— По-моему, — говорит он, — самая подходящая работа для Сашо — стать маляром!
— Чтоооо! С кистями возиться?!
— Спокойно! — вмешивается Иван.
— Зачем с кистями, пульверизационный пистолет будет у тебя в руках! — поясняет Младен.
— Не буду я стены мазать! — возражает Сашо.
— Не стены, а металлоконструкции, и не мазать, а опрыскивать, — поправляет его Младен.
«Пульверизационный пистолет… опрыскивать металлоконструкции» — это уже больше нравится Сашо.
— Сколько будут платить за это?
— Освоишь профессию, неплохо будешь зарабатывать, больше ста!
Сашо рассказывает о своем отце, который получает всего-навсего 90 левов. Как он пошлет ему расписку в получении зарплаты. Пусть эта канцелярская крыса увидит своими глазами…
Иван смеется от всего сердца. Сашо делает смешную гримасу, хмурится, старается быть серьезным, но у него это получается как-то по-детски.
— Хорошо… — говорит он. — Подумаю…
— Можешь поговорить с капитаном, он заместитель директора…
— С капитаном! — Сашо разочарован. — Мы, кажется, не очень-то любим друг друга!
— А твоя лаборатория уже готова! — обращается Младен к Ивану. — Целый штаб у тебя будет! Разные аппараты выписывают! И вообще серьезно смотрят на твою работу!
— И лаборанток? — спрашивает Сашо.
— И лаборанток… Марта что, не вернется?
— Нет! — отвечает Иван. — Марта нашла свое место!
За три часа до их отъезда, она пришла к Ивану на квартиру вся трепещущая, взволнованная и уже на пороге заплакала. Иван сразу подумал — это подготовка к чему-то. Марта обняла его и начала целовать всхлипывая.
— Что с тобой? — спросил он.
— Я гадкая, я подлая, я… — приступила она к самобичеванию, обвиняя себя в тысячах пороков.
Он с удивлением смотрел на нее.
— Ты мне простишь — спросила она, взволнованная до предела. Впервые с тех тюр, как он ее знал, лицо ее показалось ему жалким.
— Что?
— Я люблю Ружицкого! — сказала она, виновато потупившись.
Он рассмеялся.
— Ну и прекрасно! — воскликнул Иван. — Люби себе его на здоровье!
— Ты ведь не будешь презирать меня, правда? — она снова заплакала.
— С чего это я должен тебя презирать!
— Мы в воскресенье расписались! — сказала Марта.
— Поздравляю! — он словно предчувствовал такое разрешение. Ружицкий был без ума от Марты в последние дни. — Марта, — продолжил Иван, — ваше решение великолепно! Он на редкость способный и дельный человек!
— Он великий! — воскликнула Марта.
— Положим, он не так уж велик! — рассмеялся Иван. — Но действительно может сделать чудеса… если ты сумеешь ему помочь!
— Я сделаю все для него! — торжественно и звонко сказала она. — Если потребуется, я умру за него!
Ему вдруг сразу стало как-то грустно. Он привык к ней, к ее детским выходкам, страстному стремлению к большому, иллюзорному, к ее теплоте…
Она поняла.
— Ну, солдат! Пожелай мне чего-нибудь! — тогда, во время первой их встречи, она просила его о том же.
Он поцеловал ее и проводил до улицы. Марта побежала по покрытому снегом тротуару сияющая, счастливая… Все походило на правду.
А в лаборатории Ружицкий попросил Ивана простить его. Он был очень забавен, непрестанно повторял «…за то, что произошло», «за то, что произошло…»
Иван рассказывает друзьям про роман Марты и Ружицкого.
— Они очень подходящие натуры, — замечает он.
— Браво, профессор! — восклицает Сашо.
Младен говорит о своей работе. Пока что все идет хорошо, но, по всей вероятности, ему придется переехать на другой завод…
Оба подпрыгивают.
— Это почему же?
— Перспективы! — заявляет он. — Здесь они ограничены…
Друзья подозрительно смотрят на него.
— Конечно, может быть, не так скоро… — однако он покраснел.
— А Виолетта? Как Виолетта? — спрашивает Иван.
Младен смущается.
— Все такая же…
— Я не спрашиваю тебя, какая она, а докуда дошли ваши отношения?
— Докуда они могут дойти! — удивляется Младен. — Мы друзья такие же, какими были!
Иван не верит этому. Сашо меняет тему. Спрашивает о том, что его больше всего интересует.
— Данче работает?
— Да, в том же цехе! Она развелась с тем болваном и живет у матери. — Младен охотно рассказывает про положение дел у Данче и хвалит ее поведение. — Вообще, она прекрасный человек! — заключает он.
Сашо молчит.
Иван расспрашивает Младена о некоторых товарищах по роте. «Без пяти двух», Стоиле… Младен осведомлен о всех.
— Слушай, — между прочим, говорит Иван. — Нам обоим негде жить. Можно нам остановиться у тебя! Временно! Как устроимся, сразу же уберемся.
— Конечно! — отвечает Младен.
— Спасибо, — говорит Иван. — Я никогда не сомневался, что ты не откажешься нас принять! Не будет ли у тебя каких-либо неприятностей с хозяйкой?..
— С хозяйкой? И спрашивать-то ее не буду! — отвечает Младен. — Чувствуйте себя, как дома.
— Браво, Младен! — восклицает Сашо. — Пойду куплю еще бутылку! Дай деньги, профессор!
Иван делает ему знак сесть на место.
— Будем жить дружно, — говорит он, — мы мужчины! Еще когда мы служили, я всегда мечтал о дне, когда мы останемся втроем и поживем вместе. Жалко было расставаться! Давай сделаем так, чтобы мы всегда были вместе!
Он пытается нарисовать воображаемую картину их будущей жизни. И ему кажется, будто то, что он говорит, неубедительно и фальшиво по сравнению с простым и ясным чувством, которое излучают их лица.
Сашо слушает его, растянув рот до ушей — наверное, уже задумал какую-нибудь очередную проделку.
Младен молчаливо улыбается. Словно в нем не осталось ничего скрытого, затаенного.
Сашо вскакивает.
— А помните, когда… — давно забытый случай… рота… наряд… мы втроем…
— А помните?.. — спрашивает в свою очередь Младен и рассказывает другую историю…
— Нет, не так было! — прерывает его Сашо.
А Иван думает, было ли все это так, как рассказывает Младен, или нет, сейчас это не имеет ровно никакого значения.
Важно другое. Они снова вместе.
27
Удивительны женщины, когда они к тому же матери.
Первая смена кончает работу в четыре. За несколько минут до этого к заводским воротам прибывает Сашо. Он снова одет в солдатскую форму — ботинки начищены до блеска, пилотка сдвинута набекрень. Откуда он взял форму, как сумел самочинно мобилизоваться — это остается в тайне.
Часовой Желязко смеется. Что задумал этот Сашо! Как бы ни случилось какой-нибудь беды.
— Будь спокоен! — говорит Сашо. — Только пару минут посидишь в проходной! И оттуда можешь караулить. Оттуда видно!
Желязко согласен. Он и без того, когда холодно, входит в караульное помещение.
Другой становится у шлагбаума, так, как стоял на посту целых два года, но на этот раз без оружия.
Он с нетерпением всматривается вглубь двора. Рабочих первой смены мало. С два десятка женщин и столько же мужчин. Все спешат, подгоняемые холодным ветром, колкими, точно град, снежинками. По заледенелому асфальту идти трудно.
Данче все нет.
Выходят еще несколько человек. Двор пустеет.
— Две минуты прошло! — говорит Желязко, высовывая голову из проходной.
— Сиди там! Еще немного! — кричит ему Сашо. — Еще минутку!
«Может, послать кого-нибудь вызвать ее?»
Сашо не хочется отказываться от своего намерения. Он уверен, что только так должна произойти их встреча, чтобы ее можно было назвать настоящей встречей! Занятый приготовлениями, он очень волновался, предоставляя себе до мельчайших подробностей предстоящее свидание. И теперь он считал совершенно невозможным для себя уйти, отправиться к ней домой или еще куда-либо…
«Если встретимся здесь, — решил он заранее, — все будет очень хорошо! А если не встретимся…»
Маленькая женщина в темно-коричневом пальто и красненьком платке выходит из первого, расположенного напротив, здания. Лица ее не видно, однако фигура, походка… Сашо хватается за железный противовес шлагбаума. Не замечает, как пальцы липнут к ледяному металлу. Снежинки, словно иглы, колют его замерзшее от холода лицо, пальцы ног немеют; ветер развевает полы шинели, но он стоит и слушает сильные удары бьющегося от волнения сердца, которое мощными толчками гонит по всему телу теплую, веселую кровь.
Женщина уже совсем близко. Она идет, спрятав лицо в большой меховой воротник, голова ее почти вся закутана платком. Идет знакомой быстрой, неспокойной походкой, по-женски легко и грациозно покачиваясь…
Вот она всего в нескольких шагах и сейчас, может быть, пройдет, не заметив его. Часовой бесшумно опускает шлагбаум, преграждая ей дорогу. Женщина, встрепенувшись, останавливается перед самым шлагбаумом, поднимает глаза.
Съежившееся от холода лицо начинает отходить. Щеки слегка вздрагивают, краснеют, теплые бархатные глаза загораются огоньками, полуоткрытые губы не могут произнести ни слова.
Он поднимает шлагбаум, протягивает руки, заключает ее в свои объятия и изо всех сил прижимает к себе.
Данче и Сашо.
Замерзшие щеки соединяются, чтобы согреть друг друга. Он целует ее щеки, лоб, усеянные снежинками волосы, приподнимает рукой ее нежный теплый подбородок, смотрит на нее и снова целует, и снова ласкает, и снова прижимает к себе. И все это без единого слова.
Желязко, выпялив глаза, смотрит из окна проходной. Ах, этот Сашо! Опять женщины! Когда он образумится!
Данче приникает головой к его груди.
«Ты не обманул меня, свет мой золотой. Привел его ко мне!
— Почему ты на посту! — спохватывается она. — Тебя мобилизовали?
Весь сияя, он указывает на караулку, в которой сидит Желязко. Она же хотела встретить его у шлагбаума?
— Значит, только переоделся?
— Только переоделся!
— Для меня?
— Для тебя!
Он смотрит на нее.
— Ну, пойдем. Скорей! — говорит она и берет его под руку. Ах, этот жест!