— Все в руках творца, — ответил он. — Как он предпишет, так и будет.
— О, они не скоро уйдут, — подал голос Хамид, — так Кудрат говорит. Он еще сказал, что даже будет лучше, если они останутся насовсем, тогда землю всю отдадут беднякам.
— Я покажу этому шелудивому ослу землю, — воскликнул Лутфулла-бай, — я ему припомню многое и спрошу за многое!
— Не волнуйтесь, почтенный, — успокоил его Сиддык-бай, — сейчас туда пойдут мои сыновья и во всем разберутся. Думаю, что ваш Кудрат чего-то напутал. — Приказал сыновьям: — Сходите с Хамидбеком и разузнайте, в чем дело.
Артык и Пулат, сидевшие в кругу своих друзей на супе, вскочили мигом, но раньше них это сделал Хамид.
— Разберемся, ота, — пообещал Артык и первым вышел за ворота. За ним последовали Пулат и Хамид.
— О, аллах, — воскликнул мулла, — чем мы тебя прогневили?! Зачем ты такие напасти посылаешь на бедные головы своих рабов?! Что начало твориться в этом мире? — вопрос был явно задан юзбаши, а не богу.
— Если бы я знал, — вздохнул Сиддык-бай. — Помню, еще в юности я слышал от одного божьего человека, что перед концом света настанет время больших смут и беспорядков. Брат будет убивать брата, отец пойдет против сына и наоборот. Матери и сестры превратятся в развратниц, а в небе будет носиться молния и беспощадно косить людей. Земля перевернется, и все, что растет, течет, стоит на ней, полетит в черную пропасть. Кажется, это время наступает.
— Ходят слухи, что зять светлейшего не сумел справиться с гяурами и его хотят отстранить от должности главнокомандующего. Вы не слышали ничего об этом, таксыр?
— Что вы, бай-бобо?! Такого никогда не случится! Ибрагимбек храбрый воин, говорят, и умный сардор. К тому же он зять эмира. Такого урусы не одолеют!
— Дай ему, аллах, сил для праведных своих дел, — вскинул руки к своему лицу мулла, — оумин!
Во дворе снова появился Хамид.
— Измена! — крикнул он. — Идемте скорее туда, бай-бобо!..
Площадь была заполнена людьми. Вместе с жителями кишлака тут находились и джигиты Сиддык-бая, только они держались особняком, разбившись на несколько групп. На супе возле мечети, где в теплые летние вечера собираются старики на намаз, стояли Артык и Пулат, а напротив — Кудрат. Возле него, как страж, стоял Хамид.
— Не нужно обманывать народ, Кудрат, — кричал Артык. — Разве гяуры хорошие люди?
— Конечно, — простуженным голосом подтвердил Кудрат.
— Гяуры едят свинью, она у них считается самым лучшим животным. Выходит, что из нечистого рта появляются нечистые слова. А ты им веришь, да еще и правоверным голову морочишь.
«Проповедь муллы упала на благодатную почву, — подумал Сиддык-бай, слушая сына, — и это хорошо, она усилит его ненависть к неверным».
— Я не видел, какое мясо они едят, — упрямо произнес Кудрат, — но всегда буду повторять то, чему был свидетелем. Они никого не трогают, наоборот, помогают вдовам и сиротам, кормят и одевают их.
— Свининой? — с ухмылкой переспросил Артык.
— Кроме мяса, есть еще много съедобных вещей, — ответил тот, — хлебом, например, досыта. Чаем. Кто не верит мне, пусть поедет сам туда и спросит у жены Хушбака-ака и его дочерей.
— Так это ты, сын ослицы, осмелился ослушаться меня? Негодяй! — крикнул издали Лутфулла-бай и сквозь толпу протиснулся к нему. — И я вскормил тебя, сироту?! Скорпиона на своей груди вскормил!
— Вы с меня, бай-бобо, — смело ответил Кудрат, — семь шкур за это время содрали! Разве не правда? Где я все время спал? В овчарне, с вашими баранами, как пес стерег их. А что я ел? Объедки с вашего дастархана. Все ваши слуги так живут. А там… — Он кивнул головой в сторону долины, — бедняки уже начинают понимать, что они тоже люди! Землю им стали раздавать. Разве это плохо?
— Шайтан тебя попутал, — едва сдерживая гнев, произнес Артык и повернулся к толпе: — Люди, его шайтан попутал! Иначе он не стал бы расхваливать самых заклятых врагов мусульман!
— Не расхваливаю, байвачча, а рассказываю о том, что сам видел, — громко ответил Кудрат.
— Ты ослеп, почтеннейший, — рассмеялся ему в лицо Артык, — и перестал отличать добро от зла. Может, ты им продался и стал лазутчиком, а?
Эта мысль так понравилась ему, что он тут же стал убеждать других, что Кудрат продался гяурам, изменил исламу. Значит, и обязан понести достойную кару.
— Не спеши, — сказал Сиддык-бай сыну, поднявшись на супу. — Расскажи-ка, Кудрат-палван, что же там ты увидел, в долине.
— Я не бахши, чтобы тысячу раз повторять одно и то же, — ответил парень. — Людям я уже все рассказал. И сыновьям вашим рассказал, спросите у них, бай-бобо. Вам я скажу другое. Гость в первый день золото, во второй — серебро, в третий — медяшка, а в четвертый… лягушка.
Сиддык-бай понял его. Джигитам указывали на дверь. Он и раньше слышал, что в кишлаке кое-кто недоволен их затянувшимся пребыванием, а теперь это было сказано без обиняков. И словно бы в подтверждение этого, загудела толпа, посыпались упреки:
— Правильно, Кудрат, правильно!
— Пусть убираются из Каратала!
— Нам и своих ртов хватает!
— Скоро и кошек не останется в кишлаке, потому что овец и коз почти всех съели!
— Как вам не стыдно, земляки, — громко вмешался Лутфулла-бай. — Да где это видано, чтобы мусульманин выгонял своего собрата по вере, как бродячую собаку?! И потом… Вы забываете, люди, что они не гости наши, не-е-ет, защитники. Кому хочется, чтобы его дочерей и жен забрали гяуры, пусть скажет? Чтобы наш Каратал осквернили неверные? Одумайтесь, люди! Все мы — братья, так я думаю. У меня тоже живут джигиты, но я ведь не жалуюсь, что мне тяжело, а?!
— Вам, бай-бобо, легко так красиво говорить, — сказал Кудрат, — у вас несметные стада овец, лошадей бог знает сколько. Ваши амбары ломятся от зерна, которым можно прокормить не один Каратал. А у них что? — Он обвел рукой толпу. — Пустые желудки? Хороши защитники, съели все до последнего петуха, да еще и обижаются! Мы считаем, что джигитам Сиддык-бая пора уходить из кишлака. Для бедняков борцы за дело аллаха превратились в наказание! Весна на дворе, люди должны подумать о завтрашнем дне. Кстати, замечу — там красноармейцы помогают дехканам вспахать землю, выделяют лошадей, порой и сами становятся за омач, а здесь… Столько лоботрясов заняты праздной жизнью — спят и едят, причем не свое!
Его снова поддержали односельчане, загалдели, словно на скотном базаре. И Сиддык-бай понял, почему так дерзок этот парень, знает, что те его в обиду не дадут. «А что было бы, — подумал он, — если б в моем Кайнар-булаке остановилось столько едоков? Через три дня начался бы голод». Но и предпринять что-либо определенное бай сию минуту не мог. Уйти еще дальше в глубь гор? Но там одни скалы да арча. Конечно, есть и кишлаки. Только им ли тягаться с Караталом? Наверняка, они окажутся такими же, как Кайнар-булак, нищими, и жить там со столькими джигитами… Он даже представить не решился, что было бы в этом случае… А если уйти на ту сторону Главного хребта? Нельзя! Ему велено быть на этой стороне. Велено самим Ибрагимбеком.
— Друзья, — сказал он тихо, но его услышали все, кто был в этот предвечерний час на площади, — мы ведь тут не по своей воле. Аллаху было угодно, чтобы мы встали под знамя газавата, его рука указала на ваш кишлак. Наступит день, и мы честно исполним свой долг!
— Долг исполняют в бою, бай-бобо, — не сдержался Кудрат, — а не за чужими дастарханами.
— Куда им?! — выкрикнули из толпы. — Хорьки хоть и зубасты, да не львы!
— Какие животы себе наели, а? — добавил еще один.
— Тучность, известно, хороша для барана, — заключил предыдущую фразу кто-то под дружный хохот.
«Что стало с Кудратом, — спрашивал сам себя бай, глядя в чуть насмешливые глаза парня, — да и он ли это? Может, прав Артык, шайтан вселился в него или же сам в его обличии явился сюда? Говорят же, что у шайтана тысяча лиц. — Вспомнив вечер, когда тот хлопнул дверью, бай решил, что он уже тогда показал зубы. — Видно, с молоком это ему вошло, и теперь только с душой выйдет».
— Народ с пути сбиваешь, предатель?! — свирепо произнес Артык, выглянув из-за спины отца. — Убью!
— Погоди, — сказал бай сыну, — пусть уж до конца выскажется этот дьявол. Лучше открытый враг, чем скрытый друг. Он повернулся к толпе: — Наш час вот-вот пробьет, друзья. Хочу сказать вам, что мы не пожалеем себя, а если это предначертано свыше, без страха положим головы в битве за веру свою! Идите по домам, мусульмане, время кубтана на носу…
Интуитивно Сиддык-бай понимал, что ни сейчас, ни потом ему не следует ссориться с простыми жителями, потому что они в массе своей и есть корни дерева, называемого исламом. Обрубишь корни — засохнет все дерево. Он решил сегодня же пройти по домам, где жили его джигиты, и переговорить с ним, предупредить, чтобы они ни в коем случае не ожесточали сердца каратальцев, ничего не брали без спроса.
— Убью я этого изменника, — твердо, как давно решенное, произнес Артык, скрипя зубами, — чтоб другим неповадно было! Страх — великое дело, ота.
— Страх — удел трусов, сын, — ответил бай, — а мы воины. Нам не подобает так поступать. Эти люди наши братья, и, если кто из них заблуждается, мы обязаны помочь, а не угрожать. Можно закрыть городские ворота, а людские рты — нельзя. Неприятно, конечно, слушать такое, но перед творцом мы и за них в ответе…
Толпа расходилась неторопливо, молча, но чувствовалось, что она довольна случившимся, тем, что было высказано все, что наболело. Ее настроение передалось и некоторым джигитам — выходцам из бедных семей. Кое-кто из них откровенно злорадно улыбался, глядя на Артыка. А того еще пуще распирало от злобы. Он резко отвернулся от отца и пошел к группе, где стоял Хамид.
И в тот момент, когда Кудрат готовился спрыгнуть с супы, грянул выстрел. Неожиданный, он разорвал тишину вечера, как весенний гром, выкатившийся из-за снежной вершины. Сиддык-бай вздрогнул и, пока приходил в себя, услышал пронзительный крик:
— У-у-би-и-или! Невинного убили, о, аллах!