Маленький Храбрец бросился к северному флигелю, но человек уже перескочил на крышу западного флигеля и спрыгнул вниз, за ограду. Аи Ху тоже перемахнул через ограду, но тут в лицо ему словно повеяло холодом. Маленький Храбрец мгновенно обернулся и вскинул кверху меч. Послышался звон металла, снопом посыпались искры.
– Прекрасно, ловкий прием! Встретимся как-нибудь в другой раз! – крикнул противник и стремглав побежал к лесу.
Аи Ху преследовал его по пятам, но, очутившись под деревьями, вынужден был остановиться – противник исчез из виду.
– Это ты, Аи Ху? – неожиданно услышал он знакомый голос.
– Я, я! – отозвался Маленький Храбрец. – А это вы, учитель? Где же разбойник?
– Разбойник пойман, – ответил Чжи Хуа.
– Если я разбойник, брат Чжи, то кто же тогда вы? – услышал он в ответ.
Чжи Хуа пригляделся и узнал в пойманном Шэнь Чжун-юаня. Он освободил пленника от веревок, стал расспрашивать. Оказалось, что Шэнь Чжун-юань служит у Сянъянского князя.
Подошел Аи Ху, поклонился Чжи Хуа.
– Это ваш ученик? – спросил Шэнь Чжун-юань. Воистину: «У сильного полководца сильные воины!» Как ловко он отразил мой удар, когда прыгал со стены!
– Ловкости у него хоть отбавляй, а вот ума маловато! Если бы не я, не миновать ему гибели, – сказал Чжи Хуа и обратился к Шэн Чжун-юаню: – Зачем, мудрый брат, вы пошли на службу к Сянъянскому князю?
– А куда мне было деваться? – вздохнул Шэнь Чжун-юань. – Только не думайте, что я ему предан. Это я рассказал о его планах и замыслах.
– О, в таком случае ваши заслуги выше моих! – воскликнул Чжи Хуа.
– Какие там заслуги! Государю я не служу, и моих заслуг он не признает! Пусть люди назовут меня благородным и справедливым – это будет для меня высшей наградой.
– Вы правы, – кивнул Чжи Хуа. – Но надеюсь, мы можем рассчитывать на вашу помощь?
– Разумеется!
На этом они расстались…
Когда Чжи Хуа и Аи Ху вернулись на подворье, Цзинь Хуэй уже допрашивал раненого Фан Дяо. Тот не отрицал своей вины и признался, кто и зачем его послал.
Узнав о случившемся, Шао Бан-цзе распорядился доставить Фан Дяо в ямынь, и разбойник повторил свои показания.
Вскоре пришли Ши Цзюнь, Аи Ху и Чжи Хуа, которых пригласили Шао Бан-цзе и Цзинь Хуэй.
За вином и яствами началась беседа. Цзинь Хуэй предложил Ши Цзюню поехать с ним к месту службы, чтобы завершить брачную церемонию.
– Я давно не был дома, – вежливо возразил молодой человек. – Позвольте мне сперва навестить родителей и сообщить им о предстоящей свадьбе.
Цзинь Хуэй охотно согласился.
– Дорога дальняя, и путешествовать молодому человеку одному небезопасно, – заметил Чжи Хуа. – Так что советую вам взять в провожатые моего ученика Аи Ху.
Услышав это, Аи Ху даже подскочил от радости.
Ши Цзюнь тоже был доволен, хотя приличия ради сказал:
– Опять, дорогой брат, я доставляю тебе хлопоты!
Шао Бан-цзе приказал Дин Сюну собрать вещи и велел молодым людям быть осторожными в пути. Ши Цзюнь и Аи Ху поблагодарили, попрощались и направились в Шицзяч-жуан…
На этом и заканчивается повествование о трех храбрых и пяти справедливых.
Правда, после случилось еще немало интересных событий. Вы могли бы узнать, как действовал справедливый Янь Ча-сань в Сянъяне, как Бай Юй-тан пытался проникнуть в Небесную башню, но попал в ловушку и погиб, как, наконец, все герои собрались в кайфынском ямыне у Бао-гуна и дали друг другу братскую клятву, и еще многое другое. Но обо всем этом, если вам интересно, вы можете прочесть в «Малом повествовании о пяти справедливых»[76].
В стихах говорится:
Что ни день вместительные кубки
полнятся искрящимся вином,
И цветов все больше расцветает
в малом палисаде с каждым днем.
Отдаваясь пению и танцам,
собственные души познаем,
И границ не знает наша радость,
и не знает удержу ни в чем.
Сколько в прошлом призрачных мечтаний
воплощенья здесь не обрели,
Сколько удивительных талантов поднималось
из мирской пыли!
Мы их пересчитывать не станем
или по порядку расставлять,
Лишь о тех, что существуют ныне,
нам хотелось ярче рассказать[77].
Сказитель Ши Юй-Кунь и его истории о мудром судье Бао и храбрых защитниках справедливости
Так было еще несколько лет назад. В дощатом домике на Небесном мосту в Пекине ровно в два часа дня из-за высокой конторки вставал немолодой уже человек и, резко ударив черным деревянным бруском по столу, начинал повествование о героях нашего времени и древности. Это был один из многих рассказчиков-шошуды, чье искусство насчитывает тысячу лет.
В былые времена шошуды выступали в Пекине в самых различных местах. И в больших строениях с крытыми черным лаком столами и скамейками, с конторкой для рассказчика, иногда огороженной небольшим барьером. Сюда приходили дворцовые евнухи, почтенные сановники, родовитые маньчжуры, чиновники. У каждого была своя пиала для чая, своя ватная подушечка для сидения, свое постоянное место за столом, которое никто не занимал, если даже хозяин отсутствовал. И в строениях поменьше, стоявших вдоль улиц и потому вытянутых прямоугольником, с некрашеной мебелью. Слушателями здесь были разносчики овощей, плотники, угольщики. У сказителей, выступавших под открытым небом, слушатели менялись от раза к разу. Хозяева «балаганов» приглашали обычно рассказчика на цикл «чжуань», то есть шестьдесят выступлений, во время которых он должен был рассказать одну большую историю. Выступление длилось два-три часа. Народные сказители подарили литературе немало шедевров: народную повесть, историческую эпопею, роман приключений, бытовой любовный роман. Особое место в этом ряду занимает авантюрно-героический роман «Трое храбрых, пятеро справедливых», автором которого считают сказителя-профессионала Ши Юй-куня. Годы его жизни неизвестны. Достоверно лишь, что Ши Юй-Кунь был уроженцем Тяньцзиня – большого портового города в ста километрах восточнее Пекина и что он долгие годы провел в китайской столице, зарабатывая на жизнь выступлениями перед публикой. Слава о нем гремела в годы царствования императоров Вэнь-Цзуна и Му-Цзуна, то есть с начала 50-х до середины 70-х годов XIX века. Он исполнял сказы под аккомпанемент саньсянь – трехструнного щипкового инструмента, отдаленно напоминавшего мандолину. Прозаическое повествование в его сказе перемежалось стихотворными вставками, которые надлежало петь. Когда Ши Юй-Кунь прерывал рассказ, чтобы передохнуть, слушателей занимали ученики сказителя, исполнявшие небольшие отрывки из разных произведений. Возможно, что еще при жизни Ши Юй-Куня один из его почитателей сочинил в манере сказа небольшое произведение под названием «Восхищаюсь Ши Юй-Кунем», повествующее о том, как некогда Ши Юй-Кунь пришел в заброшенный «балаган». Вывеска на нем висела косо, кто-то унес сломанные двери. И тотчас же, словно пчелиный рой, налетели слушатели, заняли все места не только в здании, где поместилось будто бы не меньше тысячи человек, но и в садике подле дома. «Стоило рассказчику коснуться струн, как все стихло. Даже вороны и воробьи не издавали ни звука». В этих словах передана та атмосфера почитания и любви, которой был окружен в столице талантливый сказитель. Ши Юй-Кунь не был простым уличным рассказчиком. Он состоял при княжеском управлении в Пекине и выступал, видимо, в основном перед именитыми слушателями. Сперва он исполнял старинные произведения, заученные в молодые годы, но потом создал свой сказ о судье Бао. Таких рассказчиков, которые осмеливались выступать с собственными оригинальными повествованиями, называли в Пекине «цзуаньлун» – «сочинителями». Их было очень немного.
Вначале Ши Юй-Кунь исполнял отдельные произведения о мудром и проницательном судье Бао. Но отдельные истории плохо связывались воедино. Это явно мешало привлечению постоянных слушателей. Рассказывают, будто Ши Юй-Кунь долго не мог ничего придумать. И вот однажды, в праздник Начала лета – пятого числа пятого лунного месяца, на стене одного из домов он увидел раскрашенный лубок: кот, гоняющийся за бабочкой. Это было аллегорически зашифрованное пожелание спокойно дожить до глубокой старости. (Дело в том, что слово «бабочка», по-китайски «де», звучит так же, как слово «де» – «девяностолетний старец».) Народная картинка натолкнула Ши Юй-куня на мысль создать новую, полную приключений историю о судье Бао, которому помогают храбрые защитники справедливости. В соответствии с сюжетом лубка он ввел в повествование ловкого героя Чжань Чжао по прозванию Императорский Кот, а другого персонажа, проныру и развратника, которого тот преследует и ловит, назвал Пестрая Бабочка. Братьям-мышам Чжао-ланю и Чжао-хуэю сказитель дал фамилию Дин, которая записывается тем же иероглифом, что и слово «гвоздь», а именно на двух гвоздиках и висела на стене картинка.
Старая китайская литература изобилует многочисленными отсылками к древним текстам и историческими аналогиями. В народном искусстве, будь то сказ или лубок, игрушка или вырезка из красной бумаги, почти всегда своя система символов и ассоциаций. Ассоциации эти основаны не столько на древней литературе, сколько на традиционных народных верованиях и на простых бытовых впечатлениях, далеко не всегда улавливаемых иностранным читателем. Так, например, к празднику Начала лета в Китае полагалось плести из камыша изображения драконов, а из полыни – тигров. Камыш с давних пор ассоциировался у китайцев с мечом и символизировал меч, разрубающий нечисть, а полынь, сигареты из листьев которой применялись для целебных прижиганий, считалась средством, избавляющим от наваждений и напастей. Дракон и тигр составляли, таким образом, своеобразную пару в борьбе со злым началом, вот почему и двух героев, судьбы которых в сказе связаны между собой, Ши Юй-Кунь назвал Ша Лун и Ай Ху, то есть Песчаный Дракон и Полынный Тигр. Изображения тигров из полыни делались обычно очень маленькими, величиной с черный боб, и храбрец Ай Ху – соответственно, молод и невелик ростом, он совсем еще мальчик.