В: Как вы выходите на связь?
О: С помощью шифрованных телеграмм.
В: Можете закурить. Держите… а, губы не слушаются… Давайте я помогу… вот так…
О: Спасибо.
В: Постарайтесь успокоиться. Не забывайте: пока вы говорите правду, больно не будет.
(пауза)
Вам лучше?
О: Да.
В: Мне тоже. Теперь расскажите о профессоре Шульце. Зачем вы за ним следили?
О: Мне приказали. (правда)
В: Тель-Авив?
О: Да. (правда)
В: Кто в Тель-Авиве?
О: Не знаю. (промежуточные показания)
В: А вы предположите.
О: Бош. (промежуточные показания)
В: А может, Кранц?
О: Может. (правда)
В: Хороший парень этот Кранц, надежный. Кстати, как там его жена?
О: Отлично; я… (кричит)
В: Его жена умерла в 1958-м. Зачем вы заставляете меня причинять вам боль? Чем занимался Шульц?
О: Два дня осматривал достопримечательности, затем уехал в пустыню на сером «Мерседесе».
В: А вы влезли в его квартиру.
О: Да. (правда)
В: И что удалось выяснить?
О: Он – ученый. (правда)
В: Еще?
О: Американец. (правда) Это все. (правда)
В: Кто был вашим инструктором?
О: Эртл. (промежуточные показания)
В: Но на самом деле его зовут не так.
О: Не знаю. (ложь) Нет! Не нажимайте! Сейчас вспомню, погодите… Кажется, кто-то говорил, что его зовут Мэннер. (правда)
В: А, Мэннер… Жаль. Он из старой гвардии – считает, что агенты на допросах должны держаться до последнего. Вот из-за него вы теперь и страдаете. А ваши коллеги? Кто учился вместе с вами?
О: Я не знаю их настоящие имена. (ложь)
В: Точно?
О: (кричит)
В: Фамилии.
О: Не всех…
В: Назовите тех, кого знаете.
О: (молчит)
(кричит)
Заключенный потерял сознание.
(пауза)
В: Как вас зовут?
О: М-м… Тофик. (кричит)
В: Что вы ели на завтрак?
О: Не знаю.
В: Сколько будет двадцать минус семь?
О: Двадцать семь.
В: Что вы передали Кранцу о профессоре Шульце?
О: Достопримечательности… Ливийская пустыня… слежка прервана…
В: Кто учился вместе с вами?
О: (молчит)
В: Кто учился вместе с вами?
О: (кричит)
В: Кто учился вместе с вами?
О: «Если я пойду и долиною смертной тени…»[9]
В: Кто учился вместе с вами?
О: (кричит)
Допрашиваемый скончался.
Каваш назначил встречу, и Пьер Борг отправился на нее, не раздумывая. Место и время не обсуждались: Каваш – непревзойденный двойной агент, а это дорогого стоит.
Они условились встретиться на станции Оксфорд-Сёркус линии Бейкерлоо. Дожидаясь Каваша, глава «Моссада»[10] стоял в дальнем углу платформы и читал объявление о курсе лекций по теософии. Он понятия не имел, почему араб выбрал Лондон, как объяснил своим боссам необходимость поехать туда и, наконец, почему Каваш был предателем. Однако именно этот человек помог израильтянам выиграть две войны и избежать третьей, и Борг в нем нуждался.
Тем более он догадывался, о чем хочет поговорить Каваш.
Его очень беспокоило дело Шульца. Все началось со стандартной слежки – как раз то, что нужно для новенького, еще совсем «зеленого» агента: выдающийся американский физик, находясь на отдыхе в Европе, неожиданно решает отправиться в Египет. Первый тревожный звонок прозвучал, когда Тофик упустил Шульца; тогда Борг решил повысить приоритет проекта. Внештатный журналист из Милана, иногда наводивший справки для немецкой разведки, выяснил, что билет на самолет до Каира Шульцу купила жена египетского дипломата в Риме. Затем ЦРУ передало «Моссаду» спутниковые снимки района Каттары, где были замечены следы строительства. Тут Борг припомнил: именно туда направлялся Шульц, когда Тофик его потерял.
Что-то за всем этим скрывалось, и неизвестность не давала ему покоя.
Он беспокоился постоянно: не из-за египтян, так из-за сирийцев или фидаев[11]; не из-за врагов, так из-за друзей – а вдруг предадут? Такая у него была работа – беспокойная. Мать однажды сказала ему: «Работа ни при чем; таким уж ты уродился – весь в отца. Будь ты хоть садовником, все равно переживал бы». Может, она и права… И все же паранойя – единственное разумное состояние для главы шпионской организации.
А теперь еще Тофик прервал связь – и это было самым тревожным знаком.
Оставалась надежда, что ситуацию прояснит Каваш.
На станцию с грохотом влетел поезд. Борг разглядывал афишу, на которой преобладали еврейские фамилии. Надо было стать кинопродюсером, подумал он.
Поезд отошел, и на Борга упала тень. Он поднял голову и увидел спокойное лицо Каваша.
– Спасибо, что пришел, – как всегда, сказал араб.
– Что нового?
– В пятницу пришлось взять одного из твоих ребят в Каире.
– Пришлось?!
– Военная разведка сопровождала ВИП-персону; парень висел у них на хвосте. Оперативников в городе нет, вот они и попросили мое управление снять его.
– Вот черт! – выругался Борг. – И что с ним стало?
– Стандартная процедура: допросили и ликвидировали, – печально ответил Каваш. – Его звали Абрам Амбаш; рабочий псевдоним – Тофик эль-Масири.
– Он назвал тебе настоящую фамилию? – нахмурился Борг.
– Пьер, он мертв.
Борг раздраженно дернул головой: Каваш любил заострять внимание на эмоциях.
– Как же вы его раскололи?
– Мы используем русское оборудование – комбинацию электрошока с детектором лжи. К такому вы их не готовите.
Борг усмехнулся.
– Если б мы их об этом предупреждали, кто бы к нам пошел?.. О чем еще он проговорился?
– Ничего нового. Он не успел – я вовремя заставил его умолкнуть.
– Ты?!
– Я проводил допрос – нужно было проследить, чтобы он не сказал лишнего. Теперь все записывается на пленку и протокол подшивается к делу – учимся у русских. – Карие глаза подернулись грустью. – А ты предпочел бы, чтобы кто-то другой убивал твоих ребят?
Борг пристально посмотрел на него и отвернулся. Опять сантименты!
– И что же он накопал на Шульца?
– Некий агент повез его в Ливийскую пустыню.
– Да, но зачем?
– Не знаю.
– А кто знает? Ты в разведке или где?!
Борг подавил раздражение. Ладно, пусть все идет своим чередом; если у Каваша есть информация, он ею поделится.
– Я не в курсе – для этого дела создали особую группу, – ответил Каваш. – Мое управление не проинформировали.
– И это все, что Тофик успел сделать?
В мягком голосе араба неожиданно зазвучали гневные нотки:
– Мальчик умер за тебя.
– Я поблагодарю его на небесах. Значит, эта смерть была напрасной?
– Вот что он забрал из квартиры Шульца. – Каваш сунул руку во внутренний карман пальто и достал маленькую квадратную коробочку из синего пластика.
Борг взял ее.
– Откуда ты знаешь, что из его квартиры?
– На ней обнаружены отпечатки Шульца. Кроме того, мы взяли Тофика сразу после того, как он залез в квартиру.
Борг открыл коробочку и достал светонепроницаемый конверт; в нем оказался фотонегатив.
– Мы проявили пленку, – сказал араб. – Пусто.
С чувством глубокого удовлетворения Борг собрал коробку и сунул ее в карман. Теперь все встало на свои места; теперь он знает, что надо делать.
Подошел поезд.
– Уже поедешь? – спросил Борг.
Каваш слегка нахмурился и кивнул. Двери открылись, и он шагнул внутрь.
– Понятия не имею, для чего эта коробочка.
«Я тебе не по душе, – подумал Борг, – но все равно ты – отличный парень». Он тонко улыбнулся в закрывающиеся двери.
– Я знаю для чего.
Глава вторая
Молодой американке нравился Нат Дикштейн.
Они мотыжили и пололи сорняки бок о бок на пыльном винограднике, обдуваемые легким бризом с Галилейского моря. Дикштейн работал в шортах и сандалиях, сняв рубашку с пренебрежением к солнцу, свойственным лишь городским жителям.
Карен тайком поглядывала на него в перерывах – что она делала частенько, хотя он почти не отдыхал. Тощий – узкие плечи, впалая грудь, узловатые локти и колени, – но крепкий: жилистые мышцы завораживающе перекатывались под смуглой кожей в шрамах. Как всякой чувственной женщине, Карен хотелось прикоснуться к этим шрамам и спросить, откуда они.
Иногда он поднимал голову, ловил ее взгляд, улыбался в ответ, ничуть не смущенный, и продолжал работу. Темные глаза скрывались под очками в дешевой круглой оправе, как у Джона Леннона – среди поколения Карен это считалось модным. Темными были и волосы, слишком короткие на ее вкус. Угловатая улыбка делала его моложе, однако лагерная татуировка на запястье говорила о том, что ему никак не меньше сорока.
Нат прибыл в кибуц[12] летом 1967 года, вскоре после Карен. Она приехала сюда, прихватив дезодоранты и противозачаточные таблетки, в поисках места, где можно жить по заветам хиппи и при этом не «балдеть» круглыми сутками. Его привезли на «Скорой». Она предположила, что его ранили на Шестидневной войне[13]; соседи по кибуцу не отрицали такой возможности.
Карен приняли дружелюбно, но настороженно; Ната Дикштейна встретили, как долгожданного блудного сына. Все столпились вокруг него, хлопоча, кормили супом и утирали слезы при виде его ран.
Если Дикштейн был их сыном, то Эстер, старейший член кибуца – матерью. Карен как-то заметила: «Она похожа на мать Голды Меир»[14], на что кто-то ответил: «Скорее уж на отца», и все засмеялись. Эстер расхаживала по деревне, опираясь на палку, и раздавала непрошеные советы, большей частью весьма мудрые. Она стояла на страже возле комнаты больного Дикштейна, отгоняя шумную детвору, размахивала палкой и обещала задать всем взбучку, хотя никто ее не боялся. Раненый оправился довольно быстро. Через несколько дней он уже сидел во дворе, чистил овощи для кухни и травил пошлые байки ребятам постарше. Две недели спустя Дикштейн вовсю работал на поле, уступая в сноровке лишь самым молодым.