Однако хватит пока о нем. Расскажу о себе. Сейчас я отрабатываю с отцом и старшим братом новый трюк. Мы стоим на скачущем Орлике драйманхоф, брат выпрыгивает из колонны на манеж, а я, делая заднее сальто, опускаюсь отцу на плечи, а он — в темпе!— тоже спрыгивает с Орлика, а я опять-таки кручу заднее сальто и оказываюсь на Орлике, с которого — тоже в темпе!— боковое, «арабское», сальто на манеж. Если отработаем этот трюк... Эх, что заранее хвастать! Пока что у меня из десяти попыток раза два нормально получается, а так все зависаю на лонже (пояс с предохранительной веревкой, перекинутой под куполом через блок — О.С).
Школа здесь, Леша, ужасная — в смысле очень хорошая. Учиться очень трудно. Требования невероятно высокие. Дело в том, что городок этот имеет большие культурные традиции. Здесь провел юные годы знаменитый гимнаст и драматический артист, журналист и писатель Владимир Гиляровский. В городок этот цари ссылали революционеров, прогрессивных людей. Они и оставили добрые традиции. Почти все преподаватели школы либо их потомки, либо сами эти деятели!
А вот собор все-таки не уберегли, обветшал. Огромный, каменный, он— в запустении, двор зарос крапивой и чертополохом. А ведь произведение искусства. Я сказал об этом Палпалычу, преподавателю истории. Старик посмотрел на меня поверх очков, пробурчал: «Всему свое время, молодой человек».
Не обошлось у нас и без приключений. Приехал с семью дрессированными слонами восточный человек по фамилии Пуркет. Как почти все иностранные дрессировщики, он не лаской воздействует на животных, а силой, страхом. Есть у него замечательно умный слон Рамо. Громадина. Глазки маленькие, добрые, хитрые. Он словно посмеивается над дрессировщиком. Не хочет подчиняться — и баста! Однажды на репетиции Пуркет этот стал лупить Рамо по лбу ломом, согнул лом! Рамо ревет, а не желает делать стойку на передних ногах. Я сидел в первом ряду, не выдержал, перепрыгнул через барьер, кричу: «Вам на бойне служить, а не в цирке!»
Пуркет, крючконосый, сухонький, на меня с кулаками!.. А Рамо протянул хобот, обвил им Пуркета поперек живота, да как швырнет, аж до самого форганга (Занавес, отделяющий манеж от выхода из кулис—О.С). Крючконосый мучитель перепугался, да и ушибся он. Кричит на тарабарском своем языке: «Ай ест Пуркет!.. Артист селебр (знаменитый). Ти ест анфан террибль (ужасный мальчик). Я имей писать Союсрабис жлоб!» Это он так произносит — Союз работников искусства. А жлоб — это жалоба!
И написал, такой-сякой, научился нашим порядкам. Гуго Орсини, написал Пуркет, раздразнил слона умышленно, чтобы слон Рамо убил своего дрессировщика!
Но все кончилось благополучно. А на другой вечер — новая история. На этот раз жалобу на Пуркета писал один зритель. В антракте, как водится, желающие могут пройти на конюшню, посмотреть зверей. Все, разумеется, толпятся возле слонов. И вдруг один подвыпивший гражданин пролез под заградительную веревку и прямиком к Рамо, тянет вперед руку, будто вкусным угостить хочет. Рамо, добряк, протянул хобот, а тот пьянчужка возьми и ткни его в хобот горящей папироской!
Никто и ахнуть не успел, как Рамо, взревев, схватил негодяя за шиворот, поднял высоко вверх. Пьянчужка сомлел, от ужаса кричать не может и обмочился даже, честное слово!.. Другой слон раздавил бы его как лягушку. Но Рамо — добряк и умница. Он помотал обидчика на высоте минуту — другую, опустил на землю. А за ворот пиджака держит. Наконец выпивоха слегка оклемался, выскочил из пиджака и давай бог ноги! А Рамо довольно гукнул, сунул пиджак в пасть, медленно так, со вкусом пожевал и проглотил.
Публика только что ужасом была объята. А тут вдруг смех. И в довершение всего является «пострадавший» в одной рубашечке с короткими рукавами. Начинает «качать права». Пусть он (Рамо, значит) отдаст пиджак. В пиджаке бумажник, в бумажнике паспорт и пятьсот рублей подотчетных денег! А в верхнем карманчике пиджака серебряные часы фирмы «Павел Буре»!
И смех, и грех. Какие уж тут часы, какие подотчетные деньги! Рамо стоит, вроде как улыбается. Очень хитрый и умный слон. Мы с ним сдружились. Я его эскимо угощал. Он любит. А Рамо меня хоботом гладил. А однажды даже на спину себе посадил.
Пуркет бесился. Грозился еще «жлоб» написать. И мне назло стал все чаще и чаще лупцевать Рамо ломом по лбу. Ну, и просчитался. Я с родителями жил неподалеку от цирка. Однажды рано утром слышу слоновий рев. Какой-то особенный. Вроде боевого клича. Даже страшно стало. Затем шум, грохот падающих бревен, треск ломающихся досок, крики и слоновий рев!
Я бегом к цирку... Где цирк?.. Нету его. Здесь, Леша, был цирк-шапито. Подбегаю — слоны заканчивают разбирать по бревнышкам гардеробные и конюшню. Освобожденные из стойл лошади дрессировщика Никитина мечутся по улицам и переулкам. Слоны ревут!.. А поодаль бегает Пуркет, припадая на правую ногу. «Хальт!» — кричит... «Стой!» — кричит. Даже «Караул!» — по-русски! — кричит. А слоны делают свое. И к ним не подступить.
Забыл сказать, что у Рамо есть подруга, слониха Рози. Симпатичная животина. Но коварная. Если возле нее чуть-чуть зазевался, стал спиной, тотчас получишь такого тумака хоботом, что отлетишь шагов на пятнадцать? А Рамо она слушается беспрекословно. Так вот Рамо и организовал бунт. Слоны сломали мачты, и брезентовый купол шапито обрушился... Груда бревен осталась от пристроек к шапито.
И больше всех предавалась разрушительным деяниям Рози. Оказывается, как потом выяснилось, Пуркет очень сильно бил ломом Рози. И тут Рамо не выдержал. Он схватил мучителя и зашвырнул его через конюшню через другие пристройки в городской сад, где стоял цирк. К счастью Пуркета, он шлепнулся не на землю (тогда бы ему и конец пришел!), а в маленький садовый пруд. Но все-таки и в пруду расшибся изрядно (под водой большой камень оказался).
В городе началась паника. Прибыла пожарная команда с брансбойтами. Но что они, пожарные, могли поделать против слонов? Слоны нежились под водяными струями, подставляли бока, ложились на живот, чтобы полностью насладиться «водяными процедурами». Подняли по тревоге воинскую часть. Дело не шуточное!.. Слоны взбунтовались. Если они цирк разнесли начисто, то и до жилых домов свободно доберутся!
Увидев винтовки, Пуркет побледнел. Припадая на правую ногу, стал.умолять не убивать его «люпимый элефанты». Негодяй сообразил, что без слонов станет безработным. Тем временем слоны под предводительством Рамо отправились за город, к реке, и стали купаться. Это было замечательное зрелище!.. А Пуркет уже ревел горючими слезами и не знал, что делать. Слоны перестали его слушаться. И тогда этот крючконосый мучитель вдруг подбежал ко мне и стал канючить:
— О, чилдрн (мальчик), ти ест лубить Рамо. Рамо лав (любит) тибье. Прошайт Рамо тихо есть марширен цурюк циркус!
Страшновато мне стало. Но решил попробовать. Разделся до трусов. Зашел в воду, поплыл к Рамо. Слон увидел меня, затрубил радостно. Стал гладить хоботом. Я взобрался к нему на спину, прошу: «Пошли, Рамоша, домой... Форвард!» И Рамо послушался. Тихонько вышел из воды, за ним остальные слоны. А рядом — Рози.
На этом и закончился слоновий бунт. Мне за это—благодарность в приказе и даже пятьсот рублей премии!.. Вот.
Говорят. Центральное управление госцирками покупает у Пуркета слонов. Хоть бы купили!.. Было бы мне лет восемнадцать, попросил бы себе эту группу. Ну да ничего. У нас нет «диких» дрессировщиков. Попадет Рамо в хорошие руки — станет чудо-слоном!..
Лешка, друг дорогой! Я ведь письмо это сочиняю не для того, чтобы похвастаться. Главное — впереди. Вот уже февраль 1937 года. И я уже в сибирском шахтерском городе. А до этого гастролировали в Омске и Томске. Г росс сгинул куда-то. А здесь опять его встретил. Не знаю почему, но, думается мне, встреча эта не случайная. В школе здешней подружился я с хорошей девочкой, Любой Фроловой. Как мальчишка смелая! Косички с бантиками — вверх. Курносая. Замечательная девочка. Хочет стать киноактрисой. После десятилетки поедет в Москву учиться. И меня уговаривает. Только ты не подумай... У нас чисто товарищеские отношения. А впрочем... Короче, замечательная девочка!
А три недели назад появился за кулисами ее папа. Я, конечно же, смутился. А папа ее, здоровенный такой дяденька с сединой на висках, говорит: «Вот что, парень. То, что ты за моей Любкой ухаживаешь, это твое с Любкой дело. Повзрослеете, если не передумаете,— женитесь на здоровье. Ты мне, парень, в общем нравишься. Подходящий зятек. И защитить жену сможешь. Но это пока — необозримое будущее. А вот есть и настоящее, злободневное. Ты, как я знаю, к Эрвину Гроссу неравнодушен. Не так ли?»
Что мог я ему ответить? Молчу.
Тогда он вытащил красную книжечку и показал мне. И я все понял.
А он продолжает: «Гросс ведет себя безукоризненно. Но есть тут у нас специалист, инженер Ганс Цицке. Великий любитель циркового искусства. Понял?»
Я ничего не понял. Любин отец разъяснил:
«Он у нас год работает на шахте. Нормально работает. И почти каждый день, как только приехал Эрвин Гросс, посещает цирк. Мы бы и сами проследили за Цицке. Но, видать, это стреляный воробей. Мы за ним один раз «хвост» пустили — тут же раскусил! А подросток... Извини, Гога, но ты пока подросток... Подросток вне подозрений. Приглядись, а? Может, что и обнаружится».
Очень хороший дядька — отец Любы. И я, разумеется, все рассказал Любе. А она — мне: «Если подросток вне подозрений, то я — подросток совсем вне всяких возможных и невозможных подозрений!»
Долго мы с ней спорили. И она меня убедила. А через два дня вот что произошло. Люба тоже ежедневно ходила в цирк. И всякий раз в первом ряду сидел Г анс Цицке. И был такой номерочек у Г росса: он бросал в зрителей якобы гирей, а на самом деле — резиновым макетом гири. Эрвин то в женщину «гирей» швырнет, то в гтарика... Гиря небольшая, на вид килограмма на два. А в этот ран он прямиком в Цицке угодил!
Ну и что, скажешь? А вот что. Я проморгал. А Люба — нет! Она прибежала за кулисы, говорит, волнуясь: «Видел?.. Цицке от этой «гири» шарахнулся. Спрашивается, зачем?.. Он каждый день ходит и знает, что гиря резиновая. Это раз. А во-вторых... Я собственными глазами видела, что к донышку гири что-то прикреплено. Бумажка, что ли... А Ганс Цицке провел ладонью по донышку и бросил назад Эрвину гирю, она кувыркнулась, а бумажки и нет!.. Тут что-то не так. И я сразу же после представления иду за Цицке. Прослежу...»