Хотя я и остался без динамки, однако принялся рьяно чистить велосипед.
Через несколько минут почувствовал, как моя спина напряглась и будто бы онемела.
Мать удивляется: «У тебя что, глаза на спине? Никогда не подойдёшь к тебе незаметно, обязательно оглянешься!»
В этот раз я не собирался оглядываться, потому что и без этого знал, кто стоит у меня за спиной.
Мои руки по второму кругу протирали раму и ободки, а Тамара все стояла. Даже злость меня взяла. Но я молчал. Если бы это кто из хлопцев вот так вытаращился, я бы гаркнул, как наш сосед: «Чего глаза пялишь, как баран на новые ворота?!» А тут что скажешь? И я, вздохнув, взялся в третий раз за поблёскивающую чистотой раму.
Первой нарушила молчание Тамара.
— Это твой велосипед? — стала наконец рядом со мной.
— Мой! — Я охотно выпрямился и даже поведал историю о том, как он мне достался, ну и обо всем другом, кроме, конечно, неприятности с динамкой. Почему-то очень захотелось похвастаться!
— И он ездит?
Вот уж эти девчата! Только плечами пожимай!
— Слушай… — начала и тут же запнулась Тамара.
Я насторожился. Не попросит ли покататься? Я, в общем-то, не против, но ведь уже ночь на дворе, а дорога неровная. Тамару интересовало другое.
— Слушай, Юрко, говорят, у вас танцы почти каждый день…
— Конечно, — радостно подтвердил я. — И танцы и музыка… Духовой оркестр…
— Так, может, ты меня отвезёшь на танцы? Мама мне разрешила… в парк пойти. И тебе разрешит: моя мама твою попросит…
Если бы Тамара не ляпнула последние слова про разрешение для меня, я охотно согласился бы. А так хмуро пробормотал:
— Если только дождь не пойдёт.
И снова наступило неловкое молчание. Слегка смущённый им, я спросил просто так, чтобы разрядить тишину:
— У вас там, в Вильшанивке, случайно в сельмаге нету динамок?
— Почему же, есть, — равнодушно повела головой Тамара, будто я спросил её об иголках или о плакатах, призывающих бороться с долгоносиком.
Вмиг забыв про неловкость, я впился глазами в Тамарино лицо.
— Да ну?
— Конечно, — кивнула головой Тамара и, резко повернувшись, побежала в хату.
Да за эту новость я готов был завезти её… в бесконечность! Но, само собой разумеется, чтобы никто не видел этого.
Я тут же догнал её, взял за руку и повёл к велосипеду. Уже сидя на раме велосипеда, Тамара охотно согласилась купить мне динамку и передать её с кем-нибудь.
— Я уже все… почти все деньги собрал, — заверил я Тамару.
В парке начались непредвиденные осложнения.
Меня с дивчиной сразу заметили хлопцы и так многозначительно засвистели, что я вобрал голову в плечи, кажется, по самые уши…
Однако Тамару на танцплощадку не пустили. «Рановато тебе сюда. Когда подрастёшь, приходи!» — с улыбкой сказала билетёрша.
И Тамара потащила меня в кино.
— Старый фильм, сто раз уже показывали, — робко запротестовал я.
— Мне хочется ваш клуб посмотреть, — заявила Тамара, и я покорно повернул велосипед к ярко освещённому подъезду.
Я немного растерялся, потому что там хлопцев и девчат полно, всякое могут подумать. Это раз… А второе — билеты… Надо транжирить деньги, с таким трудом собранные.
— Билеты я беру.
— Нет! — внезапно проснулась во мне гордость, до сих пор беспробудно спавшая. — Только я!
Тамара удивлённо посмотрела на меня и ничего не сказала.
Я оставил её в темноте с велосипедом, а сам метнулся к кассе. И хотя стояла очередь, вернулся быстро. Как-то не привык стоять в очередях…
— Ну, пошли, — дёрнула меня за рукав Тамара.
— А велосипед?..
— Что велосипед? — непонимающе взглянула на меня Тамара. — Прислони к стене, и пусть стоит себе.
«Прислони к стене…» Тоже сказанула… Чтоб украли? А впрочем, разве у нас когда-нибудь воровали велосипеды? Ну, кроме того давнего случая с завклубом. Так это же была шутка.
А Тамара уже не дёргала — тащила за рукав.
— Ладно, — вздохнул я, — тогда ты иди, а я… немного погодя.
Тамара рассерженно прикусила губу, но пошла. А я, прислонив велосипед за дверью клуба, на всякий случай ещё и ремнём привязал его к ручке. И в клуб проскользнул, когда в зале погас свет, чтобы меня никто с девчонкой не увидел.
Что это был за фильм, я не разобрался. И глаза, и уши, и вся моя душа были возле велосипеда. И поэтому, когда вспыхнул свет и восторженная Тамара поинтересовалась:
— Ну, как тебе фильм?
Я промямлил:
— Да ничего, только уж больно много собак в нем.
Тамара схватилась за подлокотники кресла и залилась смехом. Сквозь её смех едва проскакивали слова:
— Ой, не могу! Так это же… не собаки… олени…
Пускай и олени, лишь бы велосипед был на месте.
Все обошлось благополучно. Только кто-то из хлопцев написал на моем ремне с насмешкой: «Жених и невеста, где вы — неизвестно!»
Написанное я быстро стер рукавом, а в голове, что ни делал, осталось.
В последующие дни стало ещё хуже.
Я никогда не думал, что девчата едят столько мороженого. И никогда не замечал, что его продают почти на каждом углу. Водил Тамару как можно дальше от киоска с мороженым, но они все-таки встречались на нашем пути, и… мне приходилось раскошеливаться на очередную порцию.
Правда, Тамара каждый раз вынимала свои деньги, но я не брал их. Разбуженная гордость уже не могла уснуть.
Вечерами я хмуро вытаскивал свои сбережения и боялся пересчитывать.
И пополнить их не было никакой возможности. Поскольку если мы не прогуливались с Тамарой по парку или возле речки, то играли в шашки, разгадывали кроссворды, срывали в саду первые жёлтые груши. Срывал, конечно, я, отбиваясь от въедливых ос.
Разве в таких условиях найдёшь время вырваться за металлоломом? Да у меня бы и язык не повернулся сказать Тамаре: «Ты посиди одна, а я побегу насобираю дырявых кастрюль на свалке и отнесу их дядьке Матвею…»
Сегодня, проходя с Тамарой по парку, мы сразу же увидели возле клуба небольшое объявление, написанное чернилами: «В воскресенье массовое гуляние».
Раньше я бы обрадовался такому гулянию, но теперь… Там же мороженое будет, конфеты, пряники… Всяких качелей понастроят…
И я направился к матери.
— Мама, — сами собой малодушно захлопали ресницы, — а тётка Маруся и… Тамара… ещё долго будут гостить у нас?
— О, — лукаво прищурилась мать, — надо, видно, за рушники браться!.. Свадьбу играть…
— Да ну тебя! — кинулся я к дверям и впервые не нашёл щеколду.
— До среды будут! — крикнула вдогонку мать.
Ещё красный после такого разговора, я спрятался под кустом смородины и задумался. Не о рушниках, конечно, а о динамке.
Как ни вертись, оставалось одно: потихоньку съездить в Тамарино село и самому купить динамку. Ну, а мои сбережения могут пополнить деньги, которые я выручу от продажи ручных часов.
Я разыскал их в выдвижном ящике стола, долго рассматривал. Это дядькин подарок. Здоровенные, «кировские». Зато на циферблате нарисовано синее море, на море коричневая яхта с розовым парусом.
Мой двоюродный дядька Степан из Днепропетровска, собираясь в отпуск в наши края, решил привезти мне в подарок свои, хотя и не новые, но хорошие, как твердила тётка, часы — «Победа».
— Да встретился один друг, — виновато сказал дядька, — ну, как пристал — поменяемся да поменяемся, так я и поменялся… Подумал: картинка нарисована, тебе интересно будет…
— Эге, если бы тот «друг» да не принёс пол-литру, — язвительно добавила тётка.
А я вовсе не сердился на дядьку. Большие часы лучше. И ясно видно — морские они. Наверное, какой-нибудь капитан все моря в них исходил.
Через три дня часы остановились, а через месяц пришлось положить их в стол.
Но все равно — красивые часы. На базаре не меньше трёх рублей дадут. За один рисунок дадут.
Вечером я до того придирчиво осматривал свой велосипед, что Тамара с улыбкой спросила:
— Не на Северный ли полюс собираешься?
Я серьёзно ответил:
— Профилактика.
Тамара не поняла слова, но солидно кивнула и отошла.
Однако вскоре вернулась.
— Юрко! Говорят, грибов в лесу! А цветов!..
— Какие сейчас грибы, какие цветы! — поморщился я, глянув на лес, выставивший синие верхушки из-за сизо-жёлтого поля пшеницы. — Одни комары… Тебе, — критически посмотрел на её короткое платье без рукавов, — и соваться туда нельзя.
И как бы не слыша Тамариных пылких заверений, что у неё есть в чемодане блузка с длинными рукавами и брюки, я покатил на улицу, словно проверяя велосипед.
А когда вернулся, Тамара, надув губы, бродила по саду и сердито отбрасывала носком туфли яблоки-падалицы.
«Ну и пусть, — храбро подумал я. — Пусть посердится…» А где-то в груди будто бы кошка царапнула острым коготком.
Утром надо было встать раньше матери. Иначе она, поскольку в доме гости, могла и не отпустить меня в столь далёкое путешествие за динамкой. Я понимал, что сделать это тяжело: люблю поспать, особенно перед рассветом.
Но тут я встрепенулся. Есть ведь и другой выход.
И я воспользовался им.
Когда все уснули, я тихонько взял одежду и перебрался в хлев, на мягкое душистое сено, скошенное в нашем саду. И заснул спокойно, зная, что утреннюю зорьку не просплю.
И не проспал. Потому что петух вскочил на жёрдочку, прямо над моею головой, и так загорланил, что у меня потом ещё долго в ушах звенело.
Я вышел, протёр глаза и не поверил им.
Вокруг все было седым, словно охваченное морозом. Седые яблоки в саду, седая трава, седое небо, даже красное железо на крыше нашего дома поседело.
Селом неторопливо плыл клочковатый туман.
И мой велосипед будто бы покрылся изморосью. Я дотронулся до него. Ладонь стала мокрой. И тут я сообразил, что это серое — не что иное, как роса, густая, крупная.
Я скоренько насобирал яблок и груш, пощупал, на месте ли деньги, часы. И вывел велосипед со двора.
На дороге остановился, с какой-то непонятной грустью оглянулся на хату.
«Я ведь ненадолго. А когда привезу динамку и Тамара увидит, как сильно бьёт фара, то сразу перестанет сердиться… Весь вечер буду катать… К бахче повезу и самую большую дыню куплю… или выпрошу…»