государство долго не протянет. Видимо, нет на свете способа жить достойно. Даже если он оставит эту профессию, на его место придут другие. Приходится быть плохим, чтобы выжить. Помнится, доктор Вольфганг в лагере говорил примерно то же самое.
Дикштейн давно уже понял: смысл жизни заключается не в выборе между «хорошо» и «плохо», а в том, победил ты или проиграл, хотя порой эта философия не приносила утешения.
Он вышел из бара и направился к дому Воротничка: нужно ковать железо, пока горячо. Света в мансарде не было, и Дикштейн приготовился ждать.
Начало холодать. Он принялся ходить туда-сюда, чтобы согреться. Все-таки европейская погода действует угнетающе. В это время года в Израиле просто рай: долгие солнечные дни и теплые ночи, здоровый физический труд, разговоры и смех по вечерам. Ему очень захотелось домой.
Наконец они появились. Голова у блондина была забинтована, он шел, держась за руку друга, словно слепой. Остановившись возле двери, Воротничок принялся искать ключи. Дикштейн перешел улицу; они стояли к нему спиной и не слышали, как он подошел. Воротничок открыл дверь, обернулся, чтобы помочь юноше войти, и увидел Дикштейна.
– Господи! – вздрогнул он от неожиданности.
– Что? Что такое? – заволновался блондин.
– Это он.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Дикштейн.
– Звони в полицию! – воскликнул юноша.
Воротничок взял его под локоть и попытался пройти. Дикштейн протянул руку и загородил дверной проем.
– Впустите меня, или я устрою скандал на всю улицу.
– Он не отстанет, пока не добьется своего, – пробормотал Воротничок.
– Но чего ему надо?
– Сейчас объясню, – пообещал Дикштейн. Он вошел в дом и стал подниматься по лестнице.
Поколебавшись, любовники последовали за ним.
Все трое поднялись наверх; Воротничок отпер дверь, и они вошли. Дикштейн огляделся. Квартира оказалась просторнее, чем он себе представлял. Старинная мебель была подобрана со вкусом, обои в полоску, многочисленные картины и цветы в горшках придавали помещению элегантность. Воротничок усадил друга в кресло, помог ему прикурить и присел рядом в ожидании.
– Я – журналист, – начал Дикштейн.
– Журналисты берут у людей интервью, а не избивают их до полусмерти, – перебил его Воротничок.
– Я его не избивал – всего лишь пару раз ударил.
– За что?
– Так он первым набросился – разве он вам не сказал?
– Не верю.
– Вы хотите потратить время на спор?
– Нет.
– Вот и хорошо. Я хочу написать статью о Евратоме, и статью громкую – это важно для моей карьеры. Как вариант, можно выбрать тему преобладания гомосексуалистов на ответственных постах в столь весомой организации.
– Козел вонючий! – не сдержался блондин.
– Как скажешь, – невозмутимо ответил Дикштейн. – Однако я могу и передумать, если найдется тема поинтереснее.
Воротничок провел рукой по седеющим волосам; Дикштейн заметил прозрачный лак на ногтях.
– Кажется, я понял, – протянул он.
– Что? Что ты понял? – заволновался блондин.
– Ему нужна информация.
– Вот именно, – кивнул Дикштейн.
Воротничок немного успокоился. Теперь настало время изобразить дружелюбие, проявить человечность, расслабить их. Дикштейн заметил графин с виски на отполированном до блеска столике.
– Послушайте, я воспользовался вашим уязвимым положением – вы меня за это ненавидите, понимаю, но поверьте – ничего личного, работа есть работа, – сказал он, разливая маленькие порции. – Разве что еще я пью ваш виски.
Он протянул им стаканы и снова уселся.
Повисла пауза.
– И что же вы хотите знать? – спросил Воротничок наконец.
– Так. – Дикштейн сделал крошечный глоток: виски он терпеть не мог. – Евратом отслеживает все перемещения расщепляющихся веществ в пределах и за пределами стран-участниц, верно?
– Да.
– Если кто-то захочет перевезти хоть один грамм урана из пункта А в пункт Б, он должен спросить у вас разрешения.
– Это так.
– И у вас хранятся записи всех выданных разрешений.
– В компьютерной базе.
– Я знаю. И вы можете распечатать список всех запланированных перевозок урана, на которые выдано разрешение?
– Да, мы распечатываем его раз в месяц.
– Отлично, – сказал Дикштейн. – Мне нужен этот список.
На сей раз молчание затянулось. Воротничок выпил немного виски. Дикштейн к своему больше не прикоснулся: два пива и бокал бренди за вечер и без того превышали его двухнедельную норму спиртного.
– А зачем вам список? – спросил блондин.
– Хочу проверить все поставки. Подозреваю, что реальность отличается от цифр на бумаге.
– Я вам не верю, – заявил Воротничок.
А он не глуп, отметил Дикштейн.
– Ну и зачем же мне, по-вашему, список?
– Не знаю. Но вы – не журналист, и вообще, вранье все это.
– А какая разница? Думайте что хотите – у вас все равно нет выбора.
– Есть, – возразил Воротничок. – Я подам в отставку.
– В таком случае, – медленно произнес Дикштейн, – я из вашего друга котлету сделаю.
– Мы обратимся в полицию! – пригрозил блондин.
– А я уеду – скажем, на год. Но потом-то все равно вернусь – и вот тогда тебя мама родная не узнает.
Воротничок в изумлении уставился на Дикштейна.
– Да кто вы такой?!
– Какое это имеет значение? Вы же понимаете, что я сдержу свое слово.
– Понимаю… – Воротничок спрятал лицо в ладонях. До него медленно доходила вся серьезность ситуации: его загнали в угол, выбора действительно нет. Дикштейн умолк, дав ему время осознать это в полной мере.
Наконец он мягко нарушил молчание:
– Распечатка получится объемистая.
Воротничок молча кивнул, не поднимая глаз.
– Ваш портфель проверяют перед выходом из здания?
Тот покачал головой.
– Распечатки хранят где-то под замком?
– Нет. – Воротничок постарался собраться с мыслями. – Нет, – устало повторил он, – это не секретная информация, всего лишь конфиденциальная.
– Хорошо. Значит, завтра надо продумать все детали – какую копию взять, что сказать секретарю и так далее. Послезавтра вы принесете бумаги домой. Я оставлю записку с подробной инструкцией о том, как передать документы мне. – Дикштейн улыбнулся. – После этого мы, скорее всего, больше не увидимся.
– Да уж надеюсь, – пробормотал Воротничок.
Дикштейн встал.
– Отдохните пока от звонков, – сказал он, выдергивая телефонный шнур из розетки.
Блондин уставился на выдернутый провод; кажется, его зрение понемногу восстанавливалось.
– Боитесь, что он передумает?
– Это тебе надо бояться, – ответил Дикштейн и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
В жизни невозможно угодить всем и сразу, особенно в КГБ. Обойдя своего шефа по делу Дикштейна, Давид Ростов приобрел злейшего врага и стал страшно непопулярен среди лояльных к начальству. Отныне Феликс Воронцов был готов на все, чтобы его уничтожить.
Впрочем, Ростов этого ожидал и нисколько не сожалел о своем решении пойти ва-банк. Напротив, он был даже рад и уже планировал покупку стильного английского костюма в спецсекции на третьем этаже ГУМа, как только получит туда пропуск.
Сожалел он лишь о том, что оставил лазейку для Воронцова: реакцию египтян следовало учесть. С этими арабами вечная проблема – толку от них ноль, их никто и не воспринимает всерьез. К счастью, Юрий Андропов, глава КГБ и доверенное лицо Брежнева, сразу понял, что Воронцов пытается перехватить проект, и не допустил этого.
Итак, вследствие собственной оплошности придется работать с чертовыми арабами – что и говорить, приятного мало. Ростов собрал свою небольшую команду: он, Николай Бунин и Петр Тюрин за долгие годы прекрасно сработались. А вот Каир был дырявым как решето: чуть ли не половина информации, проходящей через них, тут же просачивалась в Тель-Авив. Посмотрим, как себя покажет Ясиф Хасан.
Ростов отлично помнил Хасана: богатый баловень, праздный и надменный, умный, но без огонька, с узкими взглядами и обширным гардеробом. В Оксфорд он попал благодаря состоятельному отцу, и сейчас это раздражало Ростова гораздо больше, чем тогда. С другой стороны, знакомого проще контролировать. Нужно сразу дать понять, что его присутствие в команде – всего лишь дань политическим условностям. Однако при нем следует быть предельно осторожным: выдашь слишком мало информации – Каир пожалуется в Москву, слишком много – и Тель-Авив начнет совать палки в колеса.
Все это было чертовски неудобно, а главное – некого винить, кроме себя.
Ростов нервничал всю дорогу до Люксембурга. По пути он сменил три самолета и два паспорта: прибывающих из СССР местные иногда брали на заметку.
Разумеется, в аэропорту его никто не встретил. Ростов взял такси и поехал в отель.
Зарегистрировавшись под именем Дэвида Робертса, он получил от администратора записку. Направляясь к лифту, Ростов вскрыл конверт, на листке бумаги было написано: «Номер 179».
Он дал на чай носильщику, поднял трубку и набрал 179.
– Алло?
– Я в 142-м номере. Через десять минут приходи на совещание.
– Ладно. Слушай, это ведь…
– Заткнись! – оборвал его Ростов. – Никаких имен! Жду через десять минут.
– Да, конечно, извини! Я…
Ростов повесил трубку. Что они там, в Каире, с ума посходили?! Берут на работу кого попало! Это ж надо – называть настоящие имена по телефону! Все оказалось еще хуже, чем он предполагал.
В прежние времена Ростов любил перестраховываться: выключал свет и садился напротив двери с оружием наготове на случай ловушки. Сейчас он считал подобные меры паранойей, годной разве что для сериалов, и даже не брал с собой пистолет – ведь в аэропорту могли проверить багаж. Хотя, разумеется, предосторожность никогда не помешает, и кое-какие «штучки» у него при себе имелись, включая электрическую зубную щетку для глушения «жучков», крошечный «Полароид» и шнурок-гарроту.
Ростов быстро распаковал небольшой чемодан: бритва, зубная щетка, пара немнущихся рубашек и смена белья; затем налил себе шотландского виски из мини-бара – преимущество работы за границей. Ровно через десять минут раздался стук в дверь. Ростов открыл, и Ясиф Хасан вошел в номер, широко улыбаясь.