— Как это неизвестно! — возражает Сандо Верзила. Два года ходят взявшись за руки, точно слепые, все заборы в городе пообтерли. А Кольо, как какой-то джентльмен, все время цветы ей дарит!
— Меис! — для Бандеры содержание этого, неизвестного в болгарском языке слова или понятия, включает не менее двух десятков самых обидных эпитетов.
— Значит, еще неизвестно! — заключает Саше.
— Зачем она тебе! — догадывается Сандо о намерениях приятеля. — Что в ней хорошего! Лучше Куклой займись. Хочешь приведу?
Необыкновенная услужливость — специфическая черта тех, с которыми никто не считается.
Это предложение, словно второе солнце, озаряет не особенно ясно в это утро сознание Сашо.
— Кукла, говоришь! — произносит он, стараясь проникнуть в смысл этого прозвища. С другой стороны, услужливость Сандо отнюдь не льстит его самолюбию.
— Кукла — бесенок! — высказывает свое мнение Бандера.
— Небось здорово пришлось попоститься в казарме? — спрашивает Сандо, подтягивая свои сползающие брюки.
Неизвестно почему, но из всех любовных приключений за время службы, Сашо помнит только историю с Данче. Ему хочется рассказать о ней, похвастаться, но что-то его удерживает, и он не решается… ему неудобно… потому что…
— Разговлялся иногда, — отвечает он и сразу же меняет тему разговора. — Хотелось бы знать, почему Кокки не пошел с нами?
— А потому, что он не такой дурак, как я! — отвечает Сандо. — Кокки не поступается своими интересами.
— Лили! — вставляет Бандера. Жара предрасполагает его к лаконичности.
Вот уже десять минут как он ощупывает свои карманы и, нужно сказать, что отыскать в них что-нибудь — нелегкое дело, так как в рыбацких брюках Бандеры — точно десять карманов. Наконец, то, что он ищет, обнаруживается в переднем нижнем кармане левой штанины. Это завернутая в бумажку, уже употреблявшаяся, жевательная резинка «Жемчужина».
Есть что-то неповторимое и величественное в медленном движении нижней челюсти Бандеры. Молчаливая непокорность, полное презрение ко всему и всем, мудрое созерцание своего внутреннего мира. Он знает все, что надо знать, делает все, что надо делать.
— Значит, Лили! — восклицает Сашо. — Быть этому Кокки битым!
— Ну, вот, из-за тебя ни к одной девчонке не подступишься! — выражает робкое возмущение Сандо Верзила.
Сашо польщен. Теперь он может проявить и снисхождение.
— Ну, положим! У приятелей девушек я не отбивал.
Далее разговор принимает отрывочный характер. Жара лишает какого-либо смысла их слова.
Постепенно шаги шести, покрытых серой пылью босых ног становятся более вялыми и короткими. Наконец приятели достигают излучины реки и останавливаются на берегу.
Трепещущие волны выкидывают веселую шутку с их физиономиями.
Сандо Верзила с небритым лицом, волосатой грудью и своим чудовищным ростом похож на еще не вполне созревшее режиссерское решение образа Мефистофеля.
Пепи Бандера, при небольшом старании, мог бы найти много общего с образом Уоллеса Бири, каким он выглядел на экране первого телевизора.
Что касается Сашо, то он очень напоминал молодого человека с размытого дождем плаката, рекламирующего крем «Юность».
По обеим берегам реки, словно на водопой, собрались стада плакучих ив. Под их кронами призывно улыбается пестрая тень.
Молчат. Ничего интересного.
— Что будем делать? — задает Сандо вопрос, который в сущности является и ответом.
Бандера вынимает двумя пальцами резинку изо рта и, снова завернув ее в бумажку, весьма живописно плюет в воду.
В качестве вожака компании, Сашо обязан что-нибудь придумать.
— Пойдем к домику! — решает он. — Пить хочется.
— Там и виноград найдется! — добавляет Сандо Верзила.
— Если застанем тех, сможем и подзакусить! — высказывает свое мнение Бандера.
Единство мнений подкрепляется единством действий. Шесть босых ног, подарив воде облепившую их по дороге пыль, вылезают на другой берег чистыми. Огромные пауки свисают с обрывков сплетенных ими сетей. Толстые жабы, очертя голову, бросаются в воду. Маленькие птички, перескакивая с ветки на ветку, куда-то исчезают. Шесть босых ног бесшумно оставляют отпечатки ступней на упругом иле в тени деревьев. Выделяется своей грубой рельефностью сорок четвертый номер долговязого Сандо, изяществом — сорок второй номер Сашо, сомнительной мужественностью — сороковой Бандеры. Пожалуй, специалист-хиромант мог бы найти в этих отпечатках больше данных для определения характера их владельцев, чем по линиям ладоней.
— Шш! — идущий впереди Сандо Верзила поднимает руку вверх, словно регулировщик, подающий знак «внимание». Двое других недоверчиво приближаются. У них нет никакого желания оказывать кому-либо внимание.
— Мадемуазель! — демонически произносит долговязый Сандо.
Перед ними в воде белеет дюжина ног.
Одни из них тонкие, с красивыми линиями и нежной кожей, другие мосластые, кривоватые с синеющими жилками.
Словно ток прошел по телам приятелей. Ток, заставивший их преобразиться. С удивительной ловкостью они в ту же минуту оказываются в кустах и бесшумно раздвигают ветки.
— Мадемуазель! — с глубоким презрением подтверждает Бандера.
— Два года ждал этого часа! — Сашо дрожит от волнения, душевные источники которого можно считать самыми чистыми.
В двадцати шагах от них, в воде, фотографируются юноши и девушки. В центре всей компании торчит высокий и худой рыжеволосый юноша с неопределенным цветом глаз. Трудно можно себе представить более непривлекательное лицо. Некая смесь лакейского угодничества, честолюбия и подлости, злобы и трусости. И еще — болезненная изнеженность маменькиного сыночка.
— Снимайся, снимайся, — бормочет Сандо Верзила. — Увековечь свою физиономию.
Мадемуазель — таково прозвище Семерджиева — парня с неприятным лицом. Он бывший однокашник приятелей. Учится в университете в Софии. Этих двух обстоятельств достаточно.
— Помнишь, — трагическим шепотом говорит Сандо Верзила, — когда на уроке истории я выпустил воробья; эта ябеда пошла к директору…
— А помнишь, анонимное письмо отцу, с указанием, где находится тайник с сигаретами! — прерывает его Сашо.
— А история с Райной! — припоминает Бандера. — Когда он к себе домой ее затащил…
— А тот гнусный донос в министерство на Душеньку (учителя по географии)! Комиссия приезжала…
— А…
Десять минут, насыщенных отвратительными воспоминаниями, разжигают жажду мести. И после всех этих пакостных дел — студент!
— Хорошую баню мы тебе устроим! — говорит Бандера, энергичный, как никогда.
— Утоплю его! — вскакивает Сашо. — Избавлю мир от подлеца!
Бандера властно его удерживает. Его осенила прекрасная идея. Подлецам надо платить той же монетой.
Приятели тихо отступают. Поле мщения находится только в ста метрах от них. Там постлано одеяло, на котором разбросано содержимое двух больших рюкзаков. Еда, одежда, шахматы, карты, футбольный мяч…
— Может, заберем, пригодятся? — подмигивает Сандо. Пренебрегаемые люди известны также своей алчностью.
— Ноги тебе вырву! — приглушенно рычит Сашо, понявший гениальный замысел Бандеры.
Месть начинается с банки джема. Густая липкая жидкость вытряхивается в полный разных вещей рюкзак Мадемуазели.
— От джема ему будет очень сладко! Положим теперь туда чего-нибудь кисленького, — и Бандера подает Сашо туристскую коробку, полную свежеприготовленной баклажанной икры.
Неожиданно, во всей своей разрушительной силе, начинает работать воображение Сандо Верзилы.
— Баклажанную икру надо залить маслом, вкуснее будет! — говорит он, и сам нетерпеливо выливает янтарную жидкость из бутылки в рюкзак.
Роясь в другом рюкзаке, Бандера обнаруживает баночку с майонезом, который, как известно, является неотъемлемой частью многих салатов и ассорти.
— Дай салат!
— А теперь песок и камни!
Рюкзак Мадемуазели становится похожим на помойное ведро, вынесенное из какого-нибудь первоклассного ресторана.
Но на этом месть не кончается. Достается и туфлям подлеца. Они набиваются остатками брынзы, смешанными с пахучей подсолнечной халвой.
Особенно отличается долговязый Сандо. Он решил вымазать повидлом все попавшие ему под руки книги. И выполняет он это с удивительным искусством, словно всю свою жизнь только и делал, что мазал книги повидлом.
Остается еще дорогой, из чистой мериносовой шерсти, свитер Мадемуазели. На нем вымещает свою злобу Бандера. Он находит в остальном багаже с десяток свежих яиц, заворачивает их в свитер и прыгает на нем.
Теперь следует заключительная часть отмщения. Небольшой футбольный матч. Трое приятелей разбрасывают багаж так, что под конец совершенно невозможно понять, что произошло, — побывало ли здесь стадо павианов или промчался смерч.
Чтобы избавить потерпевших от подобных сомнений, Бандера поступает по-рыцарски — находит лист бумаги, карандаш и пишет:
«Мерзкая блоха цыплячья… (остальной текст явно не подлежит воспроизведению на нормальном человеческом языке)… мы ждали и дождались!»
Листок прикалывается на видном месте.
— А теперь давай спрячемся и посмотрим! — предлагает Сандо Верзила, воображение которого исчерпано.
— Это мне не интересно! — заявляет Бандера, как человек, имеющий реальный подход ко всему.
— Пошли! — особенным тоном произносит Сашо.
Идут и снова ведут оживленную беседу. Сандо всхлипывает от радости, словно осуществилась сокровенная мечта его жизни. Бандера улыбается сдержанной улыбкой человека искусства, которого публично похвалили.
Только Сашо испытывает странные чувства. Его улыбка угасает, щеки горят.
— Поделом ему! — пытается убедить он себя, точно кадровик, сочинивший объективную характеристику своему любимому другу.
И все же настроение у него портится. Он чувствует себя униженным.
«Эх, Сашо, Сашо!»
14
Я испытывал новое, удивительное чувство полной гармонии, которое шло от тепла моего собственного тела, от моих движений, от невероятной ясности мысли, от картины окружающего мира — всего, что вливалось в мою душу.