В обычной обстановке я бы восприняла такие слова как пощечину, но по лицу Рози я поняла, что она говорит правду.
Я кивнула — с умным видом, надеюсь.
— А Лилиан Тренч? — внезапно спросила я.
— Она? Эта ведьма выходного дня? Все, что я знаю, о чем я слышала, — не самое хорошее. Она живет в Лондоне и приезжает сюда в полнолуние и на рождественскую пантомиму.
Я знала, что она имеет в виду. Наш таксист Кларенс Мунди, испокон веков в Бишоп-Лейси исполняющий роль лошадки в рогатом танце — ежегодно, за исключением службы в армии в качестве пилота, — всегда ворчал в адрес «рогатых зевак»: туристов, считающих нас отсталой деревенщиной, которые каждую зиму приезжают сюда во время зимнего солнцестояния с фотоаппаратами и мусорят на церковном кладбище.
«Словно гуси, га-га-га», — обычно говорит Кларенс Мунди. И добавляет очень грубое слово, которое я при всем желании не могу повторить.
Рогатый танец восходит к средним векам, и лошадка, которая делает отчаянные и временами пугающие прыжки в сторону зрителей, — один из самых популярных персонажей. До этого момента мне не приходило в голову, что книга Оливера Инчболда «Лошадкин домик» по крайней мере названием связана со старинным танцем в Бишоп-Лейси.
Здесь есть скрытый смысл или это простое совпадение?
А потом мне в голову пришла еще одна мысль: рогатый танец проводится каждый год в день зимнего солнцестояния, которое в этом году приходится на двадцать второе декабря.
То есть на сегодня.
— Простите, — сказала я, вскакивая на ноги. — Я вспомнила, что у меня встреча. Чуть не забыла.
— Это случается с лучшими из нас. — Рози тоже поднялась. — Осторожнее. Говорят, дороги ужасные.
Рози была права. Понижение температуры привело к тому, что дорога превратилась в каток. В конце пути мне пришлось идти пешком и катить «Глэдис» вниз по холму и дальше к Бишоп-Лейси. Я добралась до деревни только в полдень.
Несмотря на холод, на церковном дворе собралась веселая толпа в надежде увидеть, как участники представления облачаются в костюмы.
— Никакого подглядывания! — крикнул от восточной двери Берт Арчер. — Мы всегда одеваемся в ризнице, и вам нельзя смотреть, пока мы не будем готовы!
Берт играл роль Гектора. «Грубый механик» — так именовалась его роль в буклете, который написал викарий и который продавали туристам за два пенса.
Как призналась Синтия, поскольку печать обходится в десять пенсов за штуку, разницу викарий компенсирует из своего кармана.
— Со времен войны цены не изменились, — говорил он потенциальным покупателям, расхаживая по церковному двору и торгуя буклетами.
Тулли Стокер, уже облачившийся в костюм оленя, тайком крался к западному крыльцу, где ему предстояло нацепить огромные ветвистые рога.
После танца он вернет их на традиционное место в колокольне, где посетители, доплатив пенни, с трепетом смогут увидеть впечатляющий размер и острые кончики рогов.
Когда я вышла на церковное кладбище, заиграла музыка. Традиционная мелодия, которую когда-то играли на импровизированных тромбонах, барабанах, шарманках и волынках, теперь исполнялась членами местного «Серебряного оркестра» на современных корнетах, тубах и прочих духовых инструментах, изготовленных в «Бузи и Хокс»[17] в Лондоне.
«Дрожать можно не только от холода», — подумала я.
Меня так неожиданно схватили за руку, что я чуть не выпрыгнула из кожи вон.
— Флавия! Что ты здесь делаешь?
Карла Шеррингфорд-Кэмерон.
— Это мой приход, — вспылила я, стряхивая ее ладонь и очерчивая рукой круг для пущего эффекта. — Меня здесь крестили. Здесь похоронены мои предки. А ты? — спросила я не самым приятным тоном.
— Мисс Лавиния и мисс Аурелия организовали мое выступление, — сказала она. — Разве это не мило? Я буду петь «Чу, охота!».
— Великолепно, — сказала я, хотя меня чуть не стошнило.
С чего бы кому-то приглашать чужака вроде Карлы — человека из Хинли, господи боже мой! — исполнять одну из ключевых ролей в рогатом танце: роль, которая до сих пор доставалась исключительно девушкам и женщинам из Бишоп-Лейси, с тех времен, когда британский лев был еще котенком?
Карла была одета в зимнее пальто, к которому прикололи булавками множество сухих дубовых листьев. Несмотря на морозный воздух, ее лицо светилось румянцем.
— Обычно эту партию поет мисс Аурелия, но в последний момент у нее случилась неприятность с животом, и мисс Лавиния попросила меня занять ее место.
Боюсь, мне в голову пришла довольно жестокая мысль, но я не стану ее озвучивать.
— Я так часто бываю в Бишоп-Лейси на этой неделе, что начинаю чувствовать себя местной, — продолжила Карла. Ее лоб сиял жирным блеском, хотя она еще не начинала петь.
— Может, тебя тоже здесь похоронят. — Я отвернулась. Человеческое терпение не беспредельно.
Сквозь толпу протолкалась мисс Лавиния, сея направо и налево жуткие зубастые улыбки. Она была одета в старомодный наряд суфражистки с кружевами, потемневший от старости, и когда она прошла мимо меня, пронзительный северный ветер донес до меня запах нафталина (С10Н8) — таблеток от моли, химический состав которых, о чем я с удовольствием вспомнила, был описан в 1826 году великим Майклом Фарадеем.
Мисс Лавиния прошептала Карле несколько слов, та сунула руку в карман пальто и достала древний распылитель для горла. Извиняюще улыбнувшись окружающим, она широко раскрыла рот, демонстрируя миндалины, засунула наконечник глубоко внутрь, пару раз деловито нажала на резиновую грушу, прочистила аденоиды и сделала знак, что она готова. Я чувствовала запах ее дыхания даже со своего места.
И Карла, сжав руки, запела:
Чу! То рога голос грозный,
Знать, охотник молодой…
Вернее, пела она вот так:
Чу-у-у-у-у! То р-о-о-о-ога го-о-о-о-о-лос
гр-о-о-о-о-озный,
Зн-а-а-а-а-а-ать, охо-о-о-о-о-тник
молодо-о-о-о-о-й
Дабы продемонстрировать крутизну холма, Карла так сильно поддала громкости и высоты, что превзошла возможности человеческого слуха.
Должно быть, собаки по всей округе навострили уши.
Тем временем мисс Лавиния дирижировала обеими руками, наслаждаясь моментом, и я засомневалась, что у мисс Аурелии действительно проблемы с животом.
Карла была неумолима.
Воздух в этот день морозный
Острою пронзит стрелой.
Если уж совсем честно, у нее не такой плохой голос, когда она не пытается завывать.
Согласно обычаю, «Чу, охота!» исполняется без сопровождения, и пока голос Карлы прорезал холодный воздух, члены «Серебряного оркестра» Бишоп-Лейси возились с инструментами, дули на ладони и притоптывали, чтобы согреться.
Среди туристов я заметила лицо Фели.
«Что она здесь делает, — удивилась я, — когда отец так серьезно болен?»
Но потом я подумала: а я здесь что делаю? И простила ее.
Когда Карла наконец допела, раздались робкие аплодисменты, сопровождаемые тяжелыми вздохами облегчения, в числе которых был и мой.
Поворачиваясь направо и налево, Карла и мисс Лавиния раскланялись, подбирая юбки двумя пальцами, скрестив лодыжки и приседая в реверансах, словно парочка соперничающих балерин, которых в десятый раз вызывают на сцену в Королевском оперном театре.
Когда публика разошлась по сторонам, Карла бросилась ко мне, как утопающий к соломинке.
— Хорошая работа, — сказала я.
— О, спасибо! — покраснела она. — Мне так приятно, что я доставила тебе удовольствие.
О-о-о, кто научил ее этим фразам?
— Послушай, — продолжила я, — пока зрители во дворе, я хочу проникнуть в церковь и поближе посмотреть на мизерикордии и горгулий. Пойдешь со мной?
Внутри я легко сменю тему с резьбы по дереву на резчика по дереву и выясню, откуда в спальне мертвеца взялся ее экземпляр «Лошадкиного домика».
— Н-нет, — отказалась она. — Мисс Лавиния говорит, что если я хочу стать поистине великой певицей, я должна смотреть только на красивые вещи.
— И ты так делаешь? — поинтересовалась я. Когда у меня подходящее настроение, я могу быть жестока.
— Большей частью да, — ответила она.
— Скажи мне, помимо прочего, — продолжила я. — Какую самую некрасивую вещь ты видела?
— Я бы не хотела говорить. — Она снова покраснела.
— Ты была когда-нибудь в Стоу-Понтефракте? Или в Торнфильд-Чейзе?
— Мне… мне надо идти. Мисс Лавиния будет…
— Тебе следовало бы, знаешь ли, — договорила я. — Падубы там очень красивые. Они безмерно улучшат твой певческий талант.
Я не смогла удержаться.
Но я могла бы и продолжить. О, и как продолжить.
14
Вероятно, я проявила излишнюю жестокость по отношению к Карле. Осознав, что я веду себя с ней в точности так же, как Фели и Даффи ведут себя со мной, я прервала разговор и ушла, разочарованная собой.
Даровать другому человеку роскошь сомнения — не так просто, как кажется. На самом деле это означает быть милосердным — а это, как любит говорить викарий, добродетель, которая дается нам труднее всего. Вера и надежда — это проще пареной репы, а вот милосердие — ящик Пандоры: как только поднимаешь крышку, чудовище выпрыгивает из коробки и хватает тебя за шею.
Карла не виновата в том, что она внушает отвращение; просто она такой человек, который вызывает желание тихонько отойти и наблевать в уголке.
Больше всего меня раздражал тот факт, что я не смогла выяснить связь между ней и мистером Сэмбриджем из Торнфильд-Чейза.
По крайней мере пока. Поэтому я и сказала эту колкость насчет падуба. Мне нужно время на размышления.
Устремив взгляд в землю и стараясь казаться невидимой, я приблизилась к западному входу в церковь и ступила на порог. Сунув нос внутрь, я увидела, что там никого нет, кроме Синтии Ричардсон, расставлявшей цветы перед алтарем.