аза выхватывают зазор в двери и темную фигуру, застывшую в нем. Горло окольцовывает паника, а между лопаток начинает быстро и часто колоть. Я напоминаю себе дышать и попутно убеждаю себя в том, что мне показалось. Но я знаю, что не показалось. Там, в двери стоит Руслан. Он видел, как Мирон делал это со мной, видел мое лицо в самый интимный момент, слышал мои стоны.
— Обожаю, когда ты так кричишь, — тело Мирона накрывает меня, я ощущаю давление члена между ног, которое через секунду сменяется тугой наполненностью.
Застывший воздух покидает легкие, приводя меня в чувство, я несколько раз моргаю и вновь смотрю на дверь: она все еще приоткрыта, но в ней больше никого нет.
Глава 2
Мы с Мироном засыпаем, так и не поговорив: после двух полученных оргазмов, мой мозг отказался соображать, и я попросту отключилась. Просыпаюсь, как и обычно, от трели будильника, установленного на мобильном: мои лекции начинаются в восемь тридцать, но я всегда ставлю его на семь — времени хватает ровно на то, чтобы успеть позавтракать и собраться. Не открывая глаз, отвожу руку назад и, погладив остывшую простыню, перекатываюсь на спину. Мирон ушел на тренировку.
Для меня до сих пор остается загадкой, как ему удается выдерживать такой строгий распорядок дня: независимо от времени сна, каждое утро в шесть утра он идет в спортзал на цокольном этаже нашего дома и проводит там не меньше часа, перед тем как поехать в офис. Я как-то пыталась ходить с ним, но быстро отказалась от этой идеи, потому что вставать вовремя у меня получалось с трудом. В итоге Мирон успокоил меня тем, что считает мою фигуру идеальной и ничего не хотел в ней менять, так что я с чистой совестью продолжила спать до семи утра.
Я выскальзываю из кровати и, подобрав с пола пижамный топ и скомканные стринги, забираюсь в душ. Нарочно делаю воду похолоднее, чтобы смыть с себя дрему, и, пораженная внезапным воспоминанием, застываю, уставившись в намокшую стену. Руслан видел нас ночью. Заглядывал к нас в спальню. Как такое могло случиться? Он открыл дверь? Или ее забыл запереть Мирон?
Вода продолжает скатываться по моему лицу и волосам, пока мысли одна за другой вращаются в голове по зацикленному кругу. Мне нужно сказать об этом Мирону. Да, нужно. Но что если он разозлится на Руслана, и я стану причиной их конфликта? Они дружат всю жизнь. Может быть, я все не так поняла, и он просто проходил мимо? Как вообще себя вести в подобных ситуациях?
Простояв так минут десять, но ни к чему не придя, я сушу волосы, натягиваю топ и джинсы и выхожу из спальни. Вспомнив, что могу быть не одна, затаиваю дыхание и прислушиваюсь. В квартире царит расслабленная утренняя тишина, нарушаемая лишь щебетанием птиц из окна, и я беззвучно выдыхаю. Кажется, Руслан уехал. Вот и прекрасно: скорее всего, мы не увидимся еще пару недель, и к тому времени этот неловкий инцидент исчезнет как из моей, так и из его памяти.
Я иду на кухню, где готовлю традиционный завтрак: омлет со шпинатом, который любит Мирон и который за время совместного проживания успела полюбить я. Проигнорировав кофемашину, по старинке варю кофе в турке и, оставив его остывать, перемещаюсь в ванную комнату. Ее я люблю гораздо больше, чем душевую в спальне: в ней больше света и есть удобное зеркало для нанесения макияжа.
Быстро причесываю волосы, забираю их в высокий хвост и подкрашиваю ресницы. Выпрямившись, оцениваю свое отражение в зеркале и, слегка приподняв уголки губ вверх, заправляю выбившуюся бретельку бюстгальтера под ткань топа. Вряд ли мое лицо можно назвать эталоном золотого сечения, но я все равно его очень люблю. Уже собираюсь выйти, но в этот момент дверь неожиданно открывается, и в нее, словно в замедленной съемке, заходит Руслан. Судя по всколоченным темным волосам он только что встал, и сейчас я впервые вижу его без футболки: у него смуглая кожа — не знаю, от природы или это клеймо солнечных курортов, широкие плечи, немного волос на груди, на плече — черная татуировка, по виду напоминающая кельтский узор. Сглотнув, я машинально стискиваю фарфоровый край раковины. Нет ни сил, ни возможности повернуться — тело будто окаменело, отказываясь мне подчиняться. Словно парализованная, я наблюдаю в зеркальном отражении, как он приближается ко мне. Мне нужно повернуться. Поздороваться, обойти его и покинуть ванную, если уж он не считает нужным этого сделать. Но вместо этого я продолжаю разглядываю наше отражение: свои расширенные глаза, часто вздымающуюся грудь, и Руслана, стоящего позади меня так близко, что я могу чувствовать тепло его кожи. Его запах, он чужой, как и все остальное в нем: его энергетика, которая меня подавляет, заставляет нервничать и теряться, черные глаза, которые смотрят, не мигая, пока исследуют мое лицо, шею и бесстыдно спускаются к груди. Он словно говорит, что обо всем помнит, и хочет убедиться, что я тоже помню о произошедшем этой ночью.
«Выйди», — я шевелю губами, но из них не выходит ни звука. Тело походит на натянутую тетиву, я отчаянно боюсь, что Руслан захочет меня коснуться, и тогда я сорвусь. Закричу на него, ударю, или же не смогу сделать ни того, ни того, и просто выбегу. Сейчас я готова признаться себе, что боюсь его. Но он не касается. В течение секунды разглядывает мое скованное лицо в отражении, отступает назад и выходит.
С раздавшимся хлопком двери я резко оборачиваюсь, словно его отсутствие, наконец, дало мне такую возможность, и впиваюсь глазами в замок. Мне следовало его закрыть. Я и сейчас отчаянно желаю его запереть и не выходить до тех пор, пока не получу уверенность, что Руслан ушел. Это, разумеется, глупо, а мне нужно взять себя в руки и успокоится. Мне двадцать один, в конце концов, а не двенадцать, чтобы играть в прятки. Может быть, именно этого он и добивается? Подавить меня морально, чтобы победить?
Моя ладонь подрагивает, когда я кладу ее на хромированную ручку и осторожно открываю дверь, попутно напоминая себе, что это я та, кто здесь живет, а Руслан — всего лишь гость. Сейчас я пойду на кухню и выпью свой кофе, даже если он будет разглядывать меня с противоположного стула. Я внушаю себе это весь путь по коридору, таким образом успокаивая взбунтовавшееся сердце и готовя себя к тому, чтобы вновь встретиться лицом к лицу с Русланом. Останавливаюсь, не дойдя до кухни каких-то пару метров, и прикрываю глаза в облегчении, потому что в этот момент слышу стук распахнувшейся двери в прихожей. Мирон вернулся с тренировки.
Глава 3
Руслан уезжает, не выпив кофе, мы с Мироном завтракаем вдвоем, после чего он отвозит меня на учебу. Прощание на университетской парковке — наш своеобразный ритуал: Мирон помогает мне выйти из машины, приветствует своих знакомых, которые всегда оказываются поблизости, целует меня на прощанье и лишь после этого уезжает. С нашей шестилетней разницей в возрасте и тем, что Мирон закончил МГИМО три года назад, меня всегда удивляло то, как много моих сокурсников его знают. Я долго не могла привыкнуть к тому, что незнакомые парни и девушки ни с того ни сего завязывают со мной беседу, а в качестве прощания всегда просят передать Мирону привет.
— Приезжаешь как по расписанию, Тати, — Алина Велес, дочь крупного столичного банкира, покидает водительское сиденье своего БМВ, эффектно опуская на асфальт стройные ноги в замшевых шпильках. — Доброе утро.
Я не обманываюсь насчет нашей дружбы и ее расположения: Алина мила со мной лишь потому, что я с встречаюсь с Мироном. Слишком часто я ловила на себе ее взгляд, полный оценивающего превосходства, когда она полагала, что я не увижу. Пожалуй, это единственный минус в картине моего личного счастья: мне приходится мириться с тем, что в глазах топовой московской тусовки я никогда не буду достаточно хороша. Дворянство и рабочий класс в двадцать первом веке — вещь отнюдь не фантазийная. Я бы могла с легкостью игнорировать одну Алину и ее насквозь фальшивую дружбу, но проблема заключается в том, что таких как она в моем окружении сейчас слишком много: тех, кто, улыбаясь в лицо, мысленно готовит ногу, чтобы пнуть, когда я, наконец, оступлюсь. Одной против них всех мне не выстоять, а потому я принимаю игру.
— С Мироном по-другому не получается, — отвечаю я с деланной легкостью и целую подставленную Алиной щеку. — У него все четко по расписанию.
— Он бы мог купить тебе машину и избежать ежедневной потребности пожимать руки людям, которых впервые видит.
Я почти уверена, что в прошлом у них с Мироном что-то было. Это чувствуется каждый раз, когда Алина говорит о нем: словно считает, что смогла бы позаботиться о нем лучше, чем я. И в этом состоит приятная часть игры нашей взаимной игры: что бы она не думала и не считала, Мирон принадлежит только мне и заботиться о нем буду именно я.
— Мирон предлагал много раз, но я сказала, что машина мне ни к чему.
Взгляд Алины хлещет меня по лицу неверием — ей сложно представить, что кто-то в здравом уме способен отказаться от дорогостоящего средства передвижения.
— Во-первых, у меня нет прав, а во-вторых, я всегда могу воспользоваться такси при желании. Отвозить меня и забирать из университета — это инициатива Мирона.
Алина мой ответ никак не комментирует и пока мы идем на совместную лекцию, переводит разговор на нейтральную тему: брендовые шмотки. Раньше я боялась подобных обсуждений в силу того, что самая дорогая вещь в моем самарском гардеробе была куплена на распродаже в Заре, но сейчас, когда я без труда могу отличить рубашку Bottega Veneta от Дольче, у Алины больше нет повода злорадствовать.
— Придурок сейчас глаза сломает, — саркастично комментирует Алина, пока мы занимаем свободную скамейку в аудитории. Оторвавшись от внутренностей сумки, я пробегаюсь взглядом по рядам и без труда нахожу того, о ком она говорила. Это Саша, наш сокурсник, пару раз мы сидели рядом с ним на занятиях. Он приятный и симпатичный, и единственное, чем мог заслужить подобное пренебрежение со стороны Алины — тем, что его машина родом из Кореи, а не из Германии, а вещи куплены не в бутиках Третьяковского переулка, а в демократичном H