Оскорбленный Лу Фан молча вышел, перебрался через садовую ограду, поднял ненароком голову и увидел на дереве толстый сук. Тогда он снял с себя пояс, накинул его на сук, а другой конец, завязанный петлей, надел на шею.
Но в это время по дереву на землю спустился человек. Это был Цзян Пин.
– Брат Юй-тан, видно, рехнулся, – сказал он. – Так стоит ли из-за него вешаться?
Они потолковали между собой и решили идти к Бао-гуну – сказать, что Бай Юй-тана им разыскать не удалось, повиниться и просить прощения.
– За свое преступление я заслуживаю десяти тысяч смертей! – воскликнул Лу Фан, опускаясь на колени.
Цзян Пин встал на колени рядом с ним. Сюй Цин, до этого сидевший подле Бао-гуна, вскочил с места и последовал их примеру.
– Благородный Лу и вы, молодцы, пришли в столицу во имя защиты справедливости, – сказал Бао-гун, – никакой вины за вами я не вижу. Встаньте, прошу вас, потолкуем!
Узнав от Бао-гуна, что Ма Хань, раненный отравленной стрелой, лежит без памяти, Лу Фан вызвался пойти к Хань Чжану взять спасительное снадобье. Но Цзян Пин его отговорил:
– Если Хань Чжан примет сторону Бай Юй-тана, вы у него ничего не получите. Позвольте, я хитростью выманю у Хань Чжана снадобье, а его самого заставлю покинуть столицу.
И Цзян Пин открыл Лу Фану свой план. Цзян Пин вошел в башню Учености, приветствовал братьев и сказал:
– Наш третий брат Сюй Цин ранен отравленной стрелой. Брат Лу Фан перенес его в рощу, а дальше нести не может. Надо ему помочь.
Хань Чжан немедля последовал за Цзян Пином. Когда они вышли из башни, Цзян Пин спросил:
– Брат Хань Чжан, где твое снадобье?
Хань Чжан молча снял с пояса небольшую сумочку и протянул Цзян Пину. Тот нащупал в ней две пилюли, быстро их вынул, оторвал от халата две пуговицы, завернул в записку, сунул в сумочку и отдал Хань Чжану. Тот ничего не заметил, а Цзян Пин, пользуясь темнотой, отстал на несколько шагов и со всех ног бросился в ямынь.
Хань Чжан между тем не нашел в роще ни Лу Фана, ни Сюй Цина. Цзян Пин тоже исчез. Тогда Хань Чжан вернулся в башню и рассказал Бай Юй-тану о странном поступке четвертого брата. Бай Юй-тан тоже заподозрил неладное.
Тут Хань Чжан случайно ощупал сумочку и невольно воскликнул:
– Ой, что это там? На пилюлю не похоже!
В сумке вместо пилюлей лежали две пуговицы, завернутые в записку. В ней говорилось, что Лу Фан просит Хань Чжана связать Бай Юй-тана, чтобы легче было его схватить и выдать властям.
– Все это козни Цзян Пина, – сказал Хань Чжан. – Уж лучше мне отсюда уйти.
Он вскочил и скрылся за дверью.
Тем временем Цзян Пин возвратился в ямынь со спасительными пилюлями. Их растворили в воде, влили в рот раненому, и он сразу очнулся. Когда вечером следующего дня Цзян Пин снова пробрался в башню Учености, Бай Юй-тана там уже не было. Оказалось, что он побывал на постоялом дворе и забрал свои вещи…
Как-то раз Чжао Ху переоделся торговцем и незаметно вышел из города. Шел он не торопясь, пока не почувствовал, что проголодался. Зашел в небольшой трактир и попросил принести еду. Рядом за столиком сидел старик, лицо его было печальным. Полными слез глазами смотрел он на Чжао Ху.
– Что вам угодно, почтенный? – спросил молодец, проникшись к старику жалостью.
– Простите, я проголодался, а платить нечем. Хотел у вас попросить, да как-то неловко.
– Пустяки! – сказал Чжао Ху. – Присаживайтесь, я угощу.
Старик пересел к нему, но есть ничего не стал и по-прежнему ронял слезы.
– Отчего же вы не едите, что с вами? – спросил Чжао Ху.
– У меня такое несчастье, что и рассказать невозможно!
– Позвольте узнать, кто вы?
– Моя фамилия Чжао, а зовут меня Цин, – сказал старик. – Я слуга из ямыня уезда Жэньхэсянь. Недавно молодой господин Бао отправился в Тайюань воскурить благовония в храме, по пути завернул в Сучжоу полюбоваться природой, а заодно стребовать взятки у начальников уездов. Мой начальник послал меня в гостиницу приготовить вино и закуски, чтобы достойно встретить молодого господина. Но тот приехал и начал придираться: циновка не так постелена, кушанья ему не по вкусу. Словом, он захотел получить с моего начальника целых триста лян! А начальник, человек честный, не дал господину взятку. Тогда господин велел связать меня, утащить на конюшню и избить плетью! Что мне было делать? Вот я и сбежал. Пошел в столицу искать родственников – не нашел. Одежонку, какая была, проел. А что делать дальше – не знаю. Хоть с голоду помирай!
– Подали бы жалобу в суд, – посоветовал Чжао Ху.
Если вам интересно узнать, что ответил старик, прочтите следующую главу.
Глава 47
В руки злодея случайно попадает прошение, и он строит козни. Благородный юноша является в суд и снимает с себя ложное обвинение
Выслушав старика, Чжао Ху подумал: «Господин министр, не щадя сил, служит государю, а его племянник творит беззакония! Придется отвести старика к Бао-гуну!»
Чжао Ху посоветовал старику непременно подать жалобу, дал ему слиток серебра и сказал:
– Возьмите, пригодится.
Старик поблагодарил и ушел. Вскоре покинул трактир и Чжао Ху.
Несколько дней прождал Чжао Ху старика в кайфынском ямыне, но тот все не шел. Вы спросите: почему? Сейчас расскажу…
– Посторонитесь! Государев наставник едет, – услышал старик, едва выйдя из трактира, и упал на колени с криком: «Несправедливо обидели! Несправедливо обидели!..»
Носильщики паланкина остановились. Кто-то сошел с коня, взял прошение и передал в паланкин.
– Возьмите этого человека с собой, – последовал приказ.
Вы, конечно, уже догадались, что в паланкине находился не кто иной, как Пан Цзи. Прошение, которое он держал в руках, было для него подобно сокровищу, свалившемуся с неба. Он тотчас призвал к себе зятя Сунь Жуна, который не замедлил явиться с верным Ляо Тянь-чэном. Посоветовавшись, они решили, что Пан Цзи должен подать государю доклад.
И действительно, на следующий день, едва Сын Неба начал прием, Пан Цзи выступил вперед и подал бумагу. Государь прочел и почувствовал досаду. Тем не менее он вызвал Бао-гуна и спросил:
– Сколько у вас племянников?
– Три, – доложил Бао-гун. – Старший, Бао Ши-энь, и второй, Бао Ши-сюнь, занимаются хозяйством, а третий, Бао Ши-жун, – учится.
– Давно вы с ними виделись? – снова спросил государь.
– С тех пор как служу в столице, мне еще не приходилось бывать дома, и виделся я только со старшим племянником.
Жэнь-цзун кивнул и показал ему доклад Пан Цзи, а также прошение Чжао Цина. Бао-гун внимательно прочел, опустился на колени и сказал:
– Мой племянник непутевый и заслуживает наказания. Прикажите доставить его под стражей в столицу, и я займусь расследованием. Пусть меня вдвойне накажут, если, как родственнику, я дам ему малейшую поблажку.
– Денно и нощно вы усердно трудитесь, – молвил государь. – Откуда же вам знать, что творится дома? Не беспокойтесь, виновного доставят в столицу.
Сын Неба тотчас повелел разослать грамоты во все округа и уезды: как только появится человек по имени Бао Ши-жун, взять его под стражу и доставить в столицу. Не прошло и нескольких дней, как повеление государя было выполнено.
Стражники как раз привезли юношу к городским воротам, когда подскакал верховой:
– Я – Бао Син. Господин первый министр просит вас позволить мне перемолвиться словечком с арестованным.
Получив разрешение, мнимый Бао Син увел Бао Ши-жуна в ближайший трактир, поговорил с ним о чем-то и ускакал.
Между тем стражники доставили арестованного в храм Правосудия и ждали дальнейших распоряжений. За это время Пан Цзи успел уговорить государя привлечь к расследованию дела войсковое управление и цензорскую палату, где начальником был зять Пан Цзи – Ляо Тянь-чэн.
На допросе юноша отрицал свою вину, заявил, что бабушка послала его в Тайюань воскурить благовония в храме. По дороге он решил осмотреть Сучжоу и Ханчжоу с их достопримечательностями. Хотел для этого занять немного денег у одного из начальников уездов, а они, узнав, кто он, стали присылать ему подарки. Так что он ничего у них не вымогал.
– Сколько вы получили денег? – спросил Сунь Жун.
– Точно не помню.
В это время вошел слуга и передал Сунь Жуну от Пан Цзи записку. Тот прочел и покачал головой.
– Ну и дела!
– Что случилось, господин Сунь? – поинтересовался Вэнь Янь-бо.
– А то, что мой тесть тайно установил сумму, которую этому негодяю удалось выудить! – ответил Сунь Жун.
– Покажите записку, – попросил Вэнь Янь-бо.
В записке были перечислены все округа и уезды, через которые проезжал Бао Ши-жун, и проставлены все суммы, которые он получал. На обратной стороне была приписка: Пан Цзи просит Сунь Жуна не жалеть сил, чтобы опорочить первого министра. Вэнь Янь-бо спрятал записку в рукав и обратился к слуге:
– Как ты посмел во время суда передавать записку?
Слугу выгнали, а Вэнь Янь-бо сказал Сунь Жуну:
– Ваш тесть чересчур много себе позволяет!
Тут на выручку Сунь Жуну поспешил Ляо Тянь-чэн и задал подсудимому такой вопрос:
– Присылал первый министр Бао к тебе человека?
– Присылал, – подтвердил Бао Ши-жун. – Он велел мне говорить только правду и просить снисхождения.
– Как зовут этого человека? – снова спросил Ляо Тянь-чэн.
– Его зовут Бао Син.
Вызвали Бао Сина.
– Как ты посмел, пес, самовольно разговаривать с важным преступником? – обрушился на него Сунь Жун.
– Не понимаю, о чем вы спрашиваете? Я неотлучно нахожусь при моем господине, – возразил Бао Син.
– Еще отпирается! – взорвался Сунь Жун. – Двадцать палок ему!
Бао Син ни в чем не признался. Даже угроза пыткой на него не подействовала.
Тогда в зал ввели Бао Ши-жуна. Он долго разглядывал Бао Сина, потом сказал:
– Вроде бы тот, с кем я встречался, был смуглее и худощавее.
В это время явился посыльный и доложил:
– Из кайфынского ямыня прибыл главный письмоводитель Гунсунь Цэ и просит разрешения передать господам судьям письмо.