– График-то красивый, сказал дядя Толя, – главное, чтобы ты не устал через пару недель или пару месяцев и не стал отлынивать от тренировок. Так-то ты несколько лет собрался готовиться.
Дядя Витя согласно кивнул.
Я хотел пообещать им, что буду тренироваться каждый день и не заброшу занятия, но не знал, как нужно клясться перед взрослыми: сказать «честью клянусь», как принято у дворян я не мог – я же не дворянин; пообещать «зуб даю» – это по-пацански, но для обещания взрослым вряд ли подходит. Поэтому просто молча шмыгнул носом.
***
Обычно во второй половине дня Татьяна ходила за травами. Часто я увязывался за нею, так как в отличие от других мальчиков приюта, быстро стал разбираться в растениях и помогал ей их собирать, а не только носил пакеты. Больше недели я готовился к фестивалю и было не до трав, а потом три дня отсутствовал, поэтому после возвращения с реконструкции старался выходы за травами не пропускать. Пособирав у Нерли смородинового листа и цветков для чая, через сосняк и заброшенные яблоневые посадки мы по мосту через Клязьму перешли на большое поле, по краю которого росло много нужных растений. Мы собирали травы, перевязывали их в пучки и складывали в большие пакеты.
Краем зрения, не обычного, а того, которым я видел людей вдалеке как небольшие светящиеся точки, я заметил за пригорком три фигуры – одну большую и две маленькие. Я уже примерно мог соотнести размер точки и оттенок свечения с размером живого существа и его породой. Не люди, не лошадь с жеребятами, не корова с телятами: оттенок света от точек был похож на собачий, но одна «собака» была слишком уж большой. Недалеко от этого места я видел недавние отпечатки на земле медвежьих лап, и подумал, что это могут быть медведи. Легонько дёрнув Татьяну за рукав, я тихо сказал: – Посмотри туда, там, похоже, медведица с двумя медвежатами гуляет.
Татьяна посмотрела в нужную сторону и ответила, что ничего не видит.
– Ты не глазами смотри, а так: я демонстративно прикрыл глаза и повернул голову в нужную сторону…
Татьяна закрыла глаза, помолчала немного и ответила: – Ничего не вижу. Ты не устал часом?
– Нет. Но, думаю, уходить нужно. Можно у реки ещё пособирать.
Татьяна согласилась, но к реке мы уходить не стали, а сразу направились в монастырь, благо, пакеты были почти полные.
***
Вечером, после службы, отец Игнатий позвал меня с собой и стал расспрашивать о медведях.
– Мы траву собирали для лекарств и настоев, и когда я посмотрел в ту сторону, за бугорок, но не глазами, а так – я вновь, как и днём, когда показал Татьяне как я «смотрю», прикрыл глаза – и увидел, что там «живое» – одно большое и два маленьких. А неподалеку от этого места были медвежьи следы, я их и раньше видел. Я и подумал, что это медведица с детьми – по цвету на собак были похожи…
– А как ты видишь?
– Ну, как глазами, но без них. Издалека люди как будто жёлто-зеленые точки. А когда близко – как фигуры, только ещё в розовых прожилках и красных пятнах. Но когда близко, такое зрение не нужно – и так хорошо видно, а когда далеко или в зданиях, то очень удобно – обычными глазами там не видно.
– А ты людей различаешь?
– Только тех, кого хорошо знаю.
– А на какое расстояние видно?
– Наверх – весь монастырь видно и даже дальше, вниз пустырь примерно до реки и дальше немного.
– А где сейчас матушка игуменья?
Я перешёл на зеленое зрение и сосредоточился: – Так через комнату, в Вашей светёлке. Там ещё дядя Толя и дядя Витя и сестра Татьяна. Кучкой, за столом сидят, наверное.
Отец Игнатий встал, приоткрыл дверь в коридор и негромко крикнул: – Матушка игуменья! И все остальные! Заходите.
В небольшой комнате сразу стало тесно. Дальше мы разговаривали уже все вместе. Хотя, какой это был разговор – я не мог понять, чего они от меня хотят, а они не могли понять мои простые объяснения. Из разговора и вопросов я узнал, что отец Игнатий отправлял дядю Толю на ту поляну, где мы с Татьяной собирали травы, и он в стороне, за пригорком и кустами, где я указывал, обнаружил свежие следы медведицы и медвежат. После очередного повтора вопроса о том, как я вижу, – я ответил: – Так же, как и вы, когда глаза закрываете. Чтобы продемонстрировать, я снова, уже в какой раз за вечер, закрыл глаза и покрутил головой, немного разведя руки…
А вот последовавшие за этим слова отца Игнатия меня потрясли: – Когда мы, каждый из нас, все люди вообще, закрывают глаза, просто становится темно. Мы впервые сталкиваемся с таким видом зрения и пытаемся понять это. Мы так не видим. Никто так не видит. Кроме тебя.
Я застыл: – Как никто? Вообще? Это же так удобно.
– Когда ты этому научился?
– Я не учился. Оно само. Недавно. Несколько дней… Я подумал, что так у всех – я расту, когда-то не умел ходить и говорить, потом научился. Как и на лошади ездить. А сейчас и саблю держу и из лука стреляю, и дядя Витя даёт мне уже молотком помогать при ковке. Я вообще уже большой. И вот теперь и смотреть так могу…
Отец Игнатий подошел ко мне, присел перед стулом, на котором я сидел и положил свои руки мне на плечи: – Нигде до этого я не встречался ни с чем похожим. И никто не встречался. И я хочу, все мы хотим, понять, почему Господь дал тебе этот дар? Или Крест? Господь ничего не делает просто так. И если он на кого-то обратил внимание, то это – умысел Божий.
Помолчав, отец Игнатий задал следующий вопрос: – А себя ты как видишь?
– Поначалу как обычными глазами, от головы, а сейчас могу напрячься и как будто стою рядом и смотрю на себя. Но это не долго, устаю быстро.
Меня дальше расспрашивали об ощущениях и новых чувствах, и я по кругу, каждый раз с какими-то уточнениями, рассказывал о своём «зрении». Когда вопросы и мои объяснения стали повторяться, отец Игнатий беседу завершил. Мне наказали держать в тайне своё умение, никому об этом не говорить и не показывать.
– Будем разбираться, – подвел итог отец Игнатий, а игуменья согласно кивнула головой.
***
На следующий день мои занятия языками дополнились анатомией – в монастырской аптеке тётя Таня и две её помощницы листали книги и показывали мне рисунки строения человека. Позанимавшись час, меня загрузили несколькими книгами, чтобы я мог их почитать на досуге и отправили в приют.
А ещё моя жизнь дополнилась новой игрой: «большое-маленькое – далеко-близко». Обычно тётя Таня, но иногда и дядя Толя завязывали мне глаза, и я должен был угадать, где находится «живое» и какого оно размера. Занятия были интересными, но продлились недолго – когда в очередной раз дядю Витю отправили к реке, чтобы он был «контрольным образцом», и я смог указать не только место, где он находился, но и плававший рядом утиный выводок, решили, что такие занятия слишком простые. После этого отец Игнатий сказал, чтобы я тренировки продолжал, но самостоятельно.
Через несколько дней занятий анатомией, когда я уже бодро мог рассказать о том, как устроен человеческий организм и как он работает, мы месте с Татьяной пришли к отцу Игнатию, и туда же подошёл дядя Толя.
– Ну, Анатолий, ложись на кушетку, а ты, Андрей, рассказывай, что ты видишь зелёным зрением, – распорядился Игнатий.
Я начал рассказ. Поначалу неуверенно, постоянно оглядываясь на отца Игнатия и Татьяну, потом всё бодрее. Человеческое тело, если я к нему приглядывался, даже сквозь рубашку и просторные брюки, надетые Анатолием, казалось полупрозрачным: в зеленовато-жёлто-красном свечении оно вздрагивало от ударов сердца, и было видно, как кровь движется по сосудам. Я рассказывал об «увиденном», пока не дошёл до описания рёбер:
– Вот на этом ребре, вот в этом месте свечение другое, и на этом тоже, а на нижнем – в трёх местах.
Игнатий коротко кивнул в сторону Татьяны: – Глянь.
Сестра Татьяна развернулась к отцу Игнатию, сложила ладони и попросила: – Благословите, отче.
Игнатий её перекрестил, и Татьяна подошла к кушетке, поводила сверху руками, а потом стала их прикладывать к местам, на которые я указал.
– Похоже на старые переломы, – ответила она на немой вопрос Игнатия.
– Было дело, – подтвердил дядя Толя, – в ограниченном конфликте.
– А ещё вот здесь неправильно, – показал я на коленный сустав, – тут вообще всё как будто перекручено.
– Дядя Толя вновь согласно кивнул: – Оттуда же…
Так мы и провели часа два – я описывал, как я вижу организм и отдельные органы, а тётя Таня давала пояснения.
Видя, что я устал, отец Игнатий нас отпустил, но сказал, что заниматься медициной мы будем каждый день. На обратном пути в монастырь я спросил сестру Татьяну, откуда она так много знает – как оказалось, не только про заготовку трав и изготовление чаёв, настоек и отваров из них, но и про строение и работу человеческих органов. Татьяна ответила, что в её роду все женщины были травницами-знахарками и умели травами лечить, а отец – русин, с Карпат, и он тоже был целителем, очень сильным – мольфаром. Поэтому ей определиться с будущей профессией было просто – Татьяна до прихода в монастырь окончила медицинское училище и работала в госпитале.
Занятия продолжались, и уже через неделю мы с сестрой Татьяной стали пытаться воздействовать на органы и на организм в целом для улучшения здоровья или лечения каких-то болезней. А я, чем больше вглядывался своим «зелёным зрением», тем больше подмечал особенностей у больных мест организма, имевших немного другую окраску, чем здоровые органы. Постепенно, накладывая руки на больное место, я учился «регулировать» органы и сосуды. Я не очень понимал, как это происходит – сестра Татьяна объясняла, что вообще целитель даёт «команду» организму на лечение, обозначая, что нужно сделать. А организм лечит сам. У меня же получалось закачивать «тепло» или «свет» в нужные зоны, и это значительно ускоряло процесс выздоровления или «исправления» старых ран, или я создавал тепловые «подушечки» около каждого пальца и ими аккуратно надавливал на больные места или протягивал их вдоль органа, если его нужно было почистить. Жаль, что объём такой закачки был небольшим – не знаю, откуда я его брал этот «свет», но уставал быстро, концентрация падали, «подушечки» таяли, и приходилось прерывать закачку.