В конце концов Болдвин был втянут в спор: ведь речь зашла о Комиссии по делам вооруженных сил, за деятельность которой он отвечал. Ему снова пришлось повторить, что кандидатура Тривейна была единогласно одобрена не только их комиссией, но сенатом и самим президентом. И военным, включая, естественно, министерство морского флота, лучше бы принять факты такими, каковы они есть...
Однако, как выяснилось, именно этого адмирал и не желал признавать. И когда Болдвин уже собрался уходить, старый моряк вдруг заявил, что вчерашнее одобрение может сегодня обернуться чем-то иным. Особенно если Тривейн будет продолжать беспокоить один из самых великих институтов, — «институтов, имейте в виду!» — от которого в значительной степени зависит положение в стране — «да, черт побери, зависит.». Понятно, что этим «институтом» оказалась «Дженис индастриз».
И теперь, глядя на реку, Эндрю думал о том, что пока знает лишь о пяти попытках выйти на его людей: это ситуации с Райеном, Ларчем, Сэмом Викарсоном, его секретаршей и Франклином Болдвином. Но ведь он практически ничего не знает о других сотрудниках, а их в подкомитете — двадцать один человек. Искали ли уже подходы к ним? Если да, то расскажут о них ему или нет?
Конечно, он мог бы собрать всю команду и спросить напрямую. Но он никогда не сделает этого, и не только потому, что считает такой шаг отвратительным. Главное — подобная тактика все равно не принесет успеха. Ведь если с кем-нибудь уже была проведена работа, а ему ничего не сказали, то маловероятно, что человек «расколется» на общем сборе. В глазах других такое промедление выглядело бы преступным...
К тому же, думал Тривейн, если кого-то из его сотрудников завербуют, — весьма сомнительно, но все может быть, — едва ли этот человек сможет поставлять своим новым хозяевам ценную информацию. Ведь папки с особо важными документами, касающимися «Дженис индастриз», хранятся в Таунинг-Спринг.
Досье на корпорацию были помечены следующими записями: «Статус — Текущие дела. Закончено. Удовлетворительно». Те папки, где содержались сведения о менее важных сделках, имели и другие надписи, например: «Статус — Текущие дела. Возможные решения». Хранившиеся в них документы не представляли особой важности.
Код «Удовлетворительно» был дан вовсе не для того, чтобы получше скрыть что-либо. Просто он подходил более всего. И только пять человек из штата подкомитета — четверо из «мозгового центра» и сам Тривейн — могли работать с этими папками, прекрасно зная, что означает этот термин. Если бы досье попали к непосвященному, он бы ничего не понял.
Отойдя от окна, Эндрю вернулся к столу, на котором один на другом лежали три блокнота. Все они имели отношение к «Дженис» и являли собой те самые концы ниточек, потянув за которые можно было распутать огромный клубок. В этом лабиринте кривых зеркал они были единственными источниками света, хотя и слабого. Что, черт возьми, скрывается в лабиринтах?
Интересно, а что предприняли бы люди типа Родерика Брюса — или Роджера Брюстера, — попади эти блокноты им в руки?
Родерик Брюс — крохотный охотник за драконами... Нет, его он пока не сразил. Несмотря на все свои угрозы, когда дело коснулось председателя подкомитета в деле о субмаринах, он повел себя как джентльмен. Хотя никто его ни о чем не просил, да и причин у него вроде не было.
Более того, можно считать, что Тривейн удостоился некоего подобия комплимента: «Сильный, невозмутимый председатель подкомитета, — писал Родерик Брюс, — по-прежнему недосягаем для высших чинов разведки, забивших тревогу. Контакты со средствами информации он предоставил другим — может быть, и не самый мудрый шаг, но кому на этом посту нужна мудрость; большее, что ему грозит, — это угодить на свалку. Возможно, такая угроза реальна. Но, может, он этого и добивается?»
Интересно, почему Брюс молчит о его просьбе не публиковать статью? Впрочем, ему нет дела ни до Родерика Брюса, ни до его читателей...
Ни при каких условиях не позовет он снова Брюса. Что бы ни отстаивал Пол Боннер — видит Бог, тяжеловесно и старомодно, — человек он настоящий. Его убеждения глубоко искренни, не бездумны, и он ими не бросается. Боннеров этого мира следует переубеждать, а не приносить их в жертву идеологическим стычкам, словно коз.
Прежде всего — переубеждать.
Тривейн взял в руки блокнот, лежавший поверх остальных. В правом углу красовалась римская цифра «один». Именно этот блокнот и был сейчас своеобразным путеводителем. Первая остановка — Сан-Франциско.
Обыкновенная работа, ничего особенного. Председатель подкомитета совершил поездку по расположенным на Западном побережье компаниям. И если заинтересованные лица возьмут на себя труд проверить, — а они обязательно это сделают, — то выяснят, что Эндрю Тривейн посетил около дюжины фирм. Вот и все, что они смогут узнать.
Ну, выяснят еще, что председатель не отказывался от партии в гольф или нескольких сетов в теннис — если, конечно, позволяла погода.
Общий настрой его поездки был вообще-то предопределен. Ходили слухи, что подкомитет скоро обретет нового председателя, что поездка Тривейна по стране — его прощальный визит, символическое завершение бессмысленной деятельности.
Прекрасно. Именно этого Тривейн и хотел.
Все было бы по-другому, если бы Родерик Брюс добрался до документов о «Дженис».
Сам Бог не допустил этого! То, чего следовало избегать любой ценой, выглядело сейчас туманными обвинениями. Основываясь на них, трудно было прийти к каким-либо выводам...
Звонок вывел Тривейна из задумчивости. Эндрю взглянул на часы. Начало шестого, сегодня он отпустил сотрудников пораньше и остался один.
— Слушаю.
— Энди? Это Пол Боннер!
— Вы ясновидящий! — воскликнул Тривейн. — Я только что о вас думал!
— Надеюсь, что-то хорошее?
— Не особенно... Как у вас дела? Мы не виделись почти две недели.
— Меня не было в городе... Каждые шесть месяцев мои начальники посылают меня в Форт-Беннинг на скачки с препятствиями. Хотят, чтобы я находился в форме...
— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Видно, надеются таким образом вытрясти из вас враждебность, а заодно дать отдых вашингтонским дамам.
— Лучше так, чем холодные ванны... Что вы собираетесь делать вечером?
— Обедаем с Фил в «Авийоне». Пойдете с нами?
— Конечно, если не помешаю...
— Отлично! Встречаемся минут через сорок пять?
— Договорились! У нас еще будет время поговорить об этой вашей дурацкой поездке.
— Что вы сказали?
— То, что я вернулся, маса! Махните рукой или свистните, — и я к вашим услугам!
— Вот уж не знал, — с некоторым сомнением произнес Тривейн.
— Я получил указания... Думаю, мы переходим к активным действиям... А то вы слишком расслабились, Энди!
— Похоже, что так. До встречи в «Авийоне». Тривейн положил телефонную трубку и посмотрел на блокнот «Дженис», который все еще держал в левой руке.
Ни одного обращения в министерство обороны с просьбой о помощи не было. Практически Пентагон не должен был знать о его поездке. Во всяком случае, через служащих...
Глава 18
Марио де Спаданте поднялся на второй этаж аэропорта Сан-Франциско и направился к комнате отдыха. Для человека его комплекции он двигался довольно легко. На какую-то секунду остановился, ожидая, когда негр-носильщик пройдет мимо со своей тележкой для багажа. Добравшись до комнаты отдыха, Марио широко распахнул стеклянную дверь и, не сбавляя темпа, прошел мимо дежурной, предупредив ее невысказанный вопрос небрежным жестом. Здесь его уже ждали: двое сидели за столиком в самом углу.
— Если позволите высказать мое мнение, мистер де Спаданте, то скажу, что вы возбуждены без всякого на то основания...
— А если вы позволите высказать мое мнение, мистер Годдард, то я скажу, что вы — долбанный идиот!
Несмотря на крепкие выражения, фразы произнесены были вежливым тоном, хотя голос де Спаданте звенел чуть сильнее, нежели обычно.
Марио взглянул на второго господина, сидевшего за столом. Ален... Ему уже под шестьдесят, но одет по-прежнему модно, прекрасно сшитый костюм.
— Что Уэбстер?
— Не видел его и не говорил с ним с самого Нью-Йорка. В последний раз мы беседовали перед тем, как Болдвин выдвинул этого Тривейна. Надо было покончить с этим уже тогда!
— Серьезные люди вас не услышали: предложение глупо и безнадежно. Я принял другие меры, у нас теперь все под контролем, включая всякие там чрезвычайные меры.
Спаданте перевел взгляд на Годдарда, ангелоподобное лицо которого полыхало гневом, вызванным дерзостью итальянца. Средних лет, средней упитанности и среднего ума — вот кто такой Годдард. Типичный представитель какой-нибудь корпорации. Он и был им: Годдард работал в «Дженис индастриз».
Де Спаданте нарочито молчал, затягивая паузу, и просто смотрел на Годдарда. На этот раз была его очередь говорить, и Годдард знал об этом.
— Тривейн приедет завтра утром, — сказал наконец Годдард. — Где-то в половине одиннадцатого... У нас запланирован завтрак...
— Надеюсь, получите удовольствие.
— Нет причин придавать этой встрече большее значение, чем остальным... Самая обычная дружеская встреча. Он планирует провести конференции с шестью компаниями, расположенными в нескольких сотнях миль друг от друга. И все это в течение нескольких дней...
— Вы меня просто убиваете, мистер Одну Минутку! Ну просто по полу катаюсь со смеху! «Нет причин придавать!» Замечательно! Да вы неотразимы со своим детским лепетом!
— Вы оскорбляете меня, мистер де Спаданте, — вспыхнул Годдард, вынимая из кармана носовой платок и вытирая подбородок.
— Не смейте говорить об оскорблении! На этой земле пет оскорбительнее глупости! А еще хуже — самонадеянной глупости!
Де Спаданте помолчал и, обращаясь уже к Алену, спросил, кивая на Годдарда:
— Где вы откопали этого capo-zuccone?[2]
— Он вовсе не глупый, Марио, — мягко ответил Ален. — Он был лучшим бухгалтером, какого когда-либо имела «Дженис индастриз»! Именно он разрабатывал экономическую политику компании в последние пять лет...