Он осмотрелся. Шарретт был самым маленьким и гибким, как змея. Аббас коснулся его плеча.
– Укройся у левого борта.
Шарретт прополз пару метров голой палубы, дальше его частично скрыл приподнятый край носового люка.
Аббас оглядел палубу. Их могут заметить в любой момент. Еще секунда – и обрушится град пуль. Скорее, скорее! В верхней части форштевня он приметил барабан якорной лебедки.
– Сапир! – Аббас показал туда, и Сапир пополз на заданную позицию.
– Я хочу на кран, – сказал Поруш.
Аббас посмотрел на деррик, возвышающийся над передней палубой. Кабина управления находилась метрах в трех от палубы: опасная позиция, однако тактически выгодная.
– Давай, – кивнул он.
Ну и толстая же у него задница, подумал Аббас, провожая зятя взглядом, раскормила его сестренка на славу. Поруш добрался до подножия крана и принялся карабкаться наверх. Аббас задержал дыхание – если сейчас кто-то посмотрит в ту сторону… Но тот уже благополучно добрался до кабины.
Позади него торчал козырек лестницы, ведущей вниз. Вряд ли там находится кубрик – слишком мал, больше похоже на склад. Аббас заполз под козырек, присел у подножия лестницы и тихонько приоткрыл дверь. Внутри было темно. Успокоенный, он закрыл дверь и пристроил автомат на верхнюю ступеньку.
На корме света почти не было, и шлюпке Дикштейна пришлось подойти очень близко к правому борту. Гиболи, командиру группы, никак не удавалось удерживать лодку на месте. Дикштейн нашел багор и уцепился за трап, то подтягивая лодку ближе, когда волна грозила отогнать их, то отпихивая, чтобы избежать столкновения.
Гиболи, бывший армеец, настаивал на соблюдении израильской традиции: офицеры должны идти первыми. Он всегда носил головные уборы, чтобы скрыть намечающуюся лысину, и сейчас щеголял в берете. Пригнувшись, Гиболи дождался, пока волна поднесет лодку поближе к борту судна, и прыгнул. Удачно зацепившись, он проворно вскарабкался по трапу.
Ожидая своей очереди, Файнберг пошутил:
– Значит, я считаю до трех и открываю парашют, так?
Следующим полез Кацен, за ним Рауль Доврат. Дикштейн бросил багор и прыгнул. Задрав голову, он увидел сквозь потоки дождя, что Гиболи уже перекидывает ногу через леер.
Оглянувшись через плечо, Дикштейн увидел на небе бледно-серую полоску, первую предвестницу зари.
Внезапно раздался оглушительный треск автоматной очереди и крик.
Дикштейн вновь поднял голову: Гиболи медленно падал с трапа спиной вперед. Его щегольский берет слетел и исчез в темноте, подхваченный ветром, за ним последовал и он сам.
– Пошел, пошел! – закричал Дикштейн.
Файнберг перемахнул через леер. Сейчас он приземлится на палубу, откатится в сторону и – да, уже поливает огнем противника, обеспечивая прикрытие для остальных…
За ним прыгнул Кацен, и вот уже четыре, нет, пять, нет, больше автоматных очередей… На ходу вытаскивая чеку зубами, Дикштейн взлетел по трапу и швырнул гранату метров на тридцать вперед, чтобы отвлечь противника, не задев при этом своих. Доврат перевалился через ограждение, вскочил на ноги и нырнул в укрытие на корме.
– Ну что, уроды, не ждали?! – заорал Дикштейн, прыгнул, перекувыркнувшись на лету, спружинил на четвереньки, пригнулся и бросился на корму под шквалом прикрывающего огня.
– Где они? – крикнул он.
Файнберг прервал стрельбу, чтобы ответить:
– На камбузе, в спасательных шлюпках и в средней части.
– Ясно. – Дикштейн поднялся на ноги. – Будем удерживать позицию, пока не подоспеет группа Бадера. Как услышите, что они открыли огонь, – бегите. Доврат, Кацен – на камбуз. Файнберг, прикроешь их, потом пробирайся вперед вдоль борта. Я – к первой шлюпке. Отвлеките их внимание от кормового трапа. Беглый огонь.
Когда началась стрельба, Хасан с Махмудом допрашивали пленного в штурманской рубке позади мостика. Матрос говорил только по-немецки, но Хасан знал немецкий. Согласно легенде механика, «Копарелли» сломался, команду сняли, а его оставили дожидаться запчастей. Он ничего не слышал ни об уране, ни о захвате, ни о Дикштейне. Хасан ему не верил, поскольку – как он объяснил Махмуду, – если Дикштейн сумел организовать поломку судна, то наверняка догадался оставить на борту своего человека. Привязав матроса к стулу, Махмуд поочередно отреза€л ему пальцы, пытаясь добиться правды.
Внезапно послышалась автоматная очередь, короткая пауза, за ней вторая очередь, перешедшая в шквальный огонь. Махмуд вложил кинжал в ножны и спустился вниз.
Хасан попытался оценить положение. Силы фидаев рассредоточились по трем позициям: в спасательных шлюпках, на камбузе и в средней надстройке. С его наблюдательного пункта просматривалась палуба от левого борта до правого, а если выйти на мостик, то станет видна и передняя палуба. Судя по всему, большая часть израильтян пробралась на борт с кормы – фидаи внизу стреляли именно в этом направлении. На камбузе выстрелов было не слышно – похоже, его уже захватили: часть спустилась вниз, а двое остались на палубе прикрывать тылы.
Значит, засада, организованная Махмудом, провалилась. Предполагалось, что израильтян легко снимут еще при попытке перебраться через леер. На деле же им удалось укрыться, и теперь борьба шла на равных.
Ситуация была патовая: обе стороны поливали друг друга из надежного укрытия. Видимо, израильтяне на то и рассчитывали: стараться удерживать противника на палубе, пока остальные орудуют внизу. Они планируют атаковать опорный пункт фидаев – среднюю надстройку – снизу, пробравшись через твиндек.
Где же самая оптимальная позиция? Ровно там, где он сейчас находится, решил Хасан. Чтобы добраться до него, им придется пробиться через весь твиндек, затем подняться через каюты на мостик и в штурманскую рубку – не так-то просто.
На мостике раздался оглушительный взрыв. Тяжелая дверь, разделяющая мостик и рубку, затрещала, обвисла на петлях и медленно упала. Хасан выглянул в проем.
Кто-то бросил туда гранату. Останки тел трех фидаев были раскиданы по всей комнате, на полу валялось битое стекло. Граната явно прилетела с передней палубы – похоже, на носу расположился еще один отряд. Словно подтверждая предположение, послышалась стрельба с носового крана.
Хасан подобрал с пола автомат, установил его в оконный проем и начал отстреливаться.
Ливай Аббас видел, как летит граната, брошенная Порушем, как взрывом разносит остатки стекла. Огонь с мостика на короткое время затих, но вскоре возобновился. С минуту Аббас пытался определить, куда целится новый стрелок. Он огляделся по сторонам: Сапир с Шарреттом вели стрельбу по мостику, но оставались невредимы. Аббас поднял голову. Поруш – вот кто был мишенью стрелка. Судя по вспышкам из кабины, он пока еще отстреливался.
Стрелял явно непрофессионал – пули летели веером, как попало, но у него была выгодная позиция: высоко наверху, под защитой стен. Рано или поздно он в кого-нибудь попадет. Аббас вытащил гранату и швырнул вверх, однако недобросил. Только Поруш мог закинуть гранату на мостик, но он уже израсходовал весь запас.
Аббас выстрелил и вновь посмотрел наверх. На его глазах Поруш вывалился из кабины спиной вперед, перевернулся в воздухе и тяжело шмякнулся о палубу.
«И что я скажу сестре», – подумал Аббас.
Стрелок на мостике примолк, затем открыл огонь в сторону Шарретта. В отличие от остальных, укрытие у того было неважное: он втиснулся между кабестаном и планширем. Аббас с Сапиром вели прицельную стрельбу по мостику. Невидимый снайпер явно совершенствовался на ходу: очередь прошила палубу возле кабестана; Шарретт вскрикнул, отпрыгнул в сторону, задергался, словно пораженный током, и вскоре затих.
Ситуация ухудшалась. По плану, команда Аббаса должна была контролировать переднюю палубу, но пока что периметр держал боец на мостике. Нужно его снять во что бы то ни стало.
Аббас бросил еще одну гранату. Она немного не долетела до мостика, но вспышка могла на пару секунд ослепить снайпера. Пригибаясь, Аббас побежал к крану под прикрывающим огнем Сапира. Добравшись до подножия, он принялся стрелять, не дожидаясь, пока тот его заметит. Пули зазвенели о перекладины. Казалось, каждый шаг длится вечность. Отчего-то он принялся считать в уме ступеньки: семь… восемь… девять… десять…
Его ранило рикошетом в бедро. От шока мышцы парализовало, и ноги соскользнули со ступеньки. В панике Аббас инстинктивно попытался ухватиться за лестницу руками, но промахнулся и рухнул вниз, сломав шею.
Дверь носового склада приоткрылась, и оттуда выглянуло испуганное русское лицо. Никто его не заметил, и он шмыгнул обратно.
Пока Доврат с Каценом штурмовали камбуз, Дикштейн двинулся вперед под прикрытием Файнберга. Согнувшись, он пробежал мимо места высадки, мимо двери, ведущей на камбуз, и втиснулся за обломки взорванной шлюпки. Отсюда в тающих предрассветных сумерках можно было различить очертания трехъярусной средней надстройки. На уровне главной палубы располагалась столовая для комсостава, кают-компания, лазарет и каюта пассажира, используемая в качестве сухого склада. На втором ярусе находились каюты комсостава, гальюн и каюта капитана. На верхней палубе размещался мостик, к нему примыкали штурманская и радиорубка.
Основные силы противника сейчас должны находиться на нижнем уровне – в столовой и кают-компании. Их можно обойти, если взобраться по трапу возле дымовой трубы и обогнуть вторую палубу, однако единственный путь к мостику вел как раз через вторую палубу. С встречными бойцами придется разбираться в одиночку.
Дикштейн оглянулся. Файнберг отступил за камбуз – видимо, для перезарядки. Выждав, пока тот снова откроет огонь, он поднялся на ноги. Стреляя очередью от бедра, Дикштейн выскочил из-за лодки и метнулся к трапу. Не сбавляя темпа, он запрыгнул сразу на четвертую ступеньку и вскарабкался вверх, понимая, что представляет собой легкую мишень: пули грохотали о дымовую трубу в нескольких сантиметрах. Добравшись до верхней палубы, Дикштейн проскочил коридор и бросился на пол возле двери, тяжело дыша, от неимоверных усилий его потряхивало.