Ростов стиснул кулак, подавляя волнение.
– Вот это повезло!
– Что дальше?
Ростов помедлил, прикидывая.
– Так… Он понял, что мы в курсе.
– Да. Мне возвращаться на базу?
– Пока не надо. Профессор не сказал, на сколько Дикштейн собирается задержаться в Англии?
– Нет. Я прямо так и спросил, но он не знает.
– Естественно. – Ростов нахмурился, соображая. – Так, первым делом Дикштейну надо доложить боссу, что его засекли; значит, он свяжется с лондонским отделением.
– А может, уже связался.
– Возможно, ему понадобится личная встреча. Он очень осторожен, а это требует времени. Ладно, я этим займусь. Буду в Лондоне сегодня. Ты где сейчас?
– Я все еще в Оксфорде – приехал сюда прямо с самолета. В Лондон смогу вернуться только утром.
– Ясно. Заселяйся в отель «Хилтон», я появлюсь к обеду.
– О’кей. À bientôt[22].
– Погоди.
– Я тут.
– Ничего больше не предпринимай, дождись меня. Ты все сделал хорошо – не испорти.
Хасан повесил трубку.
Интересно, Хасан и вправду замышляет какую-нибудь глупость или ему просто не понравился назидательный тон? Скорее всего, последнее. В любом случае за несколько часов он не успеет ничего натворить.
Ростов мысленно переключился на Дикштейна. Второго шанса напасть на его след не будет: нужно действовать немедленно. Надев пиджак, он вышел из отеля и поехал в советское посольство.
Пришлось долго ожидать, пока его впустят среди ночи, затем представляться по очереди четырем должностным лицам. Дежурный оператор при виде его вытянулся по стойке «смирно».
– Садитесь, – велел ему Ростов. – Будем работать. Сперва свяжите меня с лондонским отделением.
Тот поспешно сел за шифровальное устройство и принялся звонить в советское посольство в Лондоне. Ростов снял пиджак и закатал рукава.
– Полковник Ростов желает поговорить с высшим руководством службы безопасности, – сказал оператор и указал Ростову на параллельный телефон.
В трубке раздался голос старого вояки:
– Полковник Петров слушает.
– Мне нужна ваша помощь, – заявил Ростов без всякой преамбулы. – Согласно моим данным, в Англии в настоящий момент находится израильский агент Нат Дикштейн.
– Да, нам прислали его фотографию, но о прибытии не сообщили.
– Скорее всего, он свяжется со своим посольством. Я хочу, чтобы вы взяли под наблюдение всех легальных израильтян в Лондоне прямо с утра.
– Ничего себе запросы! – В трубке раздался смешок. – Откуда я возьму столько народа?
– Не говорите ерунду – у вас сотни людей, а тех всего-то десяток-другой.
– Извините, я не уполномочен разворачивать такую операцию по первому вашему слову.
Ростову захотелось его придушить.
– Это срочно!
– Пусть мне отправят приказ по всей форме, и я в вашем распоряжении.
– Да к тому времени его и след простынет!
– Ничем не могу помочь.
Ростов швырнул трубку на рычаг.
– Чертовы русские! Пальцем не шевельнут без одобрения десяти инстанций!.. Так, давайте Москву – пусть найдут мне Феликса Воронцова.
Оператор принялся набирать номер. Ростов нетерпеливо барабанил пальцами по столу. Петров, наверное, спит и видит, как бы на пенсию поскорее выйти, – остальное его уже не интересует; в КГБ таких полно.
Через несколько минут в трубке возник заспанный голос Воронцова:
– Слушаю. Кто это?
– Ростов на проводе; я в Люксембурге. По моим расчетам, Пират планирует связаться с израильским посольством в Лондоне. Я хочу, чтобы наши проследили за местными израильтянами.
– Так позвони в Лондон.
– Уже звонил. Просят официального указания.
– Тогда подай запрос.
– Я и подаю!
– Посреди ночи ничего не могу сделать. Позвони мне утром.
– Как так – не можешь? Да ведь… – Внезапно Ростов понял, в чем дело. Усилием воли он взял себя в руки. – Ладно, утром так утром.
– До свидания.
– Феликс!
– Да?
– Я это запомню.
В трубке раздались короткие гудки.
– Что дальше? – спросил оператор.
Ростов нахмурился.
– Подождите, дайте подумать. Пока держите линию с Москвой.
Ну конечно, Воронцов не намерен ему помогать – надо было сразу догадаться! Старый козел хочет, чтобы Ростов провалил операцию и тем самым доказал его правоту. Наверняка они с Петровым – приятели, и Феликс лично попросил его тянуть резину.
Оставалось только одно. Затея была опасная, и она могла плохо кончиться: в лучшем случае его отстранят от дела, а то и от работы. Однако ставки слишком высоки – тут уж либо пан, либо пропал.
Пару минут он обдумывал предстоящий разговор, затем скомандовал:
– Соедините с квартирой Юрия Андропова на Кутузовском проспекте, дом 26.
Оператор поднял брови – в первый и, наверное, последний раз в жизни ему велели связаться с главой КГБ, – однако промолчал. Ростов ждал, заметно нервничая.
– На ЦРУ, небось, проще работать, – пробормотал он.
Оператор подал ему знак, и он поднял трубку.
– Слушаю.
– Фамилия и звание! – гаркнул Ростов.
– Майор Щербицкий.
– Говорит полковник Ростов: мне срочно нужен Андропов. Если он не подойдет к телефону через две минуты, ты будешь всю оставшуюся жизнь валить лес на Колыме, понял?!
– Так точно, товарищ полковник. Подождите, пожалуйста.
Вскоре Ростов услышал низкий, уверенный голос Андропова – одного из самых могущественных людей в мире:
– Ну вы нагнали страху на бедного Щербицкого!
– Извините, Юрий Владимирович, у меня не было выбора.
– Ладно, что там у вас? Надеюсь, это серьезно.
– «Моссад» охотится за ураном.
– Ничего себе!
– Имеются основания полагать, что Пират в Англии и собирается связаться со своим посольством. Я обратился к нашим в Лондоне с просьбой взять под наблюдение всех израильтян, но полковник Петров разводит волокиту.
– Я поговорю с ним прямо сейчас.
– Спасибо, Юрий Владимирович.
– Да, кстати – на этот раз прощаю, но больше не звоните среди ночи.
Раздался щелчок – Андропов повесил трубку. Ростов засмеялся, чувствуя, как спадает напряжение. Дикштейн, Хасан, Феликс… Да пусть себе творят что хотят – он с ними со всеми справится!
– Получилось? – улыбнулся оператор.
– Да, – ответил Ростов. – Наша система, конечно, неэффективна и коррумпирована, но в конце концов мы добиваемся своего.
Глава восьмая
Дикштейну ужасно не хотелось покидать Сузу и возвращаться к работе.
Он оставил сообщение для Борга у стойки информации в аэропорту и теперь сидел в ресторане на Фулэм-роуд, поджидая его, оглушенный событиями прошлой ночи.
Проснувшись в шесть утра, Дикштейн ударился в панику, пытаясь сообразить, где находится. Увидев на подушке смуглую ручку Сузы, похожую на спящего зверька, он вспомнил все и едва смог поверить своему счастью. Он не хотел ее будить, но не удержался и погладил по плечу. Она тут же проснулась, и они шаловливо занялись любовью, улыбаясь, хихикая и глядя друг другу в глаза в момент кульминации. Потом они дурачились на кухне, едва одетые; кофе вышел слабый, а тост вообще подгорел.
Ему хотелось остаться здесь навсегда.
С возгласом ужаса Суза подняла с пола его майку.
– Это что еще такое?!
– Майка.
– Я запрещаю тебе носить такую гадость! Это негигиенично, к тому же они давно вышли из моды, и вообще – мешают трогать твои соски!
Суза состроила такую развратную рожицу, что он покатился со смеху.
– Ладно, больше не буду.
– Вот и хорошо. – Она открыла окно и выбросила майку прямо на улицу, и Дикштейн снова расхохотался.
– Тогда я запрещаю тебе носить брюки, – заявил он.
– Это еще почему?
Наступила его очередь плотоядно улыбаться.
– У всех моих брюк есть молния.
– Не пойдет – нет пространства для маневра.
И все в таком духе…
Они вели себя так, словно первыми открыли секс. Правда, когда она заметила его шрамы и спросила, откуда они, веселье стихло.
– Я прошел три войны в Израиле, – сказал он. Это была правда, но не вся.
– Зачем ты туда поехал?
– Ради безопасности.
– Но там же, наоборот, опасно!
– Речь идет о другой безопасности, – сказал он небрежно, не желая вдаваться в объяснения, однако потом передумал – она должна знать о нем все. – Понимаешь, я хотел жить там, где никто не скажет мне: «Ты не такой, как все, ты – не человек, ты – жид», где никто не будет бить мои окна или проводить надо мной эксперименты лишь потому, что я еврей. Если честно… – Суза внимательно смотрела на него ясными глазами, и он решил говорить всю правду без обиняков, не стараясь приукрасить. – Если честно, мне неважно, Палестина, Уганда или Манхэттен – лишь бы я мог сказать: «Вот мой дом», и я буду готов сражаться за него до последнего. Поэтому я никогда не спорю на тему правомочности создания Государства Израиль: об игре по правилам здесь речи и не было. После войны идея честной игры в международной политике кажется мне дурной шуткой. Я не претендую на благородство помыслов, я просто говорю как есть. Нью-Йорк, Париж, Торонто – где бы ни жили евреи, как бы глубоко они ни ассимилировались, всегда остается страх: рано или поздно разразится новый кризис, вину за который удобно будет возложить на них. А в Израиле – что бы ни случилось, я никогда не стану жертвой такого отношения. Там можно сосредоточиться на простой повседневной жизни нормального человека: сажать и собирать урожай, покупать и продавать, сражаться и умирать. Наверное, поэтому я и уехал туда… Тогда я вряд ли видел всю картину столь ясно и отчетливо, да и сейчас впервые пытаюсь сформулировать эту мысль, но вот как-то так.
Помолчав, Суза сказала:
– По мнению папы, Израиль сам стал расистским государством.
– Так говорит и наша молодежь. Что ж, у них есть на то основания. Если… – Он запнулся.
Она выжидающе смотрела на него.
– Если бы у нас с тобой родился ребенок, они бы отказались считать его евреем, он стал бы гражданином второго сорта. И все же мне кажется, это не будет длиться вечно. На данный момент религиозные фанатики, к сожалению, составляют большинство в правительстве, ведь сионизм изначально был религиозным движением. По мере созревания нации они постепенно отпадут. Расистские законы уже сейчас противоречивы, мы выступаем против них и рано или поздно победим.