнут, а сыты бывают. И сердца у всех легкие, радости через край. Вот тебя к нам и потянуло.
– Так ничего не скажешь о будущем? – мрачно переспросил Авл. – Выберусь я, нет?
Старик поколебался.
– Не надо бы этого человеку знать. Но ты ведь упрямый. Туда, в себя за ответом пойдешь. А там одна пакость. Потому скажу.
Проконсул напрягся.
– Чистить тебя Господь будет. Раз начал, не остановится. Он пахарь неленивый. Там, куда послали, там тебе и место. За собой самим едешь. Другим вернешься. Сейчас разбит, а будешь целым.
«Загадками говорит», – не одобрил Валерий. Что значит – целым? Что значит – его место? Чушь!
Видимо, проконсул решил также. Он отвязал от пояса полный кошель и передал старику. Без особого сожаления, но и без особого воодушевления. Колебался, не понимал, как отвернулся душой от старых богов и не обрел ничего взамен.
– Зачем мы туда ходили? – осмелился спросить на обратной дороге Друз.
Мартелл только пожал плечами, но не сумел ответить.
Глава 2Слава побежденному
Gloria victoribus!» («Слава победителям!»)
«Таким, какой ты сейчас есть, ты не нужен ни себе, ни родине».
По дороге из Вечного Города Авл все же простился с войсками. Не потому, что Сенат позволил. А потому, что – кто же ему запретит?
Его бывшие офицеры собрали легионы на равнине у реки Асконы перед городом Тарквинумом, чтобы командующий мог проехать мимо их рядов и в последний раз услышать: «Слава победителю!»
По выражению лиц было видно, что легионеры готовы прямо сейчас топать за Марцедоном на край света и вплавь, по грудь в тине, переправляться через болота. Великое дело – такая любовь. Не каждому дается, а сила, которой она внушена – таинственна по своей природе. Словно боги поцеловали человека в лоб.
Обычно удача командира склоняет сердца воинов в его пользу. Но тут – обратное. Несчастье, явная несправедливость. Фортуна отвернулась, ее колесо крутилось сейчас для других. Авла должны бы забыть. Однако к нему тянулись, именно его видели командиром. Это трогало сердце проконсула. Он то и дело останавливал коня, чтобы окликнуть кого-то из ветеранов. Те подали на оба колена, или доверчиво выходили из строя и приближались к лошади, чтобы в последний раз коснуться сандалии Марцедона.
Друз видел, как из переднего ряда подался старый знаменосец-сигнификатор в накинутой на плечи львиной шкуре. Он пошел впереди Мартелла, неся древко, увенчанное серебряным орлом и перечисляя победы проконсула: Октавия, Беневент, Саганы… На каждое слово войска отвечали дружным ревом, а Валерий вспоминал, потому что пережил все битвы – одну за другой – и теперь не верил, что дорога окончена.
Цвел месяц апрерий, когда травы высоко поднимаются над лугами. С холмов над городом ветром несло бело-розовые лепестки облетавших миндальных деревьев. Несколько из них налипло проконсулу на правую щеку, и тот досадливо стряхнул их ладонью, отчего шрам от уголка губы до уха чуть дрогнул, как большая размытая волна на мелководье спокойного озера. За этот шрам ненавистники в Сенате прозвали Мартелла «секатрис» – Меченый, а толпа сразу переделала в Секутора, тяжеловооруженного бойца на арене. Выходило Марцедон Секутор – что-то вроде Справедливого Потрошителя – едва ли лестно.
Валерий вспомнил, как в схватке у Железных Врат, когда Авл с центурией прорвался к нему на помощь, один из свирепых гирканских псов, в шипастом ошейнике, вцепился другу в щеку. Хорошо хоть не отгрыз все лицо, как шутил потом проконсул: вовремя оттащили. Но его заместитель-опцион до сих пор, уже поседевшим легатом, испытывал холодок, бегущий по спине, когда вспоминал тот день.
– Слава победителю! – надрывались войска.
– Побежденному, – хмыкнул Авл. – Слава побежденному.
Друз сжался: неужели покровитель и сейчас считает себя побежденным? С тех пор, как они покинули Вечный Город, у обоих сильно проветрились мозги. А встреча с легионами все ставила на свои места. Марцедон до сих пор победитель – для этих людей, во всяком случае. До сих пор, опираясь на них, может диктовать свою волю.
К ним подскакал молодой военный трибун с перевязанной головой – видно, пострадал в последней стычке с горными племенами, Пенинский-то хребет совсем рядом.
– Прикажите, и мы все пойдем на Капитолий. Вытряхнем гниль из Сената!
Проконсул одобрительным жестом велел ему ехать рядом с собой. На сердце республики? Пока рано. Но стоило сюда приехать! Стоило посмотреть армию! Где же легаты?
Его немой вопрос был понят.
– Мы сами вывели войска, – как бы оправдываясь, сообщил трибун. – Командиры когорт. Все, кто выше, ускакали в столицу.