лжали играть роль ближайшие единомышленники Дантона, в том числе Тальен, Фрерон, Лежандр, Тюрио. Точно так же сохранили прежнее влияние видные эбертисты Колло д'Эрбуа, Билло-Варенн, Фуше. Вместе с тем казнь Шомета и арест многих левых якобинцев, бывших защитниками и друзьями революции, не могли не оттолкнуть от правительства значительную часть поддерживавших его слоев народа. Все это должно было серьезно осложнить положение якобинской диктатуры. И действительно, уже в первые дни флореаля образовалась группа врагов робеспьеристов, начавшая усиленно вербовать себе сторонников в Конвенте и правительственных комитетах.
В основе заговора находились те же силы, которые некогда создали фракцию "умеренных". Новая буржуазия, сложившаяся в ходе революции, чувствовала себя хозяином страны. Теперь бы жить да приумножать богатства! Но беда "нуворишей" заключалась в том, что жить спокойно они не могли. Никто из "хозяев страны" не знал, будет ли он завтра преуспевать или ему отрубят голову? По мере того как новая буржуазия росла и крепла, революционное правительство становилось ей все более ненавистным. Ведь внешняя угроза наконец миновала! Зачем же терпеть постоянный страх? Во имя чего слушать бредовую болтовню худосочного Робеспьера и его друзей? К черту их всех, к черту революционное правительство с его террором, максимумом, вантозскими декретами и прочим!..
Правда, от мыслей и слов до дела еще далеко: конспираторы боялись участи Дантона. Но тут произошло событие, которое могло показаться противоестественным: к правому флангу заговорщиков, составлявшему основное ядро, примкнул левый фланг, включавший в себя видных эбертистов и близких к ним членов правительственных комитетов; то, чего не смог сделать Дантон, сделал Фуше.
Жозеф Фуше, политический оборотень, последовательно предававший все группировки, к которым примыкал, впервые "прославился" в Лионе, где после подавления жирондистского мятежа вместе с Колло д'Эрбуа истребил тысячи ни в чем не повинных людей. Робеспьер, давно приглядывавшийся к Фуше, отозвал его из Лиона. Фуше, скрывая злобу к Неподкупному, пытался пойти на примирение. Когда из этого ничего не вышло, еще более озлобленный и страшно напуганный, он с головой погрузился в интриги. Ловко используя разные приемы демагогии, вероломно прикрывая всякий свой шаг революционной фразеологией, обманывая направо и налево, то льстя, то угрожая, Фуше вскоре стал одним из центральных персонажей заговора, добился своего избрания в председатели Якобинского клуба и сумел связать группу Тальена с левыми. Таким-то образом Фуше содействовал образованию всеобщего антиробеспьеристского блока, получившего в дальнейшем название термидорианского.
Блок этот был непреоборимым для второго триумвирата. Если в прежнее время революционное правительство смогло разбить дантонистов и эбертистов порознь, то теперь Робеспьеру, Сен-Жюсту и Кутону приходилось иметь дело с единым фронтом всех недовольных. Весьма существенным было и другое. Заговор, по существу направленный против правительства, поскольку конечной целью его было свержение якобинской диктатуры, опирался на тайную поддержку большинства того самого правительства, которое он собирался низвергнуть.
Революционное правительство по идее было двуединым: два его комитета в принципе обладали одинаковой властью и по всем важным вопросам должны были выносить совместные решения. Однако с течением времени это равенство стало нарушаться в пользу Комитета общественного спасения. Робеспьер, возглавлявший этот комитет, прилагал усилия к тому, чтобы сконцентрировать полноту власти в его руках. После жерминальских процессов Неподкупный проявил публично недоверие к Комитету общественной безопасности в целом. С той поры Комитет общественного спасения доклады по всем важным вопросам брал на себя, причем доклады эти, как правило, делали Робеспьер, Сен-Жюст или Кутон. 27 жерминаля (16 апреля) по предложению Сен-Жюста Конвент принял декрет о создании при Комитете общественного спасения Бюро общей полиции, во главе которого оказался поставленным сам докладчик, которого в случае его отсутствия должны были замещать Робеспьер или Кутон. Теперь Комитет общественного спасения не только взял перевес над Комитетом общественной безопасности, но и получил возможность эффективно контролировать всю сферу его деятельности. Это вызвало возмущение со стороны большинства утесненного комитета. Так как у ряда его членов, в том числе у Вадье, Амара и Вулана, были и ранее значительные разногласия с Робеспьером, то теперь эти лица стали относиться к триумвирату с плохо скрываемой ненавистью.
Это, впрочем, представляло еще полбеды. Если бы Комитет общественного спасения оставался единым, то злоба Вадье, Амара или Вулана была бы ему не страшна. Однако именно в это время стали обнаруживаться разногласия и внутри главного правительственного комитета. Из одиннадцати его членов Робеспьер пользовался безусловной поддержкой лишь со стороны Сен-Жюста и Кутона.
Билло-Варенн и Колло д'Эрбуа, в прошлом связанные с эбертизмом, хотя до поры до времени и сотрудничали с Неподкупным, но многим оставались недовольны. Им не нравились послабления максимума, сделанные в пользу буржуазии, их возмущала религиозная политика Робеспьера, в которой они не видели ничего, кроме ханжества и лицемерия. Наконец, их сильно беспокоила возраставшая популярность Неподкупного, казавшаяся особенно подозрительной благодаря некоторым индивидуальным чертам вождя якобинцев.
Робеспьер, всегда отличавшийся глубокой искренностью, не щадил самолюбия своих коллег. Упреки и наставления срывались с его уст значительно чаще, чем похвалы и комплименты. Строгий к себе, он был не менее строг и к другим. Обманутый прежними друзьями, он нелегко сходился с новыми и к большинству своих товарищей по комитету относился с холодной сдержанностью, которая была им непонятна и неприятна. Если к этому добавить, что Робеспьер оставлял лично для себя или своих ближайших соратников доклады по наиболее важным вопросам, что он, мотивируя свои мысли и выводы, часто и много говорил о себе, что некоторые свои предложения он ставил прямо в Конвенте, не обсудив их предварительно с членами комитета, то станет ясно, почему Колло д'Эрбуа, Билло-Варенн и окружавшие их начали подозревать Максимилиана в самовластье.
Между Карно и Робеспьером отношения были натянуты с давних пор. Еще в большей степени сторонились друг друга Карно и Сен-Жюст, расходившиеся по конкретным вопросам, связанным с войной. Лазар Карно, призванный революцией к руководству обороной, сделал многое для победы. Однако, покровительствуя не только военным специалистам, но и многочисленным подрядчикам, поставщикам и прочим дельцам, Карно, как выразитель интересов новой буржуазии, стоял на той точке зрения, что войну надо вести на средства покоренных стран. Триумвиры же, верные своим принципам и идеям, мечтали о "заре всемирного счастья" и не желали грабительской войны. Группа Робеспьера и группа Карно не могли найти общего языка, и взбешенный Карно заговорил о диктатуре и тирании Робеспьера, вторя обвинениям левых.
Таким образом, атмосфера в комитете накалялась и взрыв был неминуем.
Он и произошел на следующий день после принятия прериальского закона.
23 прериаля с утра было душно; все окна Комитета общественного спасения распахнули настежь, но и это не дало прохлады. Члены комитета были взвинчены событиями прошедшего дня. Билло-Варенн упрекал Робеспьера и Кутона в том, что пресловутый законопроект не был предварительно поставлен на обсуждение комитета, как делалось обычно. Робеспьер возразил, что до сих пор в комитете все делалось по взаимному доверию, и так как декрет хорош, а кроме того, уже и принят, то нечего ломать копья. Билло запротестовал и повысил голос. Робеспьер с недоумением взглянул на него* и, отвечая, закричал еще громче.
- Я ни в ком не вижу поддержки, - возмущался он. - Я окутан заговорами. Я знаю, что в Конвенте есть партия, желающая погубить меня, а ты, - он обращался к Билло, - ты защищаешь ее лидеров!
- Значит, - отрезал Билло, - ты хочешь отправить на гильотину весь Национальный конвент.
Эти слова привели Робеспьера в ярость, и его высокий голос стал еще более пронзительным.
- Вы все свидетели, - воскликнул он, - что я не говорил, будто бы хочу гильотинировать Национальный конвент!
Смущенные члены комитета молчали. Барер ехидно улыбался.
- Теперь я тебя знаю... - продолжал Робеспьер, пристально глядя на Билло.
- Я тоже, - прервал его Билло, - я тоже знаю теперь, что ты... контрреволюционер!
Неподкупный был настолько поражен, что не выдержал. Лицо его стало конвульсивно вздрагивать, он впился пальцами в сукно обивки стола и зарыдал.
В это время в комнату вбежал служитель.
- Граждане, - крикнул он, - вы забылись! Взгляните!
Барер посмотрел в раскрытое окно и не без удовольствия увидел большую толпу, собравшуюся на террасе Тюильри. Окна тотчас же закрыли, но все уже было сказано. Неподкупный плакал. Остальные молча смотрели друг на друга. Плотина была прорвана.
Робеспьер понял, что его и его группу в комитете окружают враги.
Итак, он терял власть в единственной инстанции, посредством которой рассчитывал пустить в действие свой страшный закон.
Создав грозное оружие, он вдруг увидел это оружие обращенным против себя.
Действительно, обвинение Билло в желании Неподкупного гильотинировать Конвент выглядело более чем странно; не менее странными казались едкие сарказмы по поводу прериальского закона в устах Колло д'Эрбуа, Вадье и Вулана. Уж кому бы, казалось, закон этот мог прийтись по душе более, нежели Колло, расстреливавшему жителей Лиона картечью? Кто мог радоваться ему искреннее мрачного Билло-Варенна, не знавшего пощады? И разве он не был на руку таким убежденным сторонникам террора, как Вадье или Вулан? И однако, именно эти люди оказались в авангарде недовольных. Впрочем, недовольство их было лицемерным. На самом деле новый декрет наполнил их души злобной радостью. Они нашли ахиллесову пяту Робеспьера. Теперь на его плечи можно будет взвалить вину за любую кровь, пролитую по любому поводу! И когда народ, уставший от казней, с недоумением обратит свой взор к правительству, ему будет даваться неизменно один и тот же ответ.