– Нам нужно знать, где и когда Дикштейн планирует операцию по захвату, – сказал он.
– Зачем? – спросил Ростов, разводя руки в стороны. – У нас Тюрин на «Копарелли» и маяк на «Стромберге»: мы постоянно их мониторим. Будем держаться поближе и вовремя вступим в игру.
– Но мое судно должно находиться в нужной точке в решающий момент.
– Так следуйте за «Стромбергом», только держитесь за линией горизонта и тогда сможете принимать его радиосигналы либо оставайтесь на связи со мной на «Карле». Можно и то и другое.
– А если маяк не сработает или Тюрина засекут?
– С другой стороны, если мы снова начнем его искать, то рискуем засветиться – и то не факт, что найдем, – возразил Ростов.
– Вообще-то Хасан дело говорит, – вмешался Воронцов.
Ростов, в свою очередь, метнул в начальника свирепый взгляд.
Хасан расстегнул воротник рубашки.
– Можно я открою окно?
– Они не открываются, – сказал Воронцов.
– А про кондиционер вы вообще слышали?
– Где – в Москве?
– Подумай как следует. – Хасан повернулся к Ростову. – Я хочу быть абсолютно уверен в том, что мы их поймаем.
– Я уже все продумал, – ответил тот. – А гарантии дает только банк. Возвращайся в Каир, займись подготовкой судна и оставайся на связи.
«Ах ты, высокомерный ублюдок», – подумал Хасан. Он повернулся к Воронцову.
– При всем желании – я не могу сказать своим людям, что план меня устраивает, до тех пор, пока мы не исключим все неясные моменты.
– Я согласен с Хасаном, – сказал Воронцов.
– А я – нет, – упорствовал Ростов. – Тем более план уже одобрен Андроповым.
До этого момента Хасан считал, что сможет настоять на своем, поскольку Воронцов на его стороне, а он все-таки начальник Ростова. Однако упоминание председателя КГБ сыграло решающую роль: Воронцов спасовал, и Хасану пришлось в который раз скрыть свое разочарование.
– План можно изменить, – слабо возразил Воронцов.
– Только с санкции Андропова, – ответил Ростов. – И моей поддержки вы не получите.
Губы Воронцова сжались в тонкую линию. «Он ненавидит Ростова», – подумал Хасан, – я тоже».
– Что ж, ладно, – сдался Воронцов.
Работая в разведке, Хасан всегда был частью команды профессионалов – египтян, КГБ, даже фидаев. Всегда кто-то другой, опытный и решительный, направлял его действия, отдавал приказы и нес ответственность за результат. Теперь же, возвращаясь в гостиницу, он внезапно понял, что предоставлен самому себе. Ему придется в одиночку найти невероятно умного и чертовски неуловимого человека и раскрыть его самый тщательно охраняемый секрет.
Несколько дней Хасан пребывал в состоянии паники. Он вернулся в Каир, выдал там заученную легенду и занялся подготовкой судна, как просил Ростов. Однако проблема вставала во весь рост, как отвесная скала, на которую невозможно вскарабкаться, не продумав хотя бы часть пути наверх. Он бессознательно рылся в памяти, пытаясь найти нужный подход к самостоятельному решению этой сложной задачи.
Пришлось вернуться в далекое прошлое.
Когда-то давным-давно Ясиф Хасан был другим человеком. Тогда богатому молодому арабу, почти аристократу, казалось, что весь мир лежит у его ног и ему подвластно практически все – и так оно и получалось. Безо всяких колебаний он отправился учиться в чужую страну и влился в местное общество, нисколько не заботясь о том, что о нем подумают.
Конечно, приходилось чему-то учиться, но и это давалось ему с легкостью. Однажды сокурсник, виконт Какой-то-там, пригласил его к себе в загородное поместье поиграть в поло. Хасан в жизни не играл в поло. Он разузнал правила, понаблюдал за остальными игроками, подмечая, как держать клюшку, как бить по мячу и так далее, затем вступил в игру. С клюшкой он управлялся не особенно ловко, зато верхом ездил, как бог: в итоге сыграл неплохо (его команда даже выиграла) и получил большое удовольствие от игры.
И теперь, в 1968 году, Хасан сказал себе: я все смогу, но кому бы стоило подражать?
Ответ очевиден: разумеется, Давиду Ростову.
Ростов – независимый, уверенный в себе профессионал. Он мог отыскать Дикштейна, даже находясь в полном тупике без малейших зацепок, – и уже проделал это дважды. Хасан припомнил тот разговор.
Вопрос: что Дикштейн делает в Люксембурге?
Что нам известно об этом городе? Какие объекты там находятся?
Фондовая биржа, банки, Совет Европейского союза, Евратом…
Евратом!
Вопрос: Дикштейн исчез – куда он мог податься?
Не знаю.
У нас есть общие знакомые?
Никого, кроме профессора Эшфорда из Оксфорда…
Оксфорд!
Метод Ростова заключался в раскапывании любой информации, даже, казалось бы, самой несущественной. Проблема лишь в том, что они уже перебрали все доступные данные.
«Значит, надо раздобыть новые, – подумал Хасан, – я все могу».
Он напряг мозги, пытаясь припомнить оксфордский период. Дикштейн воевал, играл в шахматы, ходил в обносках…
Хасан ни разу не встречал ни его братьев, ни сестер, ни прочих родственников. Это было очень давно; да и тогда они не особенно общались.
Зато кое-кто другой знал его ближе: профессор Эшфорд.
Итак, отчаявшись, Хасан снова отправился в Оксфорд.
Всю дорогу – в самолете, в такси из аэропорта, в поезде до Оксфорда и снова в такси до маленького бело-зеленого домика у реки – он размышлял о профессоре. По правде говоря, Хасан презирал Эшфорда. В молодости тот, возможно, и был искателем приключений, однако к моменту их знакомства превратился в слабеющего старичка, политического дилетанта, ученого, который не мог даже удержать собственную жену. Нельзя же, в самом деле, уважать старого рогоносца! Толерантное отношение англичан к этой теме только усиливало презрение Хасана.
Он опасался, что слабохарактерность Эшфорда вкупе с некоторой лояльностью к своему бывшему другу и ученику станет причиной нежелания вмешиваться в конфликт.
Может, сыграть на том, что Дикштейн – еврей? По воспоминаниям Хасана, самыми ярыми антисемитами были как раз высшие слои общества: лондонские клубы, бойкотировавшие евреев, находились в Вест-Энде. Однако Эшфорд являлся исключением: он любил Ближний Восток, и его проарабские взгляды основывались скорее на этических мотивах, нежели на расовых. Нет, не то.
В конце концов он решил пойти ва-банк: рассказать Эшфорду правду о Дикштейне и надеяться, что их желания совпадут.
Обменявшись приветственным рукопожатием, они устроились в саду.
– Отчего же ты вернулся так скоро? – спросил Эшфорд, наливая херес.
Хасан решил с ходу открыть карты.
– Я преследую Дикштейна.
Они сидели у реки, в том самом уголке сада, где Хасан много лет назад целовал прекрасную Эйлу. Осеннее солнце слегка пригревало, а изгородь защищала их от октябрьского ветра.
Эшфорд сохранил бесстрастное выражение лица.
– А подробнее?
Хасан отметил, что за лето профессор решил отдать дань моде: отпустил бакенбарды, отрастил волосы и даже стал носить джинсы с широким кожаным поясом.
– Я сейчас все объясню, – пообещал Хасан, мучительно сознавая, что Ростов провел бы эту беседу деликатнее, – но вы должны дать мне слово, что никому не скажете.
– Договорились.
– Дикштейн – израильский шпион.
Эшфорд прищурился, но промолчал.
Хасан пустился в объяснения:
– Сионисты собираются изготавливать атомные бомбы, но у них нет плутония, поэтому им нужен уран, чтобы прогнать через реактор и получить плутоний. Задача Дикштейна – украсть этот самый уран, а моя задача – найти его и помешать. Вы должны мне помочь.
Эшфорд уставился в свой бокал, затем осушил его залпом.
– Тут возникает два вопроса, – начал он, и Хасан понял, что профессор воспринимает ситуацию как интеллектуальную задачу – типичный механизм психологической защиты робкого ученого. – Во-первых, смогу ли я чем-то помочь, во-вторых, стоит ли мне это делать. Последний вопрос приоритетнее, по крайней мере с точки зрения морали.
«Вот взять бы тебя за шиворот да встряхнуть хорошенько», – подумал Хасан.
– Конечно, стоит – вы же за нас, – сказал он.
– Все не так просто. Ты просишь меня вмешаться в конфликт двух людей, оба из которых – мои друзья.
– Но лишь один из них – за правое дело.
– Значит, я должен помочь тому, кто прав, – и предать того, кто неправ?
– Разумеется.
– Ничего разумеющегося тут нет. А как ты собираешься поступить, когда найдешь его?
– Профессор, я работаю в египетской разведке, но душой я – и вы, надеюсь, тоже – с Палестиной.
Эшфорд проигнорировал «наживку».
– Продолжай, – бесстрастно кивнул он.
– Мне нужно выяснить, где и когда Дикштейн планирует украсть уран. – Хасан помедлил. – Фидаи доберутся туда раньше его и перехватят груз.
Глаза профессора заблестели.
– Бог ты мой! – воскликнул он. – Вот здорово!
Ага, почти клюнул, подумал Хасан.
– Отсюда, конечно, проще рассуждать, читать лекции, ходить на собрания в поддержку нашего движения, когда вся тяжесть борьбы падает на наши плечи там, в зоне боевых действий. Я прошу вас внести реальный вклад в общее дело. Вы должны наконец решить для себя, насколько это для вас серьезно. Именно сейчас настало время доказать, что ваши проарабские взгляды – не просто отвлеченная утопия. Считайте это экзаменом, профессор.
– Возможно, ты прав, – задумчиво протянул Эшфорд.
И Хасан понял, что он готов.
Суза решила признаться отцу в том, что любит Ната Дикштейна.
Сперва она колебалась. Те несколько дней, проведенных вместе, были бурными и эмоционально насыщенными, но ведь эмоции могут быстро выветриться. Суза решила не делать никаких поспешных выводов: будь что будет.
Случай в Сингапуре заставил ее передумать. Двое стюардов оказались «голубыми» и потому использовали лишь один номер из полагающихся каждому. Во втором номере экипаж устроил вечеринку, на которой один из пилотов решил приударить за Сузой. Тихого улыбчивого блондина с тонкими чертами лица и эксцентричным чувством юмора стюардессы единодушно считали лакомым куском. Раньше она легла бы с ним в постель не задумываясь – сейчас же сказала «нет», к немалому изумлению остальных. Обдумывая эту сцену позже, Суза вдруг поняла, что больше не хочет случайнного секса: на самом деле ей нужен один лишь Натаниэль. Это напомнило ей ощущения пятилетней давности, когда вышел второй альбом «Битлз», и она перебрала всю свою коллекцию пластинок Элвиса, Роя Орбисона, «Эверли Бразерс» и поняла, что они ей больше неинтересны: знакомые мелодии заслушаны до дыр и больше не цепляют за живое – необходим новый уровень. Что-то в этом р