Он увидел Каваша. Тело араба было стройным и смуглым и почти безволосым. Они встретились взглядами в духоте парной и, подобно тайным любовникам, бок о бок, но не глядя друг на друга, направились в отдельный номер с диванами.
Борг испытал облегчение, когда вокруг него не стало людей, и изнывал от нетерпения скорее услышать новости от Каваша. Араб включил устройство, от которого ложе стало вибрировать: его гул должен заглушить подслушивающее устройство, если здесь было таковое. Двое мужчин, стоя вплотную друг к другу, говорили вполголоса. Смутившись, Борг несколько отодвинулся от Каваша и теперь ему приходилось говорить через плечо.
– Я внедрил своего человека в Каттар, – сказал Каваш.
– Блистательно, – с огромным облегчением произнес Борг на французский манер. – А ведь ваше управление даже не имеет отношения к этому проекту.
– У меня есть кузен в военной разведке.
– Хорошо сработано. Что за человек в Каттаре?
– Саман Хуссейн, один из наших.
– Отлично, отлично, отлично. Что ему удалось выяснить?
– Строительные работы закончены. Они возвели здание для реактора, плюс административный блок, помещения для администрации и взлетную полосу. Им удалось продвинуться дальше, чем можно было предположить.
– Что относительно самого реактора?
– Теперь идет работа над ним. Трудно сказать, сколько времени она займет – там немало высокоточной аппаратуры.
– И им удастся смонтировать ее? – удивился Борг. – Я имею в виду все эти сложные контрольные системы…
– Контрольные системы не обязательно будут столь уж сложными, насколько я понимаю. Скорость ядерной реакции можно замедлить, всего лишь опуская графитовые стержни в атомный реактор. Но есть кое-что еще. Саман нашел место, которое кишмя кишит русскими.
– О, мать твою, – ругнулся Борг.
– Так что, можно предположить, что у них будет вся самая последняя электроника.
Борг опустился в кресло, забыв и о бане, и о вибрирующем ложе, и о своем мягком белом теле.
– Это плохие новости.
– Есть и хуже. Дикштейн разоблачен.
Борг, как пораженный громом, уставился на Каваша.
– Разоблачен? – переспросил он, словно не понимая смысла этого слова. – Разоблачен?
– Да.
Борга охватили ярость и отчаяние. Через несколько секунд он нашел в себе силы осведомиться:
– Как… как этот ублюдок прокололся?
– Он был опознан одним из наших агентов в Люксембурге.
– Что он там делал?
– Вот это уже вам следовало бы знать.
– Ладно, не важно.
– Скорее всего, это чисто случайная встреча. Агента зовут Ясиф Хассан. Он мелкая сошка – работает в ливанском банке и присматривает за приезжающими израильтянами. Конечно, наш человек знал имя Дикштейна…
– Он пользовался своим настоящим именем? – недоверчиво спросил Борг. – Час от часу не легче.
– Не думаю, – возразил Каваш. – Хассан знал его с давних времен.
Борг медленно покачал головой.
– Невозможно представить, что с таким счастьем мы можем быть избранным народом.
– Мы организовали слежку за Дикштейном и информировали Москву, – продолжил Каваш. – Конечно, он тут же ушел из-под наблюдения, но Москва прилагает огромные усилия, чтобы снова обнаружить его.
Борг опустил подбородок на руки и невидящим взглядом уставился на эротическую картинку на изразцах стены. Словно весь мир вступил в заговор, дабы противостоять политике Израиля вообще и его планам в частности. Ему захотелось бросить все к чертовой матери и вернуться в Квебек; ему хотелось трахнуть Дикштейна по голове каким-нибудь увесистым предметом; ему хотелось стереть невозмутимое выражение с правильного лица Каваша.
Борг сделал жест, словно отбрасывая что-то в сторону.
– Лучше просто не надо. Египтяне здорово обошли нас с реактором; русские им помогают; Дикштейн разоблачен; КГБ пустил по его следу целую команду. Вы понимаете, что мы можем проиграть эту гонку? У них будет атомная бомба, а у нас – нет. И как вы думаете – пустят ли они ее в ход? – Он схватил Каваша за плечи и затряс его. – Это же ваш народ, так скажите мне, бросят они бомбу на Израиль? И можете прозакладывать свою задницу, что да, бросят!
– Кончайте орать, – спокойно сказал Каваш. Он снял руки Борга со своих плеч. – Впереди еще долгий путь, прежде чем одной или другой стороне удастся одержать верх.
– Ну да, – Борг отодвинулся от него.
– Вы должны обязательно связаться с Дикштейном и предупредить его, – сказал Каваш. – Где он сейчас?
– Провалиться мне, если я это знаю.
Глава пятая
Единственным совершенно невинным человеком, чья жизнь превратилась в руины стараниями шпионов, рыскавших в поисках урановой руды, был чиновник из Евроатома, которому Дикштейн дал прозвище Воротничок.
Оторвавшись во Франции от слежки, Дикштейн вернулся в Люксембург по автотрассе, предполагая, что за ним в люксембургском аэропорту установлено круглосуточное наблюдение. И так как у них был номер его машины, взятой напрокат, он оставил ее в Париже и взял напрокат другую в другой компании.
В первый же вечер в Люксембурге он пришел в этот неприметный ночной клуб на Рю Дик, где сидел в одиночестве, попивая пиво и дожидаясь появления Воротничка. Но первым появился его пышноволосый друг, молодой человек лет двадцати пяти или тридцати, широкоплечий, с хорошей фигурой. Он направился прямо к кабинке, которую они занимали в прошлый раз. Двигался он изящно и грациозно, как танцор; Дикштейн подумал, что из него мог бы получиться неплохой вратарь в футбольной команде. В нише никого не было. Если пара встречалась тут каждый вечер, скорее всего, она предназначалась для них.
Пышноволосый молодой человек заказал выпить и посмотрел на часы. Он не заметил, что Дикштейн внимательно наблюдает за ним. Воротничок появился через несколько минут. На нем был красный джемпер и белая рубашка с распахнутым воротом. Как и раньше, он прямиком направился к столику, занятому его другом. Видно было, что оба они счастливы встрече. Дикштейну предстояло нарушить покой их мирка.
Он подозвал официанта.
– Передайте, пожалуйста, бутылку шампанского вон на тот столик, мужчине в красном джемпере. И принесите мне еще пива.
Предварительно доставив ему пива, официант поставил затем ведерко со льдом и бутылкой шампанского в нем на столик Воротничка. Дикштейн увидел, как официант показал парочке на него, дав понять, кто приказал одарить их шампанским.
Когда они взглянули на него, он поднял свой стакан с пивом в знак приветствия и улыбнулся. Воротничок узнал его и забеспокоился.
Оставив столик, Дикштейн направился в туалет. Там, убивая время, он старательно вымыл лицо. Через пару минут появился приятель Воротничка. Молодой человек, дожидаясь, пока третий посетитель покинет помещение туалета, причесывался перед зеркалом. И лишь затем обратился к Дикштейну.
– Мой друг хочет, чтобы вы оставили его в покое.
Дикштейн выдавил гнусную усмешку.
– Пусть он мне сам скажет об этом.
– Вы журналист, не так ли? А что, если ваш редактор узнает, что вы посещаете подобные места?
– Я работаю по свободному найму.
Молодой человек приблизился к нему. Он был дюймов на пять выше Дикштейна и, как минимум, фунтов на тридцать тяжелее.
– Вы оставите нас в покое, – повторил он.
– Нет.
– Зачем вы это делаете? Что вам надо?
– Ты меня не интересуешь, красавчик. Тебе лучше пойти домой, пока я поговорю с твоим дружком.
– Черта с два, – и молодой человек огромной ручищей сгреб лацканы пиджака Дикштейна. Другую руку, сжатую в кулак, он отвел назад. Но удара не получилось.
Растопыренными пальцами Дикштейн ткнул молодого человека в глаза. Светловолосая голова рефлекторно отдернулась назад и в сторону. Дикштейн поднырнул под взметнувшуюся руку и нанес нападающему жестокий точный удар. У того перехватило дыхание, и он, отпрянув, согнулся в поясе. Дикштейн еще раз ударил его, и удар пришелся точно в переносицу. Что-то хрустнуло и хлынула кровь. Молодой человек распростерся на изразцовом полу.
С него хватило.
Дикштейн покинул туалет, на ходу поправляя галстук и приглаживая волосы. Уже началась программа варьете, и немецкий гитарист исполнял песенку о гее-полицейском. Дикштейн расплатился по счету и вышел. По пути он заметил, как обеспокоенный Воротничок направлялся к туалету.
Стояла теплая летняя ночь, но Дикштейна колотило. Немного пройдясь, он зашел в бар и взял бренди. Здесь было дымно и шумно, и в углу орал телевизор. Дикштейн отнес свой напиток к угловому столику и сел лицом к стене.
О драке в туалете полиция не узнает. Она смахивает на ссору между любовниками, и ни Воротничок, ни администрация клуба не заинтересованы давать официальный ход такого рода вещам. Воротничок доставит своего приятеля к доктору, объяснив, что тот споткнулся на пороге.
Дикштейн допил бренди, и дрожь прекратилась. Никак иначе не удается быть шпионом, подумал он, если время от времени не поступать подобным образом. Приходится творить зло, чтобы выжить. Дикштейн припомнил, что нацистский врач в концлагере говорил нечто подобное.
Покинув бар, он вышел на улицу, направляясь к дому Воротничка. Он должен воспользоваться своим преимуществом, пока человек чувствует себя подавленным и деморализованным. Через несколько минут он оказался на узкой мощеной улочке и остановился у дома с террасой. В высоких окнах не было ни проблеска света.
Ожидание затянулось. Похолодало. Чтобы согреться, он прохаживался взад-вперед. Европейская погода просто выводила его из себя. В это время года Израиль весь в цвету: длинные солнечные дни и теплые ночи, тяжелая физическая работа днем и веселые дружеские общения по вечерам. Дикштейну захотелось вернуться домой.
Наконец, показались Воротничок со своим приятелем. Голова последнего была в бинтах, видно, ему крепко досталось: он шел, опираясь на руку Воротничка, словно слепой. Они остановились перед домом, и Воротничок зашарил по карманам в поисках ключа. Дикштейн пересек улицу и подошел к ним. Они стояли спиной к нему и, поскольку его туфли не производили никакого шума, не услышали шагов.