– Короче, Анча, – перебил её учитель.
Анча кивнула, вскочила с земли и показала на меня пальцем:
– Смотрите! Это он только сейчас такой смирный, а посмотрели бы вы на него немного раньше!
Сейчас я вам покажу! – И в ту же секунду она оказалась возле ямки, где недавно лежал карпик. Фыркнула носом, покачалась на носках, ну, прямо, как Руда, и произнесла его голосом: – «Он у меня в ямке. Вот посмотри! Ну, что скажешь?» – Потом она повернулась на пятках. И вот уже рядом с Рудой стоял я и кричал: «Ведь это же недомерок! Понимаешь? Не-до-ме-рок!» И вот уже снова рядом был Руда: «Ну и что? Теперь я и сам вижу, что это недомерок! Подумаешь!»
Анча снова перевернулась, расставила ноги, словно собираясь драться, и сказала моим голосом:
– «Руда, я должен тебя избить!» – Тут она остановилась, одернула платье, и снова перед нами была Анча. – Ну, вот они и подрались! А потом Руда увидел вас и убежал.
Генерал и петипасский учитель стали выяснять, какой же это Руда, – тот, который каждое лето ездит в Петипасы, или это Руда Драбек из класса Генерала. А может, это и вправду один и тот же Руда? Спорили они долго. Наконец Генерал кивнул головой:
– Теперь мне все абсолютно ясно! Беру, Тоник, свои слова обратно!
Анча радостно толкнула меня в спину:
– Вот видишь! Теперь ты уже не выдра, не лгун и не трус!
Я был страшно рад, что все кончилось так благополучно. Взял жестянку с червями и протянул её учителям:
– Возьмите её себе, я удить сегодня все равно уже не буду. А если хотите, сбегаю за пиявками. Они тут рядом, у ручья.
– Пошли все вместе, – решил Генерал.
За одну минуту я наловил девять пиявок. Генерал и петипасский учитель разделили их между собой и отправились куда-то вверх по реке.
Возвращаясь обратно на лужайку, я всю дорогу придумывал речь, которую скажу Анче.
Между тем она не сидела без дела. Ещё издали я увидел, как она ползает на коленях по траве и распутывает узлы, которые сделал Руда на моей леске. Пецка сидел рядышком, та сел возле Пецки. Осторожно взял леску у Анчи из рук и стал вспоминать первое слово из приготовленной речи.
Анча, улыбаясь, поглядывала, на меня. Потом подняла с земли майку и подала её мне:
– Оденься, а то замерзнешь!
Я знал: нужно срочно что-то сказать ей, иначе мы никогда не помиримся. Я взял Пецку на руки и громко шепнул ему в ухо:
– Пецка, скажи Анче, как я рад, что она больше не считает меня трусом.
Анча отобрала у меня Пецку и шепнула ему в другое ухо:
– Пецка, скажи Тонде, что я его друг.
15
На другой день было воскресенье. Пани Людвикова надела новый фартук. Потом вытащила из шкафа праздничный костюм пана Людвика и почистила его. В кухне на лавке уже стояли начищенные ботинки. На носках у них играли солнечные блики.
– Никому не разрешает к ним притронуться, – сказала мне пани Людвикова. – Сам всегда их чистит. Ну, а ты как, уже умылся?
Я показал ухо – там ещё не успела высохнуть вода. Пани Людвикова положила щетку в ящик, открыла дверь и крикнула:
– Когда же ты придешь переодеваться?
– Сейчас, мать, сейчас! – отозвался откуда-то сверху пан Людвик.
Пани Людвикова присела на стул у печки и сложила руки на коленях.
– Вот так уже тридцать лет, Тоник. Каждое воскресенье я достаю Людвику выходной костюм, потом он берется за что-нибудь, а вечером неодетый костюм убирается в шкаф.
Наверху что-то загромыхало.
– Проклятая пакля! – испугалась пани Людвикова. – Ещё покалечится из-за неё! Ну-ка, беги на чердак и помоги ему. Ты скорее разберешься в этом хламе!
На чердак вела винтовая лестница. В два счёта я был наверху. Пан Людвик стоял над огромным ящиком в темном углу чердака и что-то в нем переворачивал. Вокруг него поднималась пыль и кружилась в столбе яркого света, проникавшего сюда через круглое окошко.
И мне снова показалось, будто пан Людвик капитан пиратов и разыскивает клад в трюме захваченного корабля. Я даже разозлился на себя: «Никакой пан Людвик не капитан! И вовсе не клад он ищет, а просто кусок пакли».
– Мне кажется, здесь легче найти клад, чем эту проклятую паклю, – проворчал в эту минуту пан Людвик.
Я перескочил через балку и остановился у ящика:
– Я помогу вам!
Пан Людвик вытер ладонью пыль с бровей.
– Оказывается, ты ещё жив, Тоник?
Мне стало ужасно стыдно – ведь я даже не поблагодарил его за вчерашних червей. Пан Людвик пригладил рукой волосы. Между пальцами у него запуталась длинная паутина. Осторожно он отнес её к окну и пустил по ветру. Возвращаясь назад, глянул в старое зеркало, которое стояло на балке:
– Господи, да ведь я настоящий пират!
Я подошел к нему и тронул за рубашку:
– Неправда! Вы не пират! И вовсе не надо вам быть пиратом!
Он наклонился ко мне и радостно усмехнулся:
– Правда не надо? Я кивнул головой.
– А может, тебе это вовсе не нравится, Тоник? Он взял меня за подбородок и заглянул в глаза. Я уже было открыл рот, но пан Людвик перебил меня:
– Только, Тоник, не лги!
– Конечно, мне это не очень нравится. Да и любой мальчишка на моем месте сказал бы то же самое. Но я вас и так люблю. Честное слово!
Он отпустил меня и тут же охнул: все мое лицо оказалось измазанным пылью и сажей, как у настоящего пирата.
– Вот это будет сюрприз для нашей хозяюшки.
Она нас живо умоет, – посмеивался в кулак пан Людвик.
И мы снова принялись разыскивать паклю, – сегодня пан Людвик собирался прошпаклевать лодку. Мы обшарили весь чердак, обнаружили массу всяких вещей, даже старые кегли, и тут же немного поиграли в них, но пакли нигде не было. Наконец пан Людвик сказал:
– Ничего не поделаешь, придется одолжить у Роучека.
По лестнице мы спустились на цыпочках, чтобы нас не заметила пани Людвикова. Пробрались через малинник к колонке и там потихоньку умылись.
Я спросил пана Людвика, почему он даже в воскресный день не надевает праздничный костюм. Вместо ответа он послал меня на грядки сорвать пару редисок, а сам ушел в дом.
Через минуту он показался в дверях, одетый в праздничный костюм. Ботинки его сияли. Следом за ним выбежала пани Людвикова:
– Боже мой, что же это происходит сегодня?
Пан Людвик закружил её по двору.
– Сегодня, мать, у нас с Тоником большой праздник.
– С ума сошел, отпусти меня! – сердилась пани Людвикова.
Я бросился к клумбе, вырвал цветок, хотя это строго воспрещалось, и сунул его в петлицу костюма пана Людвика.
Потом мы отправились к пану Роучеку за паклей. По дороге пан Людвик рассказал мне, зачем ему нужна сегодня лодка. Петипасский учитель хотел отправиться вечером на рыбалку с каким-то паном из Праги.
– Это же Генерал!
Пан Людвик нахмурился;
– Стоп, Тоник. То у тебя были моряки и пираты, а теперь появились какие-то генералы.
Я объяснил ему, что Генерал – это наш классный руководитель. Пан Людвик успокоился и пообещал, что позволит мне разогреть на огне деготь, когда он будет чинить лодку.
По дороге к пану Роучеку мы то и дело останавливались. Сперва мы подошли к какому-то забору, и пан Людвик свистнул. Из будки, что стояла во дворе у дома, выглянула огромная собака, замахала хвостом и побежала к забору. В зубах она принесла щенка, а потом ещё одного, потом ещё и ещё. Четырех щенят принесла. Положила их на траву, Просунула нос между досками и зажмурила глаза.
– Все хвастаешь, Стелла? – сказал пан Людвик и погладил собаку по голове.
После этого мы пошли дальше. И тут я увидел, что у пана Людвика полным-полно знакомых. С каждым встречным он перебрасывался словечком. Каждый малыш получал от него какой-нибудь подарок, какую-нибудь безделицу. А когда мы проходили около огромной яблони, одиноко стоявшей у дороги, он заботливо погладил её.
– Эх, милая! Никак, у тебя засыхает верхушка? Надо об этом сказать нашему мудрецу. – Так он называл петипасского учителя.
Не забывал он и про дома:
– И о чем только этот Клишек думает? Трех черепиц ещё с осени не хватает.
Потом мы поднялись на какой-то холм и оттуда смотрели вниз на Петипасы.
– Ну, что ты теперь скажешь, Тоник? – спросил меня пан Людвик.
– Скажу, что Петипасы самое красивое место в мире.
Я и не заметил, как мы подошли к дому Роучека. Перевозчик сидел на лавке и хлебной коркой подбирал со сковородки яичницу. Каждый кусок он запивал чем-то из жбана. Увидев гостей, Роучек немного подвинулся и указал нам место возле себя:
– Садись, садись, Людвик. Наконец-то ты к нам пожаловал! Пришел поговорить?
Пан Людвик смахнул носовым платком пыль с лавки, расстегнул праздничный пиджак – всё-таки солнце припекало довольно сильно – и сел.
– Я, собственно, за паклей. Мне надо для лодки.
Перевозчик ухватил меня за майку и притянул к себе:
– Ну, а ты что скажешь, рыболов? Чем кончилось твое знакомство с нашей Бероункой?
Он хлебнул из жбана и рассмеялся, будто вспомнил что-то веселое.
– Наш Руда тоже отменный рыболов! Вчера вечером является в чешуе по самые уши, рыбой от него несет за версту. Я говорю ему: «Ты что, руками ловил?»
Внезапно пан Роучек перестал смеяться и задумчиво погладил колено.
– Не могу понять этого мальчишку! Представь себе, Людвик, что после моих слов Рудольф вдруг разревелся!
– А ты что? – спросил пан Людвик.
– Что я? – развел руками перевозчик. – Посмотрел, посмотрел, да и погнал его в постель.
Пан Роучек снова принялся за еду. Выел из хлеба серединку и коркой подцепил яичницу со сковородки. Переворачивая кусок во рту, он бубнил:
– Прямо в горло не лезет! А ведь все этот противный мальчишка! Жена ему целое утро готовила – вчера-то он не ужинал, – а он даже не прикоснулся. Вот я и доедаю.
Он отодвинул сковородку и поднялся с лавки.
– Так, значит, тебе нужна пакля, да?
Он посмотрел на берег, не ждет ли его кто-нибудь у перевоза, и направился к сараю около дома. Пан Людвик подождал, пока перевозчик отойдет подальше, и кивнул мне, указывая на дверь дома: