Синьор с ненавистью смотрит на невозмутимого, словно в отключке, сидящего на земле с закрытыми глазами брата.
Бомж(не открывая глаз, спокойно). Мама идет.
Синьор поворачивается к тропинке, по которой спускается Женщина. Она подходит к ним, садится в креслице.
Женщина (Синьору). Ты уже уходишь?
Синьор. Да.
Женщина. Так рано?
Синьор(чуть грубо). Да, так рано.
Помахав остальным рукой, уходит.
5
Бомж и Женщина одни.
Бомж. Дни стали намного длиннее. Замечательный вечер сегодня, ты не находишь?
Женщина. Пожалуй.
Бомж. А что ты сегодня без дела? У тебя что, нет… не знаю… что-нибудь заштопать?…
Женщина. Почему ты спрашиваешь?
Бомж. Потому что когда ты рядом и ничего не делаешь, у меня создается впечатление, что ты за мной наблюдаешь, исследуешь меня… И тогда я теряюсь, не могу ни думать, ни разговаривать… А у меня еще столько всего, о чем я хотел тебя спросить.
Женщина поднимается, молча уходит в лачугу, но скоро выходит, в руках у нее какая-то одежка. Начинает ее ремонтировать.
Знаешь, мама, Карло не верит, что я постоянно уговариваю тебя вернуться домой. По-твоему, я, действительно, хочу, чтобы ты оставалась со мной?
Женщина. Я этого не знаю.
Бомж. И ты никогда не задавала себе этот вопрос?
Женщина. Нет.
Бомж. Но ведь такое можно предположить.
Женщина. Зачем? Что ты хочешь сказать?
Бомж. Я хочу сказать, что раз ты здесь… ты, наверное, думаешь, что я в тебе нуждаюсь, или что это доставляет мне радость.
Женщина. Я об этом даже не задумывалась. Я сделала то, что чувствовала нужным сделать.
Бомж. Или что должна была сделать?
Женщина. Нет. Я не понимаю, о чем ты.
Бомж(смеясь). Ты у меня феномен, мама. Всякий раз, когда тебе трудно ответить или когда ты не хочешь отвечать, ты говоришь, что не понимаешь.
Женщина. Твой брат тоже, когда общается с тобой, говорит, что не понимает тебя.
Бомж. В его случае это правда, мама. Но не в твоем. Ты все понимаешь. Тебе все известно.
Женщина. Мне известно только одно: мое место здесь.
Бомж. Но почему? Почему?
Женщина. Я тебе уже сказала, что не знаю. Это как спросить у собаки, почему она защищает своих щенков.
Бомж. Или у тигра, почему он их съедает. А от чего ты меня защищаешь, мама? Или от кого? Ты ошиблась объектом. Если тебе кого и надо защищать, так это Карло. Ты поняла?
Женщина не отвечает.
И вот еще о чем я хотел спросить. Этот вопрос пришел мне в голову, когда я последний раз разговаривал с Карло. Только, пожалуйста, не отвечай мне: я этого не знаю. Ладно? Ты должна попытаться ответить, сделай над собой усилие, если на самом деле хочешь помочь мне разобраться в себе… (Помолчав). Что имеет в виду… что имел в виду папа, когда говорил: проклятые деньги? Он, действительно, так считал?
Женщина. А что тебе ответил Карло?
Бомж. Карло? Он ответил: да-да, он всегда говорил «проклятые деньги», а тем временем делал миллионы.
Женщина. Так оно и было.
Бомж. Мама, не делай вид, что ты не поняла! Мне тоже известно, что он тем временем делал миллионы. Но почему он говорил: проклятые деньги? Почему говорил: проклятая фабрика? Почему? Это было лицемерие? Или просто манера выражаться? Одна из тех дежурных фраз, которые говорятся другим, чтобы те думали, что и у богатых тоже свои неприятности, и жалели их?
Женщина. Твой отец очень переживал… Нет, конечно, он был доволен тем, как шли дела… И одновременно переживал, что так много хорошего осталось в прошлом…
Бомж. Возможность знать по имени каждого рабочего?
Женщина. Да… это перестало быть возможным, когда их стало больше трех тысяч…
Бомж. Чувствовать себя своим, играя с ними в карты в траттории?
Женщина. Это было одно из самых сильных его переживаний. Он показывал мне свои ладони. Смотри, говорил он, у меня еще не сошли мозоли, и у тебя руки в мозолях, видишь, почему же все так изменилось?!..
Бомж. Он хотел бы вернуться назад?
Женщина. Нет. Нет. Он очень много работал, чтобы стать таким, каким стал. Может, он представлял себе, что все это будет немного иначе… Да, верно. Он представлял себя другим. Растущим, богатеющим, да… но не теряющим других по дороге. Не рассчитывающим на то, что с ним будут вести как с чужаком… почти как с врагом… Я даже не могу сказать, что я коммунист, говорил он, потому что люди будут насмехаться надо мной, уверенные, что я лицемерю.
Бомж. А ты?
Женщина. Что я?
Бомж. Что ты ему отвечала?
Женщина. Я ему говорила: не обращай внимания, двигайся дальше.
Бомж. А тебе никогда не приходило в голову остановить его?
Женщина. Остановить?!..
Бомж. Да, остановить. В какой-то момент. Когда он еще знал по именам всех рабочих, когда мастерская еще не стала фабрикой, а вы… вы уже начали жить хорошо. Вам обязательно нужно было большое предприятие? Вам было так уж необходимо открывать фабрику на Сицилии, а потом еще одну в Тунисе?
Женщина. Что значит было необходимо? Какие вообще есть необходимость в этом мире? Необходимо было идти вперед, и баста!
Бомж. Вперед до какого предела, мама?
Женщина. Как то есть до какого предела?
Бомж. Вот ты и показала когти. А ты… ты не думала о том, чтобы самой остановиться?
Женщина. Я никогда не играла в карты, никогда не ходила в тратторию, я всегда работала, и когда твой отец падал духом, я работала еще больше, чтобы он видел, как я работаю… до тех пор, пока он опять не присоединялся к мне!
Бомж. (После паузы). Отвернись.
Женщина. Что?
Бомж. Отвернись. Смотри в другую сторону. Я не хочу, чтобы ты видела мое лицо, когда я задаю тебе свои вопросы.
Женщина. Тебе недостаточно, что я занята делом?
Бомж. Нет.
Женщина послушно переставляет креслице. Сейчас она сидит спиной к сыну и, вероятно, к публике.
Все время вперед, все время дальше и дальше! Как будто если остановишься, то, действительно, проиграешь! Но вперед – куда? Чтобы достигнуть чего? Если с каждым новым шагом перед тобой возникают новые финишные ленточки, маня и притягивая, словно магнитом? Я вспоминаю сказку, которую слышал в детстве. Бедный рыбак освободил доброго джинна из бутылки, его туда заключил злой волшебник, и в награду рыбак попросил красивый дом, вместо жалкой лачуги, где он жил с женой. Но потом пожалел, что попросил так мало, и потребовал дворец, чтобы жить синьором, а затем и королевство, где стать королем. Но и этого ему показалось недостаточно. И он позвал джинна и приказал ему, чтоб тот сделал его императором, а потом самим Папой римским. И всякий раз джинн давал ему то, что он требовал. И вот однажды рыбак замахнулся на то, чтобы сделаться ни больше ни меньше, как Богом. И на этот раз джинн исполнил его пожелание. Королевства и дворцы исчезли, а рыбак вновь очутился на берегу своей реки, нищим и голодным, как в тот первый день. Ты меня слушаешь?
Женщина. Да.
Бомж. И что ты на это скажешь?
Женщина. Ничего.
Бомж. Это то, что имел в виду папа?
Женщина. Я этого не знаю.
Бомж(улыбаясь). Неправда, мама, ты знаешь. Просто не можешь этого сказать. Или не хочешь. Потому что понимаешь, что правда на моей стороне, и что тебе было бы правильнее уйти к Карло и помогать ему, когда он карабкается изо всех сил к всемогуществу. Я знаю, что папа имел в виду именно это. И он мне это сказал. Или я каким-то иным образом унаследовал от него это знание. И я, скажем так, вовремя вышел из игры. Я увидел, что это постоянное движение вперед похоже на падение в водоворот, из которого нельзя выбраться и которое уже не остановить. Я признаю, что невозможно стоять на месте. Что вперед идти надо. Но только так, чтобы не получилось, как в случае с Вавилонской башней, когда люди уже не желали остановиться, а тянули ее выше и выше, к самому небу… до тех пор, пока не сошли с ума и не перестали понимать друг друга… Ты меня слушаешь?
Женщина. Да-да, продолжай.
Бомж. Видишь, ты опять говоришь: продолжай. Значит ты меня не слышишь. Сколько раз я заводил с тобой разговор на эту тему!.. Сегодня это последний. Мне больше нечего тебе сказать. Может, только… одну или две вещи. Или сто тысяч вещей. Потому что, ты видишь, мама, я начинаю думать и не могу остановиться… Это тоже водоворот… Другого типа, но по сути тот же самый. Начинаю с какой-нибудь глупости… например, принял ли я таблетку сегодня утром? Или – существует ли Бог? А потом пошло-поехало, одна мысль за другой. Пока не заболит голова… Хорошо ли мы сделали, покинув земной рай?.. А, мама?.. Шимпанзе, увидевший однажды, как мы встали на ноги, подняли голову и ушли, что он подумал о нас?… Нет, точнее, что он подумал бы, если бы мы вернулись? Да еще деформированными по вине какого-нибудь вируса, поглупевшими из-за озоновой дыры, дрожащими, словно желатиновые, лишенные костей… Что скажешь, мама?.. Ты где?
Пока он говорил, Женщина ушла в лачугу и теперь выходит с одеялом, которое набрасывает на плечи сына.
Женщина. Накинь, становится прохладно.
Бомж. Спасибо, мама. Ты всегда знаешь, что важнее всего. Я продолжаю философствовать, а ты замечаешь, что становится холодно… Я тебя очень люблю.
Женщина вновь садится в креслице и принимается за прежнее.
Интересно устроены женщины. Вы привязаны к вещам. Как в той истории, с рыбаком. Кстати, я упустил одну деталь. Это не рыбак был таким амбициозным. Это его жена. Это она его постоянно пилила: какой же ты дурак, что попросил так мало, зови джинна сюда, чтобы он сделал тебя королем, императором, Папой римским!.. И так было во все времена: Ева с яблоком, леди Макбет с отравой…