— По семнадцати?
— По семнадцати!
Этот разговор позволяет нам проникнуть в сферу деятельности Кокки. Сбор утильсырья — это для Кокки то же самое, что для Сандо игра в белот, для Сашо — футбол, для Бандеры — подпирание уличных столбов.
Задолго до того, как квартальные организации Отечественного фронта предприняли кампанию по сбору утиля, Кокки давно уже успел обшарить подвалы и чердаки доброй половины города. Предпринимал он свои вылазки ночью, проявляя при этом завидную инициативу, сообразительность и бесстрашие в защите личных интересов.
Разумеется, деньги исчезли в руках Кокки. Среди друзей ходили слухи, будто Кокки успел скопить кругленькую сумму, однако все их попытки проверить это остались безуспешными. Вполне естественно, что в соответствии со старым, никем не опровергнутым законом, экономическая мощь делала Кокки довольно независимым. Трем друзьям — доподлинным пролетариям, не оставалось ничего другого, как только презирать его, что они и делали, прозвав его Старьевщиком.
В лаконичном диалоге, вскрывшем деятельность Кокки, речь шла о старой железной кровати, которую Бандера вынес из дому и дал Кокки «сплавить» с уговором поделить поровну вырученную сумму.
— А знаешь, — обращается Кокки к Сашо. — Вместо тебя в воскресенье будет играть Замби!
Это все равно, что сунуть палец в рану. Сашо бледнеет.
— Кто тебе сказал?
— Знаю! — Кокки с сочувствием смотрит на него. — Это точно! Надо же было тебе драться!
Сашо встает.
— Пусть только Замби посмеет в воскресенье выйти на поле. Я ему все кости переломаю!
— Я тебе помогу! — кричит Сандо Верзила.
В первом же календарном матче на прошлой неделе Сашо успел побить одного из игроков и был сразу же исключен из состава команды.
— Не впутывайтесь в это дело, хуже будет, — предупреждает Кокки. — По-моему нам нужно пойти к Старушенции.
«Старушенция» — это тренер местной футбольной команды.
— Никаких старушенций! — ревет Сандо Верзила.
— Ну и что? — спрашивает Сашо. — Меня примут обратно?
— Могут и принять! — говорит Кокки. — Извинишься, скажешь, что больше не будешь…
— Ишь чего захотел! Просить не буду! — категорично заявляет Сашо. — Обойдусь и без них!
— Хочешь, я поговорю со Старушенцией? — упорствует Кокки.
— Скажи им, — вмешивается Верзила, — что нога наша больше не ступит на стадион, если его не примут? И что кое-кому достанется!
— Погоди ты! — перебивает его Кокки. — Подождем до воскресенья. Если наши проиграют, — а я уверен, что им всыпят, тогда мы с ним по другому будем разговаривать.
— Это дело! — соглашается Сашо.
— Все было бы в порядке, если бы не эта история с Мадемуазелью, — заявляет Кокки, который страшно сожалеет, что не смог принять участия в мщении.
Сандо Верзила громко ругается.
Их бывшему однокашнику было совсем нетрудно догадаться, кто испакостил его вещи. И он принял свои меры. Направил письменные жалобы всем органам власти и организациям в городе, включительно в местное спортивное общество. В совпадении фактов есть нечто роковое. В данном случае от этого рокового совпадения пострадал Сашо.
— Почему бы нам не составить свою команду? — Сандо Верзилу озаряет счастливая идея.
— А верно, — саркастически улыбается Кокки: — Для игры в белот!
Сандо Верзила так наивен, что совершенно не замечает иронии.
— Конечно! — восклицает он. — Кто осмелится помериться силами с нами?
Кокки предоставляет Сандо возможность вдоволь насладиться мечтой о титуле чемпиона мира по белоту.
Но вот в разговор вмешивается Бандера. До этого момента он молчал, размышляя о другом.
— Старушенция-то за Куклой приударяет! — кратко и ясно сообщает он. — Втрескался!
Дождь спасательных поясов над океаном, вероятно, не вызвал бы столько надежд среди утопающих.
Сандо Верзила ударяет себя по лохматой голове.
Кокки свистит.
Сашо ухмыляется.
— Ясно! — говорит он. — Все в порядке!
— Или снова возьмет тебя в команду или не видать ему Куклы, как своих ушей! — добавляет Кокки.
— Сколько хлеба, столько и брынзы! — вставляет Бандера.
Атмосфера безысходности испаряется, словно по мановению волшебной палочки. Выход найден.
— Почему ты не сказал раньше, — бросает счастливый Сашо упрек Бандере. И командует Кокки:
— Сыграй по этому случаю!
Кокки снимает с гвоздя на стене аккордеон.
— Женщины — великая сила! — заявляет Кокки, не подозревая, что повторяет весьма старую житейскую истину.
Долговязый Сандо танцует. Его огромным ногам, похожим на ходули, явно тесно в маленькой комнате, и совсем нелегко угнаться за быстрым ритмом. Он впадает в экстаз. Глаза его полуприкрыты, он сгибает руку, словно обнимает за талию невидимую даму такой красоты, какую только может породить его бедное воображение, и предается сладостным чувствам.
Приподнятое настроение возвращает Сашо улыбку, вдвойне более счастливую.
А Бандера? Ему пришлось взять корзину и пойти за виноградом, так как его голодный желудок явно не хочет удовлетворится символической пищей.
— Ку-кол-ка! Ку-кол-ка! — отбивает такт Сашо.
Долговязый Сандо переходит на характерные па. Он мастер импровизации, сенсация всех танцулек. К черту танго и вальсы и прочее шарканье ногами. Вместо фальшивой красоты шаблонного ритма, покажите настоящую, живую красоту человеческого тела! Такова теория Сандо.
Кокки запевает. Музыка и голос металла. Разве не живем мы в век диссонансов? Даже этого, пожалуй, мало. Дайте куриное кудахтанье, кошачье мяуканье, звериные завывания, вопли… По потному телу проходят горячие волны, руки дрожат, язык вот-вот выскочит изо рта. Натянутые барабанные перепонки создают новое ощущение, руки чувствуют притягательную силу космического пространства.
Сандо Верзила расчувствовался.
— Вот это жизнь! Жизнь! — всхлипывает он замогильным голосом.
У Сашо вдруг появляется неподозреваемая до сих пор способность выдумывать новые слова!
— Корамдута! Корамдута! Корамдута!
Больше не нужен аккордеон! Кирпичом по столу! Крышкой по чайнику!
Ничто не утомляет так быстро, как опьянение.
Неожиданно снаружи доносится пронзительный женский голос. Ничто не может подействовать на приятелей сейчас так, как женский голос.
Все трое бросаются к двери.
В десяти шагах от домика — Бандера с полной корзиной винограда. Однако, за корзину ухватилась девушка. Низенькая, темноволосая, глаза ее полны гнева.
— Пусти, тебе говорю! — ревет Бандера и дергает корзину.
— Бездельники! — кричит девушка. — Только воровать умеете! Не дам вам винограда!
— Пусти корзину, тебе говорю! — продолжает Бандера.
— Все звено приведу, узнаете тогда! — продолжает девушка, которая очевидно яе обладает чувством меры.
— Го-гоо! — Долговязый Сандо многозначительно почесывает голову.
Кокки бросается к девушке и целует ее в губы. Она моментально отпускает корзину и закатывает ему оплеуху.
Бандера, воспользовавшись этим, отбегает с корзиной на почтительное расстояние.
— Попробуй, тронь! — кричит он.
Долговязый Сандо жадно смотрит на стройные ноги девушки. Он не хочет отставать от своего приятеля Кокки. Идет к ней, наклоняется и поднимает на руки.
Девушка, вырывается, бьет его по лицу, кричит:
— Пусти, обезьяна такая! Только посмей меня тронуть!
Но Сандо Верзила только теперь входит в раж.
Он крепко сжимает девушку в своих объятиях и несет в домик. Кокки держит ее за ноги, чтобы не брыкалась.
Девушка отчаянно сопротивляется, но уже не кричит.
— Змея, гадюка! — говорит Бандера. — Просто жаль того, кто женится на ней.
Сандо Верзила прижимает ее сильнее. Девушка понимает. Еще одна отчаянная попытка вырваться, и она снова бьет его по лицу. Но все это тщетно — Сандо видал и не такое.
Всей тяжестью он наваливается на нее. Выражение лица достаточно ясно передает его намерение.
— Пусти ее! — неожиданно резко, по-военному командует Сашо.
Сандо Верзила и не думает подчиниться. Пытается преодолеть последнее сопротивление девушки.
Тяжелый кулак Сашо точно находит челюсть Сандо и валит его на пол.
Девушка встает, оправляется, она все еще не может прийти в себя. Кокки учтиво подает ей стакан воды.
— Свинья! — говорит Сашо и пинает лежащего на полу Сандо.
Девушка всхлипывает:
— Верните мне виноград!
— Отдай! — командует Сашо Бандере.
Девушка берет корзину.
— Марш отсюда! Гусыня такая! — выталкивает ее Сашо. — И без твоего винограда обойдемся!
Девушка исчезает. Издалека доносится ее плач.
Молчание. Чувство виновности. Грустные мысли.
17
Вместо того, чтобы работать — служат. Вместо того, чтобы думать — слушаются. Вместо того, чтобы решать — предрешают. Вместо того, чтобы жить — существуют. Их цвет — серый. Серы их лица, серы костюмы, серы дома, серо искусство, сера наука, серы… Ох, если бы только они могли — они и знамя наше сделали бы серым, и нашу кровь!
От новых зданий веет холодом, пахнет известкой и краской, что вызывает неприятное ощущение нечто заполненного и в то же время пустого, необжитого.
Остановившись перед входом, Иван критически рассматривает фасад. Широкие окна, облицовка из белого камня, серый гранитный цоколь, базальтовый настил, надпись золотистыми буквами на черном фоне, вертящиеся двери… Во всем чувствуется солидность, претенциозная торжественность, словно институт имеет такое жизненно важное значение, что без него ничто другое на свете не может существовать.
К Ивану устремляется пожилой, плешивый мужчина с розовощеким моложавым лицом. Это его коллега Неделев.
— О-о-о! — восклицает он и трясет руку молодого физика и, зажмурив глаза от радости, целует его в щеку.
— С приездом! Ну, как рука? Здоров! — сияющая улыбка. — Прошел через огонь и воду! — поднимает обе руки кверху, хлопает в ладоши. — Овации герою! — Для Неделева эта встреча долгожданное счастье. — С каких пор ждем тебя! Шеф сказал: «Сохраним за ним место до конца!» Медаль за боевые заслуги, а?