— Привет, — выговариваю шепотом. Чтобы удержать равновесие, нащупываю цепочку сумки.
— Привет, Тати. — Его голос звучит неровно, хрипло.
Спазм внутри меня становится нестерпимым, когда он, развернувшись, делает шаг в сторону клубной двери. В эту секунду мне хочется разучиться дышать.
Он останавливается через пару шагов. Смотрит себе под ноги, отпинывает невидимый мусор и идет ко мне. Я жадно вдыхаю. Воздух, пропитанный сигаретным дымом, еще никогда не казался настолько свежим.
Мирон останавливается в метре от меня — настолько близко мы не были друг к другу с самого ужасного дня в моей жизни(←-вот это читаем внимательно, думаем, анализируем — прим. автора)
— Подруги твои где? Одной здесь небезопасно.
До меня с трудом доходит смысл его слов: я слишком поражена тем, что мы разговариваем. Сейчас Мирон пьянее, чем был в клубе, августовский ночной ветер доносит запах виски. Он за меня волнуется. Видел, что я была с подругами.
— Я не собиралась пробыть здесь долго, — для убедительности демонстрирую телефон. — Как раз вызываю такси.
— Вызывай, — его голос звучит требовательно и одновременно устало. — Я подожду с тобой.
Разблокировать телефон. Ткнуть в черно-желтый значок. Подтвердить местонахождение. Вбить адрес. Я молюсь, чтобы такси не торопилось с вызовом, но столичная суббота неумолима: у нас есть не более двух минут.
— Как ты? — мне приходится прочистить горло, потому голос звучит сипло. — В смысле, как твои дела? На работе… и вообще?
Я хочу узнать, как разрешилась ситуация с Русланом, услышать, что Мирону больше ничего не грозит, чтобы снять часть бремени с души, но не могу произнести это имя в его присутствии.
— У меня все в порядке, Тати. Живу, работаю.
Мой внутренний секундомер отсчитывает ускользающие мгновения, в то время как мозг судорожно подыскивает новую фразу. Такую, чтобы он понял. Такую, которая ненадолго смогла бы согреть пространство вокруг нас.
— Я сейчас тоже работаю, — мне удается улыбнуться. — Ты был прав. Найти стоящую вакансию студентке без опыта оказалось совсем непросто.
Мне хочется плакать. Оттого, как он смотрит на меня: молча, въедаясь взглядом под кожу; оттого, что не имею права к нему прикоснуться, и оттого, что вижу, как напротив паркуется белый седан с шашками на крыше. Вот и все.
— Я очень о многом жалею. Очень многое хотела бы изменить.
Мне вновь нужно взывать к своей смелости. Чтобы не вцепиться в него, не залить истерикой и мольбами его рубашку, чтобы заставить себя кивнуть ему за плечо.
— Такси прибыло. Мне нужно идти.
Мирон отрывает взгляд от моего лица, отступает, позволяя мне делать первые сложные шаги. Они даются проще, когда я чувствую, что он идет следом. Радоваться не спешу. Даже в подпитии он не теряет своих манер.
— Это точно твое? — он оглядывает корейский седан, приоткрытые окна которого пышут удушливым запахом дешевого ароматизатора и табака.
Я киваю. Да, это мое. Так выглядит такси, которое я могу себе позволить.
Мирон хмурится, опускает руку в карман, извлекает телефон. Разблокирует его, но потом, словно вспомнив о чем-то, возвращает его обратно и рывком открывает пассажирскую дверь.
Глазам становится мокро и горячо. Через секунды я потеряю способность видеть, а потому смотрю на него в последний раз. Только в день нашего расставания я видела его настолько застывшим.
— Спасибо, что подождал, — я тяну к нему руку в надежде коснуться, но неудачно, потому что пальцы ловят воздух. Не суждено.
Первые капли вытекают из глаз, едва я соприкасаюсь с сидением. Скатываются дорожками, когда раздается хлопок двери. Автомобиль трогается с места, чтобы унести меня от него вместе со словами, которые я не смогла произнести, и сжигающей болью. Просто добраться до дома, зарыться в одеяло. А завтра наступит новый день.
От глухого барабанящего стука в окно я дергаюсь. Слышится скрежет тормозов, одновременно с которым распахивается пассажирская дверь, впуская внутрь мой самый любимый запах.
— Я доеду с тобой, — плечо Мирона задевает мою руку, бедро сливается с моим. Его голос глухой и прерывистый. — Не могу я.
Его дыхание совсем близко, горячая ладонь ложится мне на колено, губы находят губы. Моя клиническая смерть длилась всего секунды, и сейчас ей на смену пришло отчаянное желание жить.
Глава 41
За секунду все исчезает: прокуренный дребезжащий салон, неподъемная тяжесть груди, катящиеся слезы и мысли о завтрашнем дне. Он рядом, он тоже не смог, он меня целует. Мое тело реагирует незамедлительно, куда раньше, чем в силах справиться мозг. Я обвиваю руками его шею так сильно, что наверняка причиняю боль; за мгновение жертвую ему себя без остатка: судорожный стон, свои губы, каждый грохочущий удар сердца.
Мирон пахнет как раньше: чистой кожей, неизменным парфюмом и уверенностью в том, что все будет хорошо. Если у каждого человека на земле есть идеальное место, то он — мое.
Мне хочется замедлить время, чтобы смаковать каждый миг: когда его пальцы вдавливаются в мою скулу, ладонь зарывается в волосы, щетина царапает подбородок. Каково расстояние между обреченностью и абсолютным счастьем? В моем случае — всего пара секунд.
От его близости, такого неуемного, требовательного голода каждая клетка наполняется забытой жаждой. Я жмусь к Мирону грудью, шумно дышу, перебрасываю через него ногу, седлая колени. Слышен натужный треск ткани, платье задирается, оголяет бедра. Я чувствую его руки, накрывающие мою наготу: они исследуют, мнут, жадно сжимают.
Мне мало, так мало. Хочется больше. Даже если мы оба очутимся друг в друге абсолютно голыми — сейчас этого будет недостаточно. Я слишком долго умирала без него, чтобы быстро утолить голод. Все только началось, а мне уже страшно, что оно закончится.
Я расстегиваю его рубашку — сейчас я не хочу думать о том, где мы находимся. Горит все мое тело, я всего лишь спасаю себя от воспламенения. Весь холод испарился с последним хлопком двери.
— Я скучала по тебе… Ты никогда не узнаешь как.
Его кожа под расстегнутой тканью горячее моей собственной, я глажу ее, царапаю ногтями ключицу. Твердость члена таранит меня между ног, наш поцелуй не дает возможности ни вдохнуть, ни вздохнуть. Всего этого мне катастрофически мало.
Я спускаю ладони вниз, нащупываю ремень на его брюках, лихорадочно отщелкиваю пряжку. Мирон разрывает наш поцелуй, и мы встречаемся глазами. Его зрачки как две кротовые дыры, черные, не имеют дна. Таким я никогда его не видела.
— Мужик… — он звучит прерывисто и хрипло, когда поверх моего плеча смотрит на водительское сиденье. — Сможешь выйти ненадолго? Я заплачу.
Залезает в брюки, извлекает оттуда несколько купюр и, придерживая ладонью мою талию, тянется вперед.
Я прячу лицо в воротнике его рубашки, топлю остатки стыдливости в запахе кожи. Меня не заботит, что подумает водитель, в возродившемся желании жить есть только он и моя отчаянная жажда.
Машина начинает сбавлять скорость одновременно с тем, как наши губы вновь сталкиваются. Бесстыдный стон слетает с моих губ одновременно с хлопком двери, выносящий приговор остаткам сдержанности. Моей и его.
Рука Мирона обхватывает мой затылок, сдавливает его, сливая воедино наши лица.
— Скорее… Пожалуйста… — я кусаю его губы, вырывая ремень из петель. Ерзаю на эрекции, жмусь к нему телом.
Мирон трогает мою грудь через ткань платья, грубо, остервенело. Никто из нас не преследует целью доставить друг другу удовольствие: мы как вырвавшиеся на свободу звери — грабим, воруем, утоляем голод.
Он не пробует меня пальцами — лишь оттягивает в сторону ткань белья, поднимает мои бедра вверх, опускает на себя резким толчком. Я никогда не слышала, чтобы Мирон стонал, но сейчас он стонет: зажмурившись, сквозь плотно сжатые губы. Я не знаю, куда себя деть. Куда выместить этот взрыв, раздирающий меня на части. Он рвется из меня сипящими всхлипываниями, лихорадочными касаниями пальцев к его непривычно коротким волосам.
Его язык заполняет мой рот, ладони впаяны в бедра, двигая мое тело навстречу. Туго, глубоко, выбивая воздух из легких и загоняя безумие в вены. В его руках, с ним внутри, мне идеально. Я снова его девочка: подчиняюсь его движениям, впитываю растущий экстаз, ощущаю себя в безопасности, задыхаюсь от счастья, доверяю. Сейчас все имеет особенный смысл: столкновение нашей кожи, трение его рубашки о платье, сплетение звуков, которые мы издаем. Температура между нами — кипящие сто градусов, она согревает меня после затяжной зимы.
Я близко, очень близко, и Мирон, как и всегда, это знает. Оттягивает мой затылок, напряженно вглядывается в глаза. Он всегда любил наблюдать мой оргазм. Я не испытываю и тени смущения даже несмотря на разверзшуюся между нами пропасть: добросовестно отдаю ему каждый горловой всхлип, каждую запредельную эмоцию. Сквозь дрожащие ресницы я вижу как он жмурит глаза, чувствую давление руки, вкус его губ. Между ног распирает удвоенной пульсацией, становится нестерпимо горячо и мокро. Белье пропитывается вытекающей спермой, прилипает к коже.
Толчки угасают постепенно: снижают темп и спустя минуту окончательно замирают. Я обнимаю Мирона за шею, жмусь лбом и дрожу, хотя на то совсем нет причины — мне по прежнему жарко. Не хочу шевелится первой, но ведь конец этому спонтанному единению не избежен. Напоследок глажу пальцами его щеки, оставляя на них нежные метки, трогаю лоб губами.
Мирон приподнимает мои бедра, выдергивая себя, деликатно возвращает меня на сиденье. Я свожу ноги, раскатываю до колен платье. Ничего из этого я не хочу делать, просто знаю, что так надо.
Слышится звук задергиваемой молнии, металлическое звяканье пряжки, после которых я решаюсь повернуть голову. В полумраке салона профиль Мирона выглядит высеченным из камня — я не могу разглядеть его эмоций.
— Я верну водителя, — произносит он сипло, его взгляд бегло ощупывает меня: — Ты привела себя в порядок?