>?
— Ка-ак?!—возмутился Гиви.—Она должна со мной учиться в медицинском институте. Все эти финтили-минтили ей только голову заморочат!
И вот друзья уже мчатся па трех велосипедах. Гиви сидит на раме у Алеши, приговаривая в азарте:
— Пусти меня к педалям. Я быстрее буду крутить! Пусти... Бросив велосипеды на нижней станции, четверо друзей вскочили
в вагон фуникулера. Вагончик добирался до вершины горы бесконечно долго. Уже смеркалось. Зажигались огни. Великолепный вид вечернего Тбилиси открывался из вагончика. Темная, блестящая лента Куры, перерезающая город надвое. Поблескивающий огоньками проспект Шота Руставели. А во-оп там — школа, белеет обрыв, которым заканчивается школьный двор!
Но друзьям было не до любований вечерним городом. Не дожидаясь остановки вагончика, они выскочили па ходу, бросились к духану.
Пир там шел горой. Ирина сидела на почетном месте рядом с седовласым красавцем, который и оказался режиссером. Тощий человек в яркой клетчатой рубашке говорил витиеватый тост в честь гостьи.
— Прекрасная Ирина!—с чувством говорил тощий.— Я поднимаю этот маленький бокал... Маленький бокал, но с большим чувством!.. Я вижу в вас будущую звезду киноэкрана. Светило киноискусства! Наконец-то восходит солнце нашего кино! Если бы я был маленьким муравьем, если бы я даже был невидимой-инфузорией... То и тогда, завидев вас, великолепная Ирина, я сказал бы сам себе так!..
Что бы сказала себе тощая инфузория — так и осталось тайной, ибо тост был прерван явлением четырех друзей. Толстяк администратор, завидев Гиви, стал потихоньку выбираться из-за пиршественного стола.
— Вы к кому, молодые люди?—удивился седовласый.
— Прошу извинить, но не к вам,—ответил Гиви, раздувая ноздри.— Мы просто хотим забрать у вас Красную шапочку.
— Кого?!
— Эту девушку, которую сбивают с толку, хотят сделать артисткой, хотя она должна учиться на врача.
Седовласый, как оказалось, был умница. Он сразу сообразил что к чему. Пожал плечами.
— Понятно, молодой человек. Мы не против медицины.
— Еще бы!— ядовито усмехнулся Гиви, намекая на то, что пирующие достигли такого возраста, когда медицина крайне необходима.
— Извините нас, молодой человек. Все вышло так неожиданно. Не знаю, какие у Ирины перспективы в медицине. Но для кино... Внешние данные, так сказать, фактура...
— Фактура, да?!— возмутился Гиви.— Может быть, еще накладная, квитанция, да? Разве так можно говорить о такой девушке! Фактура-мануфактура!
Ирина потупила глаза. Как хорошо сказал Гиви! «О такой девушке!»... Ей стало не по себе. Как она только решилась пойти! О, если узнает мама!.. И папа! Ужас... Фактура!
Слева от режиссера сидел человек с черной повязкой на правом глазу. Пока Гиви пикировался с режиссером, остальные незваные визитеры осматривались. Компания, как видно, собралась за пиршественным столом веселая и добродушная. Напрасно Гиви лезет на рожон. Но и его понять можно. Он ведь мечтал окончить с Ирой медицинский, уехать в горную деревушку — сапели, лечить людей. И вдруг — эти киноискусители! Леша обратил внимание на человека с повязкой вместо глаза. Лет тридцати, широкоплечий. И, видимо, совестливый. Он, пожалуй, больше всех смутился, завидев ири-ных «освободителей»: покраснел, побледнел, сорвался с места, кажется, собираясь вовсе покинуть духан. Правая нога, приметил Леша, у него не сгибалась. Но его окликнули: «Степан Кузьмич, вы куда это?» — и одноглазый вернулся на свое место. Если бы не увечье, Степана Кузьмича можно было бы, пожалуй, назвать красивым. Русые волосы, прямой нос, уцелевший глаз темно-серый, выразительный. Большие густые усы с приятным изгибом.
Одноглазый вдруг попросил слова.
— Молодые люди,—торжественно произнес режиссер,—к вам хочет обратиться со словами привета и дружбы наш администратор,
Степан Кузьмич Малышев. Мы все горячо любим нашего дорогого Степана Кузьмича. В пашем сплоченном коллективе он сравнительно недавно. Он — герои боев за сопку Заозерную у озера Хасан, где, как известно, японские самураи получили сокрушительный удар... Просим вас, дорогой Степан Кузьмич.
К удивлению ребят Степан Кузьмич говорил с ярко выраженным грузинским акцентом. Впрочем, многие русские, живущие в Грузии, говорят с грузинским акцентом. И одет он был по-кавказски. Черная шерстяная блуза с множеством маленьких пуговок от самого ворота книзу, наборный поясок, галифе и сапоги с мягкими подошвами. Над левым карманчиком блузы поблескивал орден Красной Звезды.
Степан Кузьмич сказал приветственную речь сдержанно и умно.
Немного погодя Степан Кузьмич снова оказался в центре внимания. Гиви попросил его рассказать, за что получил он «Красную Звезду». Одноглазый ветеран поведал о боях за сопку Заозерную, где был ранен: искалечен глаз, пулевое ранение в колено. Но он сполна расквитался с самураями. И товарищи его воевали замечательно.
Заговорили о международном положении. Оно было сложным, тревожным. В мае позапрошлого года самураи вновь затеяли «необъявленную войну», на этот раз в Монголии, в районе реки Хал-Хин-Гол — озеро Буир-Нур — гора Банн-Цаган. До конца августа 1939 года гремели ожесточенные бои. В воздушных сражениях с обеих сторон участвовали сотни самолетов... 30 августа 6-я японская армия, вторгшаяся в пределы союзной нам Монгольской Народной Республики, была наконец полностью уничтожена. А на другой день, первого сентября, Гитлер бросил свои бронированные полчища на Польшу!
В конце того же года вспыхнула кровопролитная война с белофиннами. 12 марта 1940 года наши войска штурмом взяли город Выборг. На советских границах наступило обманчивое затишье. А в Европе бушевала война. Пала Норвегия, раздавленная гитлеровскими десантниками, капитулировали Дания, Голландия, рухнула под кованые сапоги фашистских оккупантов Франция! А вчера, 6 апреля 1941 года, гитлеровские полчища вторглись в Югославию! Война подбиралась, подползала к нашим границам.
...Толстяк администратор, тот, который первый приметил Ирину и предложил ей попробовать свои силы в кино, все время молчал. I.го смущало близкое соседство с Гиви, и вообще он понял, что вел себя там, возле скамейки, не лучшим образом. Но сейчас он не выдержал:
— Э! Что надо этим фашистам? Живем мирно. Нэт, воевать хотят.
— У нас с Германией пакт о ненападении,— успокоил толстяка
режиссер, хотя и сам в душе сомневался насчет прочности этого пакта.
— Зачем так говорите?—огорчился толстяк.— Для фашистов любой пакт, договор — всего лишь бумажка.
— Это верно,— согласился седовласый.— Но коли что... сумеем постоять за себя! Мы хотя люди и не военные, мирные. Но если понадобится... Я уже не говорю о Степане Кузьмиче. Герой боев на Хасане, тяжелораненый, он показал нам пример...
И тут вдруг раздался страшный возглас:
— Хватайте его... Степана Кузьмича! Это фашистский диверсант!
Все замерли, онемели, окаменели. Замер и одноглазый.
— Хватайте его!— это кричал Эркин. Он бросился вперед. Одноглазый вскочил, опрокинул стол и, перемахнув через перила веран ды, скрылся в темноте. Никто ничего не мог понять. Только Леша с Гогой смекнули, в чем дело. Но самый факт бегства одноглазой; говорил за себя. «Хромой» помчался как заправский спринтер! Все бросились в погоню. Раздались крики:
— Он по склону горы побежал!..
— В сторону церкви, где могила Грибоедова!..
— Нет, он вот сюда шмыгнул!..
Всех охватил охотничий азарт. Даже толстяк старший адм!ь нистратор, вооружившись кочергой, метался из стороны в сторону, не зная, куда же надо бежать. Седовласый режиссер оказался недурным стратегом. Распорядился:
— Искать в разных направлениях!— И указал кому — куда. «Три мушкетера» с Гиви и Ириной побежали по склону, к могиле Грибоедова. Но в сумерках разве найдешь беглеца? Все равно, что иголку в стоге сена отыскать. И все же розыски продолжались. Седовласый хлопнул себя по лбу.
— Он схитрил! Зачем ему к церкви? Он к нашим автомобилям побежал!.. Скорее! Угонит!
ПОГОНЯ
Кшюстудипские «эмка» и длинный голубой автобус «ЗИС» стояли левее станции фуникулера, там, где начинается асфальтовая дорога, петляющая с горы в город. Преследователи бросились к машинам. Впереди бежали шофера, также участвовавшие в пиршестве. Только пили они освежающие напитки великого Лагидзс. Потому они и бежали быстрее. Но их вскоре обогнали «Три мушкетера» и Гиви. Длинноногий Дарбайсели мчался быстрее лани. Ира отстала, но упрямо бежала за товарищами.
Как, однако, стремительно ни летел Гиви, он опоздал. Слишком много времени было потеряно. На глазах Гиви Эрвин Гросс вскочил в «эмку». Взревел мотор, и автомобиль, виляя лучами фар, помчался вниз. Водитель «эмки» в отчаянии рухнул наземь, хрипло восклицая: «Нэгодяй! Нэгодяй!» Зато водитель автобуса, пожилой человек, которого на студии все называли почтительно «дядя Вано», словно барс кинулся к своему «ЗИС»у:
— Скорее, в погоню! Не уйдет!
С «тремя мушкетерами», Гиви и Ирой каким-то образом оказался толстяк с кочергой в руке. Шофер азартно приговаривал:
— Мой автобус, как быстроногая лань. Догоним! Перегоним!
— А вдруг у него пистолет?— осенило толстяка.
— Наверняка есть,— хладнокровно отвечал водитель.— Но нас ведь семеро. Не может быть, чтобы он всех нас уложил. Кто жив остался — хватай его!
Что и говорить, логика дяди Вано была железной. Но тут подал голос Эркин:
— Товарищ водитель, мы этого гада уже упускали. Потому что все сами хотели сделать. Хватит самодеятельности. Надо подключить товарищей из органов безопасности.
— Безопасности?—откликнулся дядя Вано, не спуская глаз с удирающей «эмки».— Пожалста! Безопасность — это хорошо. А как сделать? Надо сперва узнать, по какой дороге он спасаться собирается.
К счастью, за ними погнался милицейский мотоцикл. Превышение скорости! Милиционеры сигналили, мол, остановись! Но дядя Вано гнал, гнал, а левой рукой подзывал преследователей. Тяжелый мотоцикл приблизился, шофер вкратце прокричал в чем дело. И заключил: