Поединок в небе кончился. Все вокруг утопает в мягком зареве заката. Окровавленные останки могучей тучи тонут за горизонтом и постепенно исчезают.
Иван думает о толщине слоя атмосферы, о космических лучах и о новых достижениях науки, о которых читал.
«Теория столкновения двух проходящих близко галактических систем так же произвольна, как и теория образования новых галактик. Мы не знаем, что происходит за пределами нашей системы. Что там есть? И раз не знаем, то еще долго будем воспринимать природные явления с внешней стороны, а не со стороны их действительной сущности! Если для разных сентиментальных душ закат символизирует какую-то поэтическую идею, если другие способны ахать от восторга при виде раскрашенного горизонта, то для меня это всего лишь изменение угла падения солнечных лучей вследствие вращения Земли вокруг своей оси. Отсюда и цвета неба. И ничего больше. И, если бы я так же рассуждал о моих отношениях с женой, если бы за красивой внешностью и драматическими состояниями смог бы увидеть сущность ее характера, я бы не обманулся и ничего бы подобного не произошло! Ну вот, опять она! Как все это противно!»
Дежурный по полку в сопровождении начальника караула делает проверку. Иван отвечает четко, громко, ясно, абсолютно по уставу. Дежурный, не ожидавший такого усердия от старого солдата, удивлен.
«Да, — думает дежурный, — серьезные люди в любом деле на месте!»
Только они отошли, как в глубине заводского двора показалась женская фигура. Иван узнал ее издалека.
Марта.
Сегодня она проходит в шестой раз и всегда, когда на посту Иван. Марта идет легко, покачивающейся походкой, словно движется в танце.
Вчера в заводской лаборатории вышел из строя металлограф. Инженеры испугались, засуетились, решили было разобрать его и отправить в Софию, но кто-то (может быть, Марта) заметил, что у военных есть физик, сотрудник научного института. Ивана сразу вызвали. Он пошел, осмотрел прибор и обнаружил неисправность. Это не было очень сложным делом, но Иван занялся им с радостью и долго работал. Вдруг ему стало приятно снова вернуться к своей прежней работе, почувствовать, что он может выполнить все это. Марта все время вертелась поблизости. Она всячески хотела напомнить, что они некоторым образом друзья, что он должен проявить внимание к ней: улыбнуться, восхититься. Но Иван поправил аппарат, испробовал его и ушел. В дверях она подала ему руку. Он пожал ее, будто знакомился впервые.
— Почему вы не смотрите на меня! — прошептала она.
Он не знал, что ответить. Ему хотелось сказать, что она его не интересует, что у него достаточно своих забот, чтобы обращать на нее внимание, но только посмотрел на нее. И снова почувствовал, как влекут его к себе ее милое лицо, глубокие прекрасные глаза. И сразу же рассердился. Она будто знала это и будто посмеивалась над ним.
— До свидания!
Он вышел. Ему казалось, что она смотрит вслед. У ворот он обернулся. Марта стояла на прежнем месте и смотрела на него. Она сняла халат. Издали в своем розовом платье она походила на маленький нежный цветок, неизвестно откуда появившийся на огромном серо-зеленом фоне зданий завода. Он вернулся в казарму в хорошем настроении.
Ему встретился командир роты:
— Ну как, поправил? — он вроде сомневался.
— Так точно, товарищ капитан! — каким-то новым голосом отрапортовал Иван.
Командир роты удивленно посмотрел на него. Эта молодежь очень уж непостоянна!
Через два часа им снова овладело прежнее чувство отчужденности, и он не преминул посмеяться над собой. Снова ему все опротивело, все, что прямо или косвенно связывалось с его историей…
Марта медленно проходит мимо него своей неизменной танцевальной походкой. Она старается встретиться с ним глазами.
«Зачем создавать новые иллюзии!» — думает Иван и не смотрит на нее.
Она останавливается в шаге от него, поднимает голову и с загадочной улыбкой говорит:
— До свидания!
Иван неопределенно кивает. «Иди своей дорогой, девушка! Найди кого-нибудь другого! Спасибо за внимание, но мне оно поперек горла. Попробовал и меду, и яду! Хватит с меня!»
Она опустила глаза, в которых мелькнула грустная улыбка. Словно поняла его состояние.
Поняла — ничего не поняла! Эти женщины всегда делают вид, что понимают, а никогда ничего не понимают.
Девушка уходит.
«Жизнь должна быть ясной и простой! — продолжает думать Иван. — Только тогда она может быть целеустремленной! Человек должен не разбрасываться, а сосредоточиваться. Так же, как очищают корабли, обрастающие десятками тонн морских водорослей и раковин, так нужно освобождаться и от ненужного балласта предрассудков, ложных чувств. Надо изменить условности, установленные человеком и обществом. Человек будущего освободиться от условностей и сохранит истину!»
Раздается глухой выстрел. Иван поворачивает голову. Из глубины двора к воротам бежит человек с портфелем и револьвером в руках. Он уже в десяти метрах. Низкорослый брюнет лет тридцати, с красивыми вьющимися волосами, смертельно бледным лицом и блестящими от страха темными глазами. На лице выражение отчаянной решимости, и это заставляет Ивана вздрогнуть.
— Руки вверх! — неистово кричит бегущий часовому, натравляя револьвер прямо на него.
В ту же минуту, справа, из другого цеха, выскакивают еще двое неизвестных, тоже в гражданском, с револьверами в руках. Иван не может разглядеть их лица.
Часовой понимает, что он может сделать только одно — закрыть ворота. Железные, обитые листовым железом ворота, с засовом снаружи. Как у него появилась эта мысль, как она превратилась в приказ и как он бросился вперед — Иван не помнил. Он знал только, что стрелять нельзя, потому что уже поздно, но даже если он застрелит первого, другие двое убьют его, и пройдут через ворота, а этого допускать нельзя. Нужно только толкнуть ворота со стороны шоссе и задвинуть их на засов.
Он хватает засов, толкает его со всех сил, не выпускает его из рук. Он не чувствует, как его пронизывают пули, как по ту сторону ворот начинается перестрелка, как он теряет сознание.
Все происходит невероятно быстро и невероятно легко. В его размышления о новом, совершенном человеке врываются пули.
Последнее, что он видит, это брусок сиенита, плотно вросший в землю, отделенный от остальных узкой песчаной полосой. На ней — несколько поникших от осенних дождей стебельков травы. Самый высокий стебелек касается его губ, изо рта течет кровь, нарастает ощущение слабости и жгучего тепла.
«Наверное я умираю! — думает он, и тот голос, который всегда ему возражал, говорит: «Так лучше!»
Иван не знает, что после первого же выстрела трое его товарищей по караулу выскочили на двор, что Сашо, циничный легкомысленный Сашо, ветром вылетел из караульного помещения и, увидев происходящее, крикнул:
— Профессора убили! — и яростно бросился с голыми руками на незнакомцев, пытавшихся открыть ворота и стрелявших в него. Иван не знает, что если бы не Сашо, то те наверное успели бы открыть ворота и пристрелить Ивана окончательно. Что раненный в руку Сашо повалил на землю одного и начал его душить, в то время, как подоспевшая заводская охрана наповал убила второго; третьего — брюнета с испуганными черными глазами и вьющимися волосами — схватил Младен и привязал его к двери около караульного помещения.
Иван ничего не знает.
До него доносится странный запах.
— «Озон!» — определяет он, хотя ему совершенно непонятно, откуда взялся этот озон.
Это его последнее ощущение.
Первым к ламу подбегает Сашо, приподымает голову друга и, увидев кровь, рыдает, как ребенок.
«Все у тебя получается по-детски, Сашо!»
Вскоре подходит Младен. Он нагибается, поднимает безжизненное тело часового и несет его. Младен знает, что все другое излишне.
«Иногда случайность спутывает все планы, Младен! Поэтому не спеши!»
С молниеносной быстротой прибыла скорая помощь, неизвестно кем вызванная. Среди толпы рабочих было слышно:
— Одного из наших убили! Жаль парня! Через три недели кончался срок! Говорят, женат! Бедная жена!
Все подразделение поднято по тревоге. Рабочим приказано вернуться в цеха.
Люди у ворот уже расходятся, когда появляется капитан.
Он нагибается над залитой кровью брусчаткой, над стебельками травы.
Капитан привык все проверять!
10
Вижу! Вижу все, что захочу! Для такого света не нужны глаза!
В этих уединенных комнатах, полных атмосферы тихого уюта и запаха осенних цветов, почти всегда слышна музыка. Старинная гармония, единственно подходящая для этих комнат. Мечтательное созерцание, молитвенность, чистая радость и чистая скорбь. Ничто так не примиряет, не ласкает, как это старинное созвучие трепещущих струн. Этой музыкой люди приближались к богу, этой музыкой двадцатилетняя девушка приближается к свету.
Удовлетворяет ли такая близость, которая долго, слишком долго остается только близостью? Как много раз этой музыке удавалось помочь людям, пусть обманом. Не потеряла ли она своей чудодейственной силы? Это все равно, что потерять половину мира, половину жизни.
Она сидит у окна, откуда приходит свет. Всегда сидит лицом к окну, к свету. Она верит, что этот всесильный свет, проникающий во все уголки мира, когда-нибудь, совсем неожиданно, внезапно проникнет и в ее глаза. Это не надежда, это вера.
Кроме музыки, у нее есть пальцы, они читают безошибочно. Пальцы, чувствительные ко всякой поверхности, с первого прикосновения угадывающие предмет. Иногда с их помощью она пытается потрогать свет, почувствовать его поверхность! Ей кажется, что у него есть своя тонкая, эфирная поверхность. Иногда же ей представляется, будто у света есть свой особый вкус и запах. Сильнее всего она волнуется, когда почувствует на лице солнце!
И если перед ее глазами расстилается пустыня, то ее воображение — это живой мир, населенный осязаемыми образами, которые заменяют ей зрение. Образы, которые ярче любых зрительных представлений.