— Все равно этот замысел недостоин воина, — произнес Пулат. Но он, однако, ничего путного не мог предложить взамен и потому замолчал.
— В открытом бою, Пулатджан, — поддержал Хайиткаля Гулям, — нам не только их всех, даже один пулемет не одолеть.
— Время идет, бай-бобо, — напомнил плешивый, — а этот паренек, если не хочет идти с нами, пусть стережет лошадей, здесь тоже люди нужны.
— Хорошо, — согласился бай и предложил сыну: — Останься здесь!..
Красноармейцу, который забылся во сне у костра, не суждено было проснуться. Он поник, сраженный сразу несколькими пулями. Не проснулись и многие из тех, кто спал на супе. А вскочившие с постели не смогли сделать и по одному выстрелу. Только одному удалось было метнуться к пулемету, но и его уложила пуля плешивого. Перепрыгнув через дувал, джигиты стали закалывать раненых, кто-то поднес дымящуюся голевешку к соломенной кровле дома. Она вспыхнула ярким огнем, ввинтив в небо черный столб дыма. Все было закончено в считанные минуты.
Огромный кишлак, раскинувшийся по обе стороны широкого сая, казалось, так и не проснулся, хотя грохот выстрелов, возбужденные голоса басмачей могли разбудить и мертвого. Только громко лаяли собаки да истошно орали петухи, предвещая рассвет.
Хайиткаль и еще несколько молодых бурисайцев, не довольных приходом красноармейцев, попросились в отряд бая. Тот распорядился отдать им красноармейских коней и пулемет, с которым, оказывается, один из них мог обращаться. Часть заготовленного чайрикером зерна и скота бай забрал с собой, чтобы не выслушивать, как в Каратале, чьих-то упреков. На какое-то время, решил он, отряду надо исчезнуть в глуши гор, а затем, неожиданно, как сегодня, совершить новый налет, теперь уже на дашнабадский гарнизон…
Пулат был удручен случившимся. Убийство — иначе он и не расценивал это — красноармейцев по-воровски, из-за угла, никак не вязалось в его представлении с понятиями воинской чести и доблести джигита. Его возмущала и беспечность часового русских. «Из-за одного нерадивого, — думал он, — погибло еще двадцать человек, погибло, как стадо джейранов, попавшее в западню, под меткими пулями мергенов. Не доведи аллах нашему отряду таких сторожей!»
Когда отряд перемахнул за первую гряду адыров, над Гиссаром появилось солнце. Его лучи облили золотом дальние отроги Сангардака и Байсун-тау, где остался родной кишлак бая Кайнар-булак, что в переводе означало — кипящий ключ. Действительно, родник в центре кишлака, большой и круглый, как хауз, казалось, кипел. Один час отдыха у этого ключа снимал усталость за целый день. И когда теперь бай сможет вернуться туда?..
Весть о трагической гибели взвода красных конников в Бурисае уже к полудню дошла до командования полка в Юрчи. А часа через три после этого в кишлак прибыл эскадрон войск ВЧК, приданный кавалерийскому полку, который с необходимыми воинскими почестями похоронил в братской могиле погибших красноармейцев и провел тщательное расследование обстоятельств вероломного нападения. Из бесед с местными жителями выяснилось, что басмачей в кишлак привел некий Хайиткаль, который до этого времени отирался возле красноармейцев, пытаясь оказывать свои услуги. Была установлена и примерная численность банды Сиддык-бая.
В то время, как основное внимание красных частей было направлено на разгром и уничтожение армии Энвер-паши, считалось, что отроги Гиссара и Сангардака, прилегающие к окрестностям Юрчи, более или менее спокойны. Возможно, это мнение и было причиной некоторой беспечности бурисайского гарнизона. Появление же отряда Сиддык-бая и нелепая гибель красноармейцев показали, что спокойствие это было обманчивым.
Дерзкий налет на Бурисай вселил надежды в сердца тех, кто притворялся смирившимся с новой властью. В кишлаках, как было установлено, зашевелились ишаны и муллы, призывая молодежь вступать в отряд «снежного барса», как они сразу же нарекли бая, и тем самым заслужить прощение аллаха. И их деятельность в некотором роде была плодотворной — в горы, в одиночку и небольшими группами, вооруженные чем попало, устремились жаждущие крови. Все это заставляло командование полка принять быстрые и решительные меры. Для разгрома банды был создан кавдивизион, а в близлежащие кишлаки направлены активисты из числа местных жителей, чтобы мобилизовать отряды самообороны. Эти же люди повсюду объявляли волю советской власти — басмачи, пришедшие с повинной, будут прощены.
…Сассык-куль раскинулся на пологих берегах речушки, высохшее русло которой летом превращается в дорогу. Улицы кишлака идут параллельно речке, а дома стоят, точно на террасах. И потому, если смотреть издали, кишлак похож на раскрытый веер, нижняя точка которого — огромная серая гранитная глыба Кояташ, очевидно, когда-то сброшенная природой с соседнего склона прямо на середину речки. В северной части кишлака видна широкая дорога, по которой каждое лето на джайляу отправляются отары местного бая. А еще дальше видны перевал и другая, более высокая цепь гор — паутина хребтов, саев и ущелий. Но название кишлак получил от небольшого озера, вода которого насыщена сероводородом и потому вонючая. Сассык-куль в переводе вонючее озеро. Оно лежит в восточной части и огорожено забором из бревен арчи, чтобы ненароком туда не забрела какая скотина и не засосало ее в жижу.
Слава Сиддык-бая мчалась впереди него. Когда он в голове колонны въехал в Сассык-куль, глава состоятельных людей кишлака Юсуф-бай и десятка полтора его приближенных встретили бая хлебом-солью.
— Поздравляем вас, о храбрый воин ислама, — напыщенно произнес он, склоняя голову перед курбаши, — с первой, но не с последней, надеюсь, победой, которая вселила радость и в наши сердца. Добро пожаловать, орлы веры мусульманской!
Сиддык-бай и сам пребывал в приподнятом настроении. Как бы там ни было, его отряд расправился с красноармейцами, захватил много оружия, коней и, главное, пулемет. Это окрыляло его. Он слез с коня и стоя выслушал приветствие Юсуф-бая. Они обнялись и, сев на лошадей, поехали к дому бая, где все было приготовлено к пиршеству в честь победы и приезда желанных гостей.
— Бай-бобо, — сказал Сиддык-баю Хайиткаль, когда гости заняли места за дастарханом соответственно своему положению в отряде и в кишлаке, — русские очень мстительны. Они не простят нам сегодняшнего, и я советую, прежде чем приступить к празднеству, позаботиться о безопасности отряда.
— Э-э, Хайитбек, — беспечно отмахнулся Сиддык-бай, — пока гяуры придут в себя от нашей дерзости да пока нападут на след, красный снег выпасть может. Мы ведь хитрее самой хитрой лисы запутали след отряда, не так ли?
— Это верно, бай-бобо, — сказал плешивый, — но у них есть такая бумага, на которой все горы нарисованы и все кишлаки. Простите, но вы их плохо знаете.
Настойчивость Хайиткаля понравилась баю. «Его можно сделать своим помощником, — подумал он, — очень осторожен и не глуп, стервец».
— Ну, что ж, Хайитбек, — любезно сказал он, — давайте подумаем вместе, как нам лучше разместить джигитов, чтобы гяуры не захватили врасплох, как мы их.
Он поднялся с курпачи и, кивнув плешивому, вышел во двор. Отсюда, с высоты дома Юсуф-бая, накрывающийся шалью сумерек кишлак лежал как на ладони.
— Сколько дорог ведет сюда? — спросил бай.
— Из долины только одна, по которой ехали мы. Но вообще-то сюда можно попасть и кружным путем, через джайляу.
— Вот главный подход и надо охранять хорошенько, — предложил бай, — по-моему, целесообразно поставить пост вон у того камня, дать ему пулемет. А остальных джигитов разбить на мелкие группы, разместив их в домах поблизости отсюда, чтобы контролировать всю улицу сверху донизу. Но и на других дорогах надо поставить часовых.
— Там охрана не нужна, бай-бобо, — сказал Хайиткаль.
— Почему?
— Чтобы попасть на джайляу, русским пришлось бы преодолеть два десятка ташей пути сплошь по горам. На это они не пойдут, потому что кое-где еще лежит снег, тропы мокрые и скользкие.
Доводы плешивого показались баю разумными, и он не замедлил объявить ему о своем решении.
— Вас, Хайитбек, я назначаю своим помощником и именем эмира дарую звание юзбаши. Прошу вас сейчас же заняться охраной кишлака, а как завершите дела, приходите сюда.
— Спасибо, бай-бобо! Приказ ваш будет исполнен!
Хайиткаль сел на коня и помчался вниз к Кояташу.
Сиддык-бай вернулся в михманхану. После нескольких пиал шербета он чуточку захмелел и завел разговор с Пулатом, который молча сидел рядом, не ел и не пил.
— Не рад победе отца, сынок? — спросил он.
— Почему, — вздрогнул Пулат от неожиданности.
— Что ж не весел тогда?
— Устал малость, ота.
— Джигиту в твоем возрасте не пристало жаловаться на усталость, — подал голос Юсуф-бай. — Ему бы, — он подмигнул Сиддык-баю, — сейчас пери для развлечений, усталость как рукой сняло бы.
— Верно, Пулатджан? — улыбнувшись, спросил Сиддык-бай.
— Что вы, ота, — смутился Пулат, — зачем так? Я думаю о брате, как он там без нас?
— Соскучился?
— Да, — ответил Пулат, обрадовавшись, что удалось отвлечь внимание отца от себя. Теперь тот тоже станет думать об Артыке и оставит его со своими мыслями. Резня, устроенная отцом в Бурисае, угнетала его. «Врага надо побеждать в открытом бою, — снова вернулся он к думам, не дававшим ему покоя, — не добыча волку благо, а отвага. Мы же, как бы там себя ни называли, даже на волков не похожи. Скорее, на гиен!»
— И один враг опасен, — как бы разгадав его мысли, сказал Сиддык-бай. Потом сам же перевел разговор на Артыка. — Не скучай, скоро, даст бог, встретишься с ним. Повоюем вот в этих краях, соберем достаточно сил и махнем в главную ставку. А пока пей, сын мой.
Хозяин протянул Пулату полную чашу мусалласа:
— Пейте, джигит!
Пулат не посмел отказать. Он выпил, и тепло вина потекло по жилам, бодря и чуточку кружа голову. Он включился в общий разговор, который, как и весь день, сначала вертелся вокруг Бурисая, а затем пошел о кишлаке Сассык-куль, когда он возник да что говорят легенды. Пиршество затянулось. Было около полуночи, когда во дворе зашумели люди, требуя свидания с Сиддык-баем. Курбаши вышел к ним и в свете факелов увидел гневные лица. От группы отделился коренастый чернобородый мужчина.