Восстание началось.
В два часа ночи Дантон был в ратуше. Там в это время происходили весьма важные дела. Комиссары двадцати восьми секций, собравшиеся на Гревской площади, провозгласили себя "Революционной Парижской коммуной десятого августа". Эта повстанческая Коммуна вначале заседала одновременно со старым муниципалитетом, а затем заставила его уступить себе место. Под утро новая Коммуна пополнила свой состав за счет ряда видных демократов: дополнительно были избраны Робеспьер, Колло д'Эрбуа, Эбер, Паш и многие другие.
Дантон взял на себя инициативу в важнейшем вопросе: он вызвал для объяснений главнокомандующего национальной гвардией, офицера-роялиста Манда, руководившего обороной Тюильрийского дворца. Манд, не зная о переменах, которые произошли в составе Коммуны, после двукратного вызова явился. Дантон допросил его, обличил в контрреволюционных действиях и отправил в тюрьму. Когда Манд спускался с крыльца ратуши, кто-то убил его выстрелом из пистолета.
Устранение главнокомандующего и смена руководства национальной гвардии привели к тому, что двор потерял контроль над большей частью вооруженных сил. Это помогло народным агитаторам перетянуть на свою сторону и те отряды национальных гвардейцев, которые поначалу, верные воинской дисциплине, думали защищать Тюильри.
Незадолго до восьми часов утра вооруженный народ, собиравшийся в секциях, двинулся к дворцу. С пением "Марсельезы" повстанцы заполнили Карусельную площадь. Народ был настроен мирно и не желал кровопролития. Казалось, начнутся переговоры. Но король с семьей к этому времени уже трусливо покинул Тюильри и бежал под защиту Законодательного собрания, тогда как его верные швейцарцы и дворяне имели инструкции любыми средствами защищать опустевший дворец.
Около десяти часов грянул первый залп. Площадь окрасилась кровью санкюлотов. Снова и снова гремели выстрелы из дворца...
Но дело монархии было давно и безнадежно проиграно. Вслед за национальными гвардейцами дворец оставили конные жандармы и артиллеристы. Дула орудий, недавно защищавших Тюильри, были обращены теперь против его башен.
Новая атака закончилась полной победой повстанцев. Лишь немногим участникам обороны дворца удалось бегством спасти себе жизнь.
После бессонной ночи Жорж Дантон продолжал заседать в Коммуне и днем 10 августа вместе с Маратом и Робеспьером руководил ее действиями. Законодательное собрание, возглавляемое жирондистами, прилагало все старания, чтобы спасти королевскую власть. Когда стало ясно, что сделать это невозможно, депутаты скрепя сердце провозгласили "временное отрешение" короля и назначили ему под квартиру... Люксембургский дворец! Только вмешательство Коммуны сорвало этот демарш жирондистов: король был арестован и вместе с семьей препровожден в Тампльскую башню, под строгий тюремный надзор.
Поздно вечером, безумно усталый, вернулся Дантон к себе домой и рухнул на постель, рассчитывая проспать по крайней мере сутки.
Но сделать этого ему не удалось.
На заре прибежали двое ближайших друзей.
- Вставай, - кричали они, - ты министр!
- Ты сделаешь меня секретарем министерства! - вопил в ухо спящему Фабр.
- А меня своим личным секретарем! - вторил ему Камилл.
Дантон с трудом оторвал голову от подушки.
- Послушайте, вы уверены, что я избран министром?
- Да, безусловно, да, - радостно ответили друзья.
Только после этого трибун окончательно проснулся. Спать было некогда. Надлежало немедленно идти в Ассамблею, а затем приступать к своим новым обязанностям.
3. ДНИ ДАНТОНА
Современники называли Дантона "человеком 10 августа". Действительно, в день падения тысячелетней французской монархии он сыграл одну из ведущих ролей. И позднее, в августе - сентябре 1792 года, он оставался на гребне революции.
Это были его дни, дни, прославившие его в веках.
Жорж Дантон любил говорить, что министром он сделался "милостью пушек". В этом была доля истины. Восстание 10 августа раздавило фельянов. Лафайет, Дюпор, Ламеты бежали из Франции. Однако их место тотчас же заняла группа Бриссо. В то время как народ завоевывал победу, жирондисты, противники восстания, спешили утвердиться у власти, захватив министерские портфели. И все же один из этих портфелей они оказались вынуждены уступить Дантону. Его кандидатура казалась жирондистам более приемлемой, нежели кандидатуры Марата или Робеспьера: памятуя о прошлом, они полагали, что с Дантоном договориться легче, чем с кем-либо другим из демократов.
Однако Дантон вовсе не собирался подыгрывать вчерашним врагам.
Едва получив пост министра юстиции, он с обычной для него энергией провел генеральную чистку аппарата своего ведомства и заместил все должности своими людьми. К сожалению, помощники его оказались не на высоте. Легкомысленный Демулен, став личным секретарем министра, забавлялся своею должностью, как ребенок игрушкой; он не был способен ни выполнить важное поручение, ни дать серьезный совет. Напротив, сам он следовал советам далеко не серьезным, во всем подчиняясь своему более "опытному" коллеге Фабру. Фабр д'Эглантин, посредственный драматург и ловкий интриган, любитель денег, игры и наслаждений, хорошо знал слабости Дантона и умел ими пользоваться. Получив высокий пост секретаря министерства, он завладел не только государственной печатью, но и правом подписываться за патрона, чем сильно злоупотреблял. Лентяй в делах служебных, Фабр был довольно "трудолюбив" в сфере личного обогащения: на министерскую казну он смотрел как на свою вотчину и щедро черпал из нее при каждой возможности. От него не отставали и другие, вследствие чего весь этот "хвост Дантона" неподкупному Робеспьеру казался весьма подозрительным.
Беспечный министр не затруднял себя изучением деятельности своих советников и секретарей. Меньше всего он занимался делами своего министерства, целиком передоверив их другим. Он не скрывал причины этого, наоборот, при каждом подходящем случае громогласно ее излагал: Дантон считал себя вовсе не министром юстиции, но министром революции, призванным к тому, чтобы возглавить не только весь Исполнительный совет, но и всю страну!
Подчинить своей воле остальных министров для него оказалось делом нетрудным. Он видел их насквозь. Все они, политики, отнюдь не хватавшие звезд с неба, относились к нему если не с почтением, то, во всяком случае, с известною долей робости.
Лишь с одним из них справиться оказалось сложнее.
И не потому, что министр внутренних дел Ролан де ла Платьер, провинциальный буржуа, главный лидер мартовского министерства "патриотов" был талантливее или принципиальнее своих коллег. Нет, это был чопорный педант и тугодум, выставляющий повсюду напоказ свою скромность и честность, в которую мало кто верил. Но у Ролана была жена, дама весьма честолюбивая, о которой счастливый супруг доверительно шептал кое-кому из ближайших друзей:
- Моя Манон не чужда делам моего министерства.
Старик Ролан скромничал. Точнее было бы сказать, что все дела его министерства целиком и полностью взяла на себя очаровательная Манон. Да только ли одни дела его министерства?..
По происхождению мадам Ролан вовсе не была важной дамой: ее отец, гравер и резчик по камню, имел крохотную мастерскую и ничтожный доход. Но дочь не собиралась следовать дорогой отца. Еще совсем крошкой, найдя на чердаке несколько старых книг, она без посторонней помощи выучилась читать. В девять лет она штудировала Плутарха, в одиннадцать упивалась Дидро и Вольтером. И по мере того как Манон росла, в душе ее зрела ненависть к мизерному существованию, которое ей определила судьба. Она ненавидела аристократов, придворных, князей церкви, и не потому, что ей был отвратителен блеск света, а потому лишь, что блистать суждено было не ей. В двадцать шесть лет она вступила в брак с человеком вдвое старше ее, но зато господином, имевшим репутацию философа и ученого. "Добродетельный" Ролан представлялся честолюбивой женщине мостом к успеху. Успех принесла революция. Сделав ставку на партию Бриссо, Манон сблизилась со многими жирондистами и превратила свой дом в политический салон, откуда диктовались действия мартовского министерства "патриотов". Теперь падение трона, казалось, вело госпожу Ролан к вершинам власти. Но тут вдруг обнаружилось, что на пути ее стоит нескладный гигант с рябой физиономией, который вовсе не склонен уступать дорогу...
В первые дни Дантон пытался наладить добрососедские отношения. Он запросто навещал Роланов, оставался у них обедать, часто беседовал с Манон. Однако вскоре он понял, что контакта нет и не будет: Манон претендовала на единовластие. Видя открытое недоброжелательство, Жорж прекратил визиты.
Он чувствовал свое могущество и понимал, что клика Бриссо - Роланов сейчас не начнет с ним войны: пока он оставался министром революции и опирался на народ, ему не были страшны происки врагов.
Мадам Ролан затаила лютую злобу. В эти дни она писала: "Все мы находимся под ножами Марата и Робеспьера... Мой друг, свирепый Дантон, царствует, Марат - несет впереди его факел и кинжал, а мы, его жертвы, ожидаем своей участи..."
Что было верным в словах Манон, так это то, что Дантон и Марат теперь снова оказались в тесном сотрудничестве и действовали рука об руку - к этому их привело угрожающее положение в стране.
Международная изоляция Франции, намечавшаяся со времени бегства короля, в августе 1792 года стала реальностью. Соседние государства одно за другим отзывали своих послов. Россия демонстративно порвала отношения с "мятежниками", Англия присоединила к этому ряд недвусмысленных угроз, Испания открыто примкнула к австро-прусской коалиции. К концу августа удовлетворительные отношения сохранились лишь с Данией и Швецией.
Стотысячная армия интервентов с разных сторон оцепила французские границы и 19 августа пересекла их. Оставив вспомогательный корпус против Седана, главнокомандующий герцог Брауншвейгский повел основные силы к Маасу, намереваясь через Лонгви и Верден двинуть на Париж.