Пока Дед водружал том на место, Мастер, видимо сразу понявший, что вопрос Гурули таит какой-то скрытый смысл, с живостью, мягко поблескивая глазами за стеклами пенсне, сказал:
— Когда в доме Благоевых был пожар, наш уважаемый хозяин сумел спасти от огня из всего своего имущества только эту книгу.
Гость выслушал все это, встал и, сунув руки в карманы, спокойно, будто за ним и не следили настороженные взгляды трех людей, прошел вдоль полок, присматриваясь к названиям книг. Потом опустился на свое место против Деда.
— Извините, если я вас обидел своей сдержанностью, — сказал он. — Я встречал людей, у которых Маркс стоит на полках не для того, чтобы переводить его и даже не для того, чтобы читать, а вроде привычной обстановки, которой уже не замечают и которую из-за ветхости того и гляди заменят другой.
Дед подтвердил:
— Да, в наше время это случается. Я понимаю и одобряю вашу настороженность: нам надо обоюдно выяснить наши политические позиции. Но мне кажется, мы можем говорить друг с другом прямо. Вы имеете в виду вождей немецких социал-демократов?
— Угадали, — сказал Гурули. — И некоторых русских, и некоторых болгарских…
— Вы уже знаете о позиции наших «широких» социалистов? — спросил Кирков. — Это хорошо. Ну, а вы сами? Как относитесь вы к войне, защите отечества, военным кредитам воюющих и пока еще не воюющих государств?
Гость повернулся к Киркову и ответил вопросом на вопрос:
— Как может относиться к войне и военным кредитам социал-демократ, большевик? Я подчеркиваю, российский социал-демократ, хотя я по национальности грузин, — воинственно, словно возражая кому-то, сказал гость. — Я люблю свой народ, свой язык, но в вопросах политики я — российский социал-демократ. Буду с вами откровенен. — Он остановился посреди комнаты, оглядывая всех. — Просто расскажу о себе, и тогда вам будет яснее, с кем вы имеете дело. Думаю, что откровенность между нами самое лучшее, неправда ли, товарищи?
— Верно, — сказал Георгий, поняв многие русские слова.
— Мы вас внимательно слушаем, — сказал Мастер.
Дед, одобрительно качнув головой, подтвердил:
— Да, так будет всего лучше.
Гость заговорил отрывисто, резковато. Неподвижный взгляд его был устремлен куда-то вниз. Лишь однажды он поднял глаза, и Георгий заметил в них притаившуюся боль.
Его звали совсем не Гурули, настоящее его имя было Ной Буачидзе. Он, сын бедного грузинского крестьянина из Белогор на Кавказе, рано начал жизнь революционера. В декабре 1905 года, во время первой русской революции, боевая дружина Ноя захватила Сурамский туннель. Под сводами туннеля столкнули два паровоза и приостановили железнодорожное сообщение Тифлиса с Кутаисом, Батумом и Поти. На родине Буачидзе ненадолго возникла Квирильско-Белогорская республика. Поражение Декабрьского вооруженного восстания в Москве заставило боевую дружину Ноя спрятать оружие в горах. Буачидзе вместе со своим земляком и школьным товарищем Кикнадзе зимой перешел через Мамисонский перевал на северную часть Главного Кавказского хребта. Зимой дороги через перевал не было. Они пробивались по пояс в снегу. Так удалось избежать ареста и смертной казни за участие в восстании. Позднее Ной приехал в Москву под именем князя Абуладзе. Он не только скрывался от полиции кавказских городов, он искал в Москве встречи с большевиками. Кое с кем ему удалось связаться, по его выдал провокатор, и последовал арест. Несколько месяцев длился поединок со следователями. Царская охранка не могла установить настоящего имени «князя Абуладзе», и все-таки его сослали в Сибирь.
— Ты был в Сибири? — спросил Георгий, не замечая, что называет Буачидзе как давнего друга на «ты». — Мой брат тоже сослан русским царем в Сибирь.
— Куда? — спросил Ной. — Сибирь велика.
Георгий назвал Енисейскую губернию. Нет, там Буачидзе не был. Его сослали в глухое якутское селение, откуда он бежал весной 1911 года, едва вскрылась Лена и вверх по реке пошли суда.
— Теперь ты, как брат мне, — сказал Георгий. — Может, и Никола бежит? — И тут же ответил сам себе: — Не удастся ему, с ним жена и дети, а главное, он болен. Тяжело болен…
Ной многое уже понимал по-болгарски, кое-что переводил ему Дед, иногда вставлял слово Кирков. Слушая Георгия, Ной ничего не отвечал. Дед, видимо, догадывался, что гость молчит не потому, что не понимает — просто не хочет расстраивать Георгия. И Георгий это тоже чувствовал, тяжкое горе сдавило его сердце.
— Да… Трудно в Сибири, — сказал Буачидзе, — особенно нам, южанам. Все считали, что мне конец. Я тоже так думал. Хочу, чтобы ты, — гость взглянул на Георгия, — знал правду о Сибири. Но с Николой, ты говоришь, жена… Она смелая женщина, если поехала с ним. Вдвоем лучше. Я знаю это, потому что был один…
Он отошел и опустился в кресло. Надолго замолчал. Георгий понял: что-то тяжелое у Ноя на душе.
V
Дед приблизился к гостю, пожал его руку, безвольно лежавшую на колене. Кирков, подперев щеку двумя пальцами, наблюдал за ним. Глубокая складка рассекала его высокий лоб.
— Нас роднят, — сказал Дед негромко, — общие судьбы. Нас везде одинаково преследуют, и мы не даем друг другу упасть. В этом наша сила. Не забывайте этого, друзья, даже в самые горькие минуты. А сейчас я также хочу ответить откровенностью на ваш рассказ о себе, Гурули.
Благоев стал рассказывать о том, как он, еще юношей, уехал в Россию, сначала в Одессу, потом в Петроград, стал учиться в университете. Попал в среду революционно настроенных студентов, познакомился с работами Маркса и создал первую в России социал-демократическую группу. Организовали рабочие кружки для изучения марксизма на петроградских заводах, начали издание подпольной газеты «Рабочий». Это была первая попытка издания в России социал-демократической рабочей газеты. Царские власти арестовали его и выслали в Болгарию.
Когда Дед замолк, Кирков заметил:
— Позвольте мне дополнить нашего уважаемого хозяина. Вернувшись на родину из России, Благоев стал пропагандистом марксизма в Болгарии, а потом — создателем и организатором Болгарской социал-демократической партии.
Буачидзе одобрительно качнул головой.
Они помолчали.
— Вы спрашиваете меня о моем отношении к войне, — сказал Буачидзе. Он был спокоен, только едва заметная бледность выдавала пережитую им горечь воспоминаний. — Я никогда не скрывал своих убеждений на этот счет. Надвое делится дорогое понятие родины. Мы, большевики, требуем не войны одного народа против другого, а войны трудящегося класса против капиталистов. В Турции я сказал то же самое на собрании грузинской колонии в Самсуне. Грузинские националисты стремятся отторгнуть Грузию от России. Стоит ли удивляться, что они начали охоту за мной…
Во взгляде Буачидзе не осталось ни страдания, ни горечи.
«Боец, — думал Георгий, — настоящий смелый боец… Побольше бы и нам таких».
— И что же дальше? — с интересом спросил Мастер, сощурившись, пристально глядя на Буачидзе.
— Да что же!.. Кончилось тем, что я должен был облачиться в одежду странствующего монаха и дать тягу. Иначе вы никогда бы не увидели меня в этом уютном кабинете…
Буачидзе бросил взгляд на окружавшее его книжное царство.
— Понимаю, — сказал Дед, уловив этот взгляд гостя, — вы привыкли к иной обстановке борьбы.
— Вы могли бы выступить в газете «Работнически вестник»? — спросил Мастер.
Георгий ожидал, что гость сейчас разразится гневной тирадой в адрес грузинских и турецких националистов, скажет, что готов громить их на каждом шагу.
— Да, — сказал Буачидзе с неожиданной для Георгия сдержанностью. — Но прежде надо посоветоваться с Лениным. Национальный вопрос наиболее запутанный, особенно во время войны… Впрочем, — продолжал он, — кажется, времени будет достаточно. Недавно мне передали из Швейцарии, чтобы я пока оставался на Балканах. Болгария — самая удобная страна, отсюда можно путешествовать, — гость едва приметно лукаво усмехнулся, — и в Сербию, и в Грецию, и в Румынию.
«Вот как! — подумал Георгий. — Ну и молодец же ты, друг. И дисциплины в тебе так же много, как и огня».
— Это просьба Ленина? — осведомился Кирков. — Извините за прямой вопрос. Для нас он важен. Мы знаем, что Ленина арестовала австрийская полиция по нелепому обвинению в шпионаже в пользу России, а затем он был освобожден и выехал как будто в Швейцарию. Судя по вашим словам, это так?
Буачидзе утвердительно нагнул голову.
— Если вы знакомы с его статьями двенадцатого года, — сказал он, — вы знаете, как пристально следит наш драгоценный товарищ за тем, что делается на Балканах.
Георгий с интересом ждал, что ответит Дед напористому гостю. Георгий прекрасно помнил, что давно уже, с тех пор как стало ясно, что за именем Ленина скрывается не Плеханов, что Ленин — это совсем другой, самостоятельно мыслящий, боевой марксист, «тесные» социалисты искали в немецких и русских социал-демократических изданиях и газетах его статьи. Люба помогала Георгию переводить их. Транспорт в Россию, в Одессу, ленинской «Искры» и «Социал-демократа» шел через Болгарию. Это облегчало знакомство с работами Ленина. Их перепечатывали в партийной газете «Работнически вестник», по ним вели занятия в рабочих кружках. В Ленине «тесные» почувствовали решительную поддержку своему наступательному духу.
Дед, процеживая свою бороду между пальцами, сказал:
— Мы читали статьи Ленина в «Правде», в «Социал-демократе» и в немецкой социал-демократической печати. А его оценку нашей идеи федерации Балканских стран знаем отлично. — Дед повернулся к Георгию. — Дай мне, пожалуйста, газеты. — Он указал глазами на подоконник. — Я приготовил их к вашему приходу, — обратился он к Буачидзе, — понимал, что разговор будет серьезным.
Дед принял от Георгия пачку газет и, найдя нужный помер, прочел:
— Сознательные рабочие Балканских стран первые выдвинули лозунг последовательного демократического решения национального вопроса на Балканах. Этот лозунг: «федеративная балканская республика». — Дед взглянул на Буачидзе. — Так писал Ленин. Мы гордимся этой оценкой. Мы выдвинули и