21
Я засунула записку под дверь Доггера, в которой написала, что я вернулась домой в целости и сохранности, потом пошла в свою комнату и заперла дверь на задвижку. Вытащила стопку пластинок из-под кровати и начала перебирать их, сдувая пыль. Та, что мне нужна, конечно же, оказалась в самом низу.
Pavane pour une infante défunte, или «Павана на смерть инфанты» — это пьеса для фортепиано Мориса Равеля. Мне захотелось послушать ее, потому что она соответствовала моему тоскливому настроению.
Много лет назад, когда я была маленькой, Фели заставила меня лечь на диван в гостиной, закрыть глаза и сложить руки на груди. Всучила мне лилию и заиграла «Павану» в медленном темпе.
«Если ты пошевелишься, — сказала она, — нам придется начинать сначала».
Я включила граммофон, поставила иголку на пластинку и, когда из рожка полилась печальная музыка, встала вниз головой на кровати, положив пятки на стену, и занялась приведением мыслей в порядок.
До конца пьесы у меня есть около пяти минут.
Сначала подытожим известные факты.
Я обнаружила труп Оливера Инчболда, жившего под именем Роджера Сэмбриджа в Торнфильд-Чейзе. Судя по всему, писатель инсценировал свою гибель на заброшенном острове Стип-Холм в Бристольском заливе. Как он это сделал, кто ему помогал и причину этого поступка еще предстоит выяснить, но можно предположить, что он наткнулся на мертвое тело во время прогулки и решил воспользоваться подвернувшейся возможностью бесследно исчезнуть.
В конце концов, он сочинял сказки, не так ли? Он мог придумать такую штуку за секунду. Все, что ему было нужно, — выбрать среди своих вещей что-то, что позволит опознать тело, и оставить это рядом с трупом. Очень просто.
Его выдала стамеска. Она оказалось соломинкой, сломавшей спину верблюду. Излишняя деталь.
Оливер так хотел, чтобы труп приняли за него, что перестарался. Должно быть, он считал себя таким умным! Кто еще мог бы догадаться оставить указание на такое любопытное хобби, как резьба по дереву?
Какая удача, что у него при себе оказалась стамеска!
Разумеется, он не предполагал, что на месте преступления объявится любопытный Джеймс Марлоу, который прикарманит две важнейшие улики.
Судя по фотографиям, череп был беззубым. Бродяга Уолтер Гловер, наверное, носил вставную челюсть, а Оливер Инчболд унес ее отсюда, чтобы затруднить идентификацию тела.
Я задумалась о том, куда он девал вставную челюсть. Скорее всего, выбросил в мусорное ведро, и она исчезла неведомо где. Может быть, в далеком будущем ее обнаружит какой-нибудь археолог.
Во время осмотра тела я выяснила, что сам Оливер имел комплект прекрасных и наверняка весьма дорогостоящих зубов.
Интересно, инспектор Кавендиш из полицейского участка в Сомерсете задумывался, как чайки ухитрились выдрать все зубы изо рта знаменитого писателя? Может, и да, только он оставил свои догадки при себе и за минувшие годы не обмолвился ни словом.
Тем не менее сохранялась вероятность, что Джеймс Марлоу прикарманил в качестве прискорбного трофея даже зубы, как он поступил с перочинным ножом. Насколько я знаю, у скаутов есть знак отличия под названием «Сборщик улик».
По личному опыту знаю, что случаются и более странные вещи.
Кто еще мог быть на месте происшествия?
Вызвали ли тетушку Карлы Луизу на голые скалы для опознания тела или дело было в морге, на столе из нержавеющей стали, и перед ней эффектно сдернули простыню и все такое?
Теперь, если хорошенько подумать, как она смогла идентифицировать тело, если не по вещам? Ведь от него так мало осталось.
Может, полиция решила, что из всей семьи и знакомых Инчболда только она обладает достаточно крепким желудком, чтобы вынести подобное зрелище.
Теперь уже и не выяснить. С тех пор тетушка Лу присоединилась к Уолтеру Гловеру и Оливеру Инчболду где-то в неведомых далях, и, может быть, в этот самый момент они смотрят с небес и со смехом подталкивают друг друга в ребра, наслаждаясь моим замешательством.
А еще есть Финбар Джойс. Финбар, который отправился поездом в Уэстон-супер-Мэр, а потом лодкой на Стип-Холм. Когда он приехал на остров, останки уже находились под охраной полиции и украсть что-то было невозможно.
Были ли на месте происшествия другие репортеры? Должно быть, да, но Финбар, которого послал в путь его хозяин лорд Раффли, наверняка был первым.
Что общего между трупом на Стип-Холме и телом Оливера Инчболда, он же Ричард Сэмбридж?
На первый взгляд почти ничего: один представлял собой просто кучу костей на скале, а второго повесили вверх ногами на двери, и выглядел он совершенно здоровым человеком, вот только мертвым.
Мысленно я вернулась к Хилари Инчболду, сыну погибшего. Во время смерти отца он явно был где-то неподалеку, вернее, в «Тринадцати селезнях».
Или даже ближе. В доме Лилиан Тренч он явно не просто редкий гость, а ее дом находится рядом со сценой убийства.
Если у кого-то был мотив для убийства Оливера Инчболда, то это у его сына, которого в детстве жестоко избивал отец. Образно говоря, это было бы око за око, зуб за зуб.
А как насчет Карлы?
Даже несмотря на рассказ о том, что викарий с женой отправили ее извиняться за изуродованные мизерикордии, я не могла найти объяснения, как ее экземпляр «Лошадкиного домика» оказался в спальне покойного писателя.
Единственная понятная причина была совершенно немыслимой.
И еще оставалась сама Лилиан Тренч, имя которой постоянно всплывало в этом деле, как порченое яйцо в миске с водой.
В этот момент «Павана на смерть инфанты» закончилась.
Игла патефона заскрипела, и я опустила ноги на кровать.
Общеизвестно, что стойка на голове стимулирует не только интеллектуальные способности, но и пищеварительную систему. И я, как бы выразиться поделикатнее, ощутила зов природы.
Я скатилась по лестнице к туалету, расположенному на лестничной площадке, и схватилась за ручку.
Дверь оказалась заперта.
— Кто там? — испуганно спросили изнутри.
Это была миссис Мюллет.
— Флавия, — ответила я.
— Не входи, милочка, — сказала она. — Я тут кое-чем занята.
— Ладно, извините.
Никогда не знаешь, что сказать в подобной ситуации, но некоторые из нас разработали стратегию, которая работает всегда.
— Мне надо узнать о Лилиан Тренч, — сказала я слишком громко, как будто миссис Мюллет находится в Африке, а не по ту сторону тонкой фанерной двери. — Откуда вы узнали, что она ведьма?
Повисла короткая пауза, потом миссис Мюллет ответила:
— Потому что я слышала это от моей подруги миссис Уоллер, вот почему.
— А откуда узнала миссис Уоллер? — настойчиво спросила я.
— Из уст этой самой женщины, вот откуда.
— Лилиан Тренч сказала миссис Уоллер, что она ведьма? Имею в виду, что она сама ведьма, Лилиан, а не миссис Уоллер?
— Верно, милочка, — отозвалась миссис Мюллет. — А теперь уходи. Я скоро выйду.
Ситуации вроде этой приводят к детективным подвигам.
Совершив гигиенические процедуры, как говорит Фели Дитеру, когда хочет навешать ему лапшу на уши, я спустилась вниз.
Хотя уже давно стемнело, у меня еще были дела. Я просто не могла позволить, чтобы инспектор Хьюитт опередил меня и присвоил себе все лавры.
Но сначала, как говорят в кино, надо обеспечить себе чистый отход. Последнее, что мне нужно, — это Ундина, которая будет болтаться у меня на хвосте.
Не стоило беспокоиться. В доме царила идеальная тишина.
По правде говоря, я наслаждалась этой новообретенной свободой уходить и возвращаться по своему усмотрению, и легкое чувство опасности, появлявшееся у меня во время одиноких прогулок по деревне в темноте, придавало остроту происходящему, как перец блюду.
— Давай, «Глэдис», — прошептала я, открывая дверь в оранжерею. — Кто-то творит черные дела, и нужны наши услуги.
Дул сильный ветер, отполировав обледеневшую дорогу до состояния стекла. Светила белая яркая луна, превращая знакомый пейзаж в фантастическое стеклянное королевство.
Морозный воздух способствует ясности мышления, и по пути я обдумывала слова миссис Мюллет.
Зачем Лилиан Тренч объявила, что она ведьма? По словам миссис М., она заявила это миссис Уоллер прямо в лицо. Так сказать, проявила инициативу.
Одинокая женщина, живущая в коттедже, вряд ли спровоцирует волну деревенских сплетен без серьезной на то причины.
Есть только одно объяснение: она хотела отпугнуть людей.
Но зачем, спросила я себя, ей это надо?
Чтобы они держались подальше от нее, разумеется. Другого логичного ответа нет.
А зачем ей надо было, чтобы от нее держались подальше?
Мне показалось, я знаю почему.
Но единственный способ узнать это наверняка — это спросить ее. Один вопрос — и дело в шляпе. По ее реакции я сразу пойму, права я или нет.
Я на секунду оторвала руки от руля «Глэдис» и обхватила себя. Горжусь собой.
Отец бы тоже мной гордился.
Подъехав к Святому Танкреду, я спешилась и перевела «Глэдис» через дорогу. Земля была очень скользкой, и я опасалась упасть. В нынешние времена удача де Люсов закатилась, не стоит рисковать. Сломанная рука и нога, если не что-то похуже, будут последней соломинкой.
Когда я осторожно пересекала дорогу, справа от меня на главной улице вспыхнули фары. С востока приближался автомобиль.
Не знаю, что заставило меня так поступить, но я подхватила «Глэдис», осторожно внесла ее в ворота и спрятала за каменной стеной. Присела, едва осмеливаясь дышать.
Не могу позволить, чтобы меня обнаружили и подвергли допросу.
Машина подъехала и сбросила скорость, у меня замерло сердце. Глядя сквозь расселину между камнями в верхней части ограды, я увидела знакомый синий «Воксхолл» инспектора Хьюитта.
Он меня заметил? Фары высветили меня? Не знаю.
Я съежилась в темноте, пытаясь уменьшиться в размерах.
«Воксхолл» не остановился полностью, он медленно, дюйм за дюймом, ехал по скользкой дороге.