Мы так и продолжали ходить в гости к бурятам и принимать их делегации в своём лагере. Мне был интересен их язык, не похожий на европейские, и буряты охотно учили меня новым словам и фразам, удивляясь, как быстро я всё запоминаю, и насколько легко мне даётся произношение.
Мы, «невзрослые» быстро объединились в одну группу и много времени проводили вместе. Евгений, Виталий и я показывали бурятским пацанам и Мушен свои тренировки, давали им пользоваться своим оружием.
Четырнадцатилетний Окинов с необычным для бурята именем «Семён» и его двенадцатилетний брат Церен в долгу не оставались – у них тоже было много оружия, красивые сёдла и упряжь. С ними было очень интересно, так как они целые дни занимались с саблями, стреляли из луков и часами ездили на лошадях. Помимо этого, они много возились со стрелковым оружием и боролись друг с другом: оказалось, что у бурятов практически единственный способ доказать своё право на место в жёсткой восточной иерархии – отличиться во время обязательной военной службы или пробиться в офицеры. И если простого работягу отсутствием военного билета могли просто попрекнуть – какой же ты бурят, если не служил, то в отношении дворян вопрос ставился гораздо жёстче: если «пороху не нюхал», то и не имеешь права распоряжаться теми, кто с военным опытом.
Так что Семён и Церен другого пути взросления и завоевания своего места в обществе, кроме как через армию, не видели, и уже загодя готовились к будущей службе, поступив в суворовское училище. Помимо привычной для нас зарядки, джигитовки, боя на саблях и стрельбы из луков, они много бегали, совершенствовали стрельбу из автоматов, копали окопы и бросали гранаты. Хотя, казалось бы, делов-то: гранату бросить. Однако то, как это делал мой ровесник Церен, завораживало: с трудом удерживая в левой руке пять гранат, он брал ещё одну гранату в правую, и, разбежавшись, бросал её. Тут же хватал следующую из левой руки и запускал в полёт. И так, пока все они не оказывались в воздухе. Причём, делал он это с такой скоростью, что последняя граната уже была в воздухе, а первая ещё не упала.
– Я ещё пару гранат успею кинуть, пока первая упадёт, но рука пока маленькая, больше гранат в ней не помещается, – говорил Церен, – вот если бы мне хирурги ещё два или три пальца пришили, тогда бы и гранат больше влезло.
Больше всего нас поражали их поединки: они и боксировали, и в самбо бились и в необычных схватках, которые они называли «национальной борьбой», сходились. Мушен болела всегда за более слабого из братьев и утешала проигравшего.
Ещё одним развлечением для всех бурятов, а не только для детей, стало обучение меня языку: и дети, и взрослые наперебой называли мне новые слова и словосочетания, несколько раз повторяли для правильного произношения и не переставали радоваться моим успехам и поражаться тому, насколько быстро я начал разговаривать по-бурятски.
Бурятский лагерь с каждым днём наполнялся всё новыми участниками и накануне «генеральной репетиции» в нём появился бурят, которому предстояло начинать сражение – его отобрали на роль Челубея. Высокий и широкий в плечах, с почти квадратным лицом и резко прочерченными скулами, он производил впечатление «настоящего багатура». Этот образ дополнял красный, с роскошной золотой вышивкой, халат, кольчуга, отделанная золотыми накладками, круглый красный щит с пляшущим на нём золотым драконом и коричнево-золотистый конь, нетерпеливо бивший копытом и подозрительно косивший глазом на незнакомых. Мне дали подержать в руках щит и копьё, а потом всех «мелких» посадили в небольшой автобус и отвезли на вершину холма, к храму Сергия Радонежского.
Осмотрев храм снаружи, мы прошли внутрь. Я купил небольшую свечку, зажёг ее и поставил перед образом Георгия Победоносца, молясь за победу русского воинства в пограничных конфликтах. Боковым зрением я заметил, что один из мальчишек-бурят тоже подошел, но к иконе Богородицы, умело перекрестился, приложился к иконе и поставил свечку.
На обратном пути я спросил Тайша о вере бурят, и он подтвердил, что среди них есть и православные, хотя большинство – буддисты. Вот Галсан, его братья и Мушен – они православные, как и их отец, да и весь род Окиновых.
– Когда русские пришли на Дальний Восток, вместе со строительством городов и факторий, освоением территорий, прибыли и православные священники. Те буряты, которые больше общались с русскими, воспринимали православие как один из видов ясака – налога, и среди них немало переходило в православие. А потом так и осталось, – пояснил мне Тайша.
***
Вечером, когда мы с дядей Толей возвращались от бурят, я сказал ему, что у меня есть к нему серьёзный вопрос, касающийся Мушен, и на его согласный кивок головой, ответил: – Мне её жалко. Она бегает, смеётся, веселится, но ей больно. Не сильно, но больно. Пока не сильно. У неё опухоль в голове, похожая на ту, что была у Чета, но больше размером. Если ей не помочь, то она умрёт. Не сразу, но боль будет всё сильнее, опухоль будет расти и через несколько лет организм не выдержит. Я не знаю, смогу ли я справиться, но может быть, хотя бы боль облегчить…
Мы с дядей Толей присели на поваленное дерево и долго обсуждали что делать. Ещё в монастыре отец Игнатий говорил мне, что больных очень много и я мало кому из них смогу помочь, тем более что моё умение лечить должно оставаться в тайне. Я ему обещал слушаться, но сейчас мне очень жалко было маленькую девочку, которая радовала нас своим смехом и добротой, и не верилось, что её жизнь стремительно тает, как свечка, которую она поставила Богородице в храме Сергия Радонежского. Мы решили, что стоит посоветоваться с игуменьей и отцом Игнатием и пошли к своим палаткам.
***
Наконец, наступила пятница – день «генерального сражения». Я проснулся как обычно, рано, но дяди Толи уже не было, он куда-то ушёл. Я видел, что лагерь, обычно тихий в это время, сегодня уже проснулся и вовсю готовился к предстоящему действу. Пробежав стандартную для себя трассу, я вернулся к палаткам и увидел, что дядя Толя уже возится со снаряжением, а остальная часть нашей дружины занялась готовкой завтрака. Я присоединился к сервировке стола, а после того, как мы перемыли посуду, дядя Толя отвёл меня в сторону:
– Я позвонил отцу Игнатию, поговорил с ним. И с его одобрения и одобрения игуменьи побеседовал с Галсаном, взяв с него слово чести сохранить разговор в тайне от всех, кроме своего отца. Галсан подтвердил, что у Мушен опухоль, но врачи не берутся её вылечить и он позвонил отцу, чтобы сообщить о нашем разговоре.
***
Закончив сборы, вся наша команда на конях, а я пешком и с большой сумой с бутербродами и водой, направились к месту, где собиралась владимирская дружина – сегодня на место предстоящей битвы предстояло ехать не отдельными группами, а сразу большими отрядами. Весь день прошёл в съёмках и беготне, и нам – «вспомогательному персоналу», – доставалось не меньше, чем основным участникам сражения – после каждого перерыва мы должны были бегом покинуть площадку и спрятаться в лесочке или в овраге. Оттуда мы слышали как перемещались большие отряды конницы, храпели кони и лязгали соударяясь мечи. Собственно, это для нас и были основные впечатления от битвы.
***
Следующий день был первым по-настоящему «фестивальным»: проходили поединки, соревнования, шумел средневековый рынок, в городе мастеров можно было поремесленничать или сбегать в «игровую зону», где были установлены качели и организованы другие средневековые развлечения. С раннего утра к Куликову полю стали прибывать автобусы с экскурсантами, быстро заполнявшими шумными толпами всё пространство. Я был практически весь день свободен, кроме пары часов, когда охранял наш лагерь. В остальное время я старался присутствовать на поединках своих «старшаков» из приюта, чтобы поддержать их и помочь, если помощь потребуется. В перерывах между поединками я наконец-то смог дойти до музея и побродить по его залам. В музее я увидел большую толпу туристов, говоривших на английском языке, и пристроился к ним, чтобы оценить, насколько я знаю их язык – помимо занятий с отцом Игнатием, я в школе изучал английский и немецкий языки, и мне хотелось знать, смогу ли я понимать речь «настоящих англичан». Оказалось, что почти все слова я знаю, построение фраз не всегда было привычным, обычно гораздо проще, чем нас учили в школе, но смысл говоримого я улавливал хорошо и это меня порадовало.
***
Воскресенье, как это обычно бывает на фестивалях реконструкторов, стало основным и финальным днём. С утра проходили поединки и разные соревнования. Многочисленные туристы разбрелись по всему полю, некоторые, самые любопытные, заглядывали и в лагерь. Наша, прибывшая с дядей Толей, команда, показывала неплохие результаты – почти все мальчишки завоевали призовые места в каких-то видах соревнований, и присутствующие здесь же владимирцы, неоднократно говорили Анатолию Дмитриевичу, что не зря он их столько лет гонял на тренировках.
Зная, что скоро начнётся финальная битва, мы, все в ней не задействованные, перешли на юг поля и заняли места на верхних ярусах трибун, откуда лучше всего было видно место будущего сражения. Дружины, которым предстояло участвовать в сражении, занимали свои места, потом протрубили трубы и на свободное место между полками выехали Пересвет и Челубей. Если знакомый мне Челубей блистал в красно-золотистых доспехах, то Пересвет был одет в чёрную монашескую рясу, контрастировавшую с белым конём, на котором он сидел. Из военного снаряжения у него были только длинное копье и небольшой щит. С их поединка и началось сражение. Затем вновь запели трубы и конные полки, соблюдая строй, двинулись навстречу друг другу. Как всегда, самой яркой сценой сражения, стала первая сшибка, когда всадники, скакавшие навстречу друг другу, скрестили мечи. Звон стоял над всем полем и постепенно русский полк стал продавливать ордынцев и вот они уже побежали. Свист, крики одобрения с трибун, улюлюканье – все желали победы нашему войску.
После сражения наша команда собралась вместе, дядя Толя проверил снаряжение и убедился, что в пылу схватки ничего не было поломано или потеряно, и мы двинулись в лагерь. Пока ребята отгоняли коней и передавали их тулякам, оставшиеся в лагере подготовили обед и после него дядя Толя дал нам ещё час, чтобы перед отъездом мы могли погулять по фестивалю. Я сразу пошёл в торговые ряды, где ещё накануне присмотрел красивые заколки для волос – бронзовые проволочки, на которые были нанизаны разноцветные каменные бусины. Немного поторговавшись, я попросил двадцать шесть штук, – для всех девочек приюта, ну, кроме совсем уж маленьких, а потом поправился и заказал ещё одну, решив купить заколку и для тёти Тани.