Однако в мартовской погоде мы были не очень уверены. Март — самый сумасбродный зимний месяц, лукавый и обманчивый, добрый и злой. Сегодня светит солнце, а завтра — снова пурга. Утром — теплый южный ветер, а к ночи начинает дуть северо-западный ветер со снегом. Вечером ложишься спать — на улице всего —5°, а проснешься на следующее утро —30° мороза. За мартовскую погоду никогда нельзя поручиться.
Из всех месяцев года я больше всего боюсь марта. Ведь март — это месяц сбора шкурок ондатры, в это время мездра на шкурке самая толстая, а мех самый блестящий.
В марте, невзирая на капризы погоды, мы с Визи должны выходить на чисто выметенный ветром лед и ставить капканы у хаток ондатры, шаря почти совсем бесчувственными пальцами в плавающей массе водорослей, из которых сделан пол в кладовой ондатры. За свою жизнь мне не раз приходилось плохо, когда я осматривал капканы в декабре, январе и феврале. Но именно в марте мне пришлось пережить такой день, который я буду помнить с мельчайшими подробностями, вероятно, до самой смерти. И хотя это был день, когда весна и крики диких гусей были не за горами, я его никогда не забуду.
Было довольно тепло, когда мы с Визи ставили капканы. Мы выехали верхом из дома на рассвете, привязав снегоступы к луке седла. Вьючная лошадь шла сзади с поклажей, состоящей из сотни с лишним капканов.
Озеро, на котором мы собирались ставить капканы, лежало примерно в шести милях к востоку, и на всем пути от дома до озера не было ни одного следа. Когда мы пересекали открытую поляну, снег был лошадям по грудь, и мы двигались очень медленно.
Я знал, что озеро все еще покрыто снегом глубиной более двух футов, а под снегом и старым льдом, может быть, уже прибыла вода. Вот тут-то нам должны были пригодиться снегоступы. Лед, скрытый под глубоким снегом, очень коварная штука. В отдельных местах он может выдержать тяжесть линкора, а в других, там, где сквозь продушины в снег проникает вода, он может рухнуть под тяжестью человека, и поэтому от одной хатки до другой надо двигаться очень осторожно на снегоступах или обычных лыжах.
Время уже приближалось к 9.30, когда мы, наконец, выбрались из сосняка и увидели озеро. Я привязал свою лошадь к дереву и начал разминать ремни снегоступов, чтобы придать им некоторую мягкость. Потом снял капканы с вьюка и разложил их кучками, по дюжине в каждой. Затем я надел лыжи и направился через озеро.
Хотя камыши вдоль берега были почти скрыты под снегом, это было неважно. Черные концы наших отметин все же были видны и указывали нам, где стоит хатка ондатры. Без этих отметин мы не смогли бы найти ни одной хатки. Мы их воткнули в крыши хаток в начале ноября прошлого года, когда лед окреп настолько, что по нему можно было пройти без лыж. Мы вырезали отметины из тонких ив, что росли по берегу. Теперь из снега торчали только их кончики, но все же мы знали, где надо откапывать снег, чтобы найти под ним хатку ондатры.
Я взял три дюжины капканов, положил их в джутовый мешок и перебросил его через правое плечо. Визи также повесил три дюжины за спину. Откинув капюшон, он спросил:
— Думаешь, мы сумеем поставить семьдесят два капкана до обеда?
— Попробуем, — ответил я. — Ты начинай с южной стороны озера, а я начну с северной.
Когда он поехал, я крикнул вдогонку:
— Забросай хатки как следует снегом, а то…
Но он был уже далеко и, видимо, не слышал. Я пожал плечами: «Ну и пусть, он ставит капканы на ондатр с тринадцати лет, чего ради я должен волноваться и напоминать ему про снег?» Визи не любил, когда ему говорили о том, что он уже знал. Обычно он бурчал: «Только воздух тратить попусту». Забрасывать хатки снегом было абсолютно необходимо: мы знали повадки марта достаточно хорошо. Сегодня термометр показывал —9°, а может, и —6°, однако, если ночью ветер чуть изменит направление, к утру температура может упасть до 30°. Но если хатку как следует укрыть снегом, после того как отроешь ее, чтобы поставить капкан, вода в «столовой» не замерзнет и капкан будет работать нормально. К четырем часам дня мы вскрыли сто десять хаток, поставили у каждой капкан и снова как следует забросали их снегом. Я повесил на дерево свои снегоступы и выбил из них снег. Потом я подтянул седло и вопросительно взглянул на Визи. Он кивнул, мы сели в седла и тронулись в обратный путь.
Эрик ставит капканы у хатки ондатры
Когда мы подъехали к дому, уже совсем стемнело. Поставив лошадей в стойло, я взглянул на термометр. Температура понизилась на девять градусов по сравнению с утром. Ветер тоже переменился и теперь дул с севера, а не с востока.
— Утром будет мороз, — пробурчал я себе под нос, стряхивая снег с сапог, чтобы Лилиан не ругалась, что я оставляю лужи на линолеуме.
Однако температура меня не очень беспокоила. Если утро будет ясным, а день солнечным, мы сможем вскрыть хатки, вынуть ночную добычу и снова поставить капканы даже при 23° мороза, конечно, если не будет северного ветра. При температуре ниже 23° мы будем сидеть дома, а капканы оставим стоять, будучи уверенными, что все в порядке.
Утром термометр показывал минус 28. В ответ на молчаливый вопрос Визи я отрицательно покачал головой и сказал:
— Лучше оставить их в покое. Если завтра не потеплеет, мы пойдем и вытащим капканы и, пока температура не повысится, ставить их не будем.
После завтрака Визи неожиданно сказал:
— А что если мне сегодня поехать за почтой, а завтра утром мы могли бы встретиться с тобой у озера.
— Пожалуй, это блестящая идея, — сказал я. Вот уж три недели, как мы не получали почты и никому не посылали писем.
Начиная с января Визи ходил на почту за двадцать пять миль на лыжах. Узкая лыжня была единственной нитью, связывавшей нас с остальным миром, и другой нити у нас не будет, пожалуй, до середины апреля, пока не начнет таять снег. В январе был большой снегопад и снегу было так много, что к концу месяца мы потеряли всякую надежду на то, что сумеем расчистить санный путь.
Узкая лыжня проходила приблизительно в одной миле от того места, где мы ставили капканы на ондатр. Сегодня Визи мог бы пойти на почту, заночевать там, а утром мы встретились бы на озере.
— Так, значит, завтра утром ты с лошадьми будешь на озере? — спросил он.
— Ни черт, ни половодье меня не остановят, — ответил я.
В это время года мой ответ означал, что я приду, несмотря ни на какой мороз.
Ночью поднялся северный ветер, и, проснувшись, я сразу почувствовал и услышал его. Приподнявшись на локте, я лежал в постели и слушал, как шумит ветер в верхушках деревьев. Чувствуя, как он пробирается в щели между бревнами, я выполз из кровати и подбросил дров в печку. Потом подошел к окну и выглянул на улицу. Снег сухо постукивал по стеклу. Я перебрался к двери и чуть приоткрыл ее. Ветер как будто ждал случая попасть в дом и сразу намел тонкую пелену снега на пол в кухне. Я закашлялся от студеного воздуха и сразу захлопнул дверь. Лилиан тоже уже почти проснулась.
— Он не пойдет назад в такую погоду, — сказала она сонным голосом.
— А помнишь, что я сказал, когда он уходил? Ни черт, ни половодье меня не остановят. — И пытаясь успокоить ее, хотя в создавшемся положении едва ли можно было найти что-либо утешительное, я добавил: — Может, к утру успокоится.
К рассвету ветер дул уже прямо с полюса. Его дыхание жгло мне кожу, пока я шел к сараю. Дорожку, что еще вчера была гладкой и хорошо утоптанной, замело кружащимся и летящим снегом. Я пробирался между сугробами снега, и, пока добрался до сарая, не один раз сбился с дорожки. Напоив и накормив лошадей, я уныло посмотрел на седла, висевшие на крюках, потом оседлал лошадей.
После завтрака я машинально, по привычке, посмотрел на градусник. Надо было ехать независимо от того, что показывал термометр.
— Сколько сейчас мороза? — поинтересовалась Лилиан, когда я вернулся в кухню.
— Всего двадцать восемь, — ответил я, сделав отчаянную попытку усмехнуться. При северном ветре двадцать восемь градусов мороза гораздо хуже, чем сорок градусов без ветра.
— В такую погоду невозможно работать с капканами, — сказала Лилиан. — Даже если каждая шкурка стоила бы двадцать пять долларов.
В действительности же каждая шкурка давала нам около полутора долларов дохода. В последнее время цены на ондатру несколько повысились. Я снова напомнил Лилиан, что во что бы то ни стало должен быть на месте. Визи тоже будет там во что бы то ни стало. Встреча, назначенная в тайге, — это встреча, на которую нельзя не прийти.
Я завернул завтрак, приготовленный для нас Лилиан, в три слоя парусины и привязал его сзади к седлу. Но я знал, что, несмотря на три слоя парусины, хлеб и мясо превратятся в камень, прежде чем я отъеду на милю от дома. Затем я привязал вьючную лошадь в хвост лошади, которую взял для Визи, медленно, нехотя сел в седло и поехал навстречу снегу.
Мороз пробрался под одежду и начал покусывать меня раньше, чем я отъехал от дома на полмили. Он проникал сквозь рукавицы из лосевой шкуры и пытался пробраться через вторые, шерстяные варежки. Ветер набрасывался на боты и, найдя каким-то образом щель, кусал фетровые сапоги. Даже тяжелый полушубок не мог ослабить ветра, не говоря уже о том, чтобы задержать его. Ресницы заледенели, а внезапная боль в левой щеке подсказала мне, что лучше сбросить на минуту рукавицы и потуже затянуть под подбородком капюшон парки.
Я подъехал к длинной поляне, поросшей низкой полярной ивой, макушки которой едва виднелись из-под снега. В нескольких метрах от кустарника я увидел лосиху с лосенком. Я чуть не наехал на них, пока они поднимались со своих снежных постелей. Лосиха отбежала в сторону ярдов на тридцать и остановилась, гневно оглядываясь. Лосенок был так близко, что я мог бы попасть в него камнем, когда проезжал мимо.
Я скорчился в седле, отворачиваясь от ветра.
— Сейчас, — сказал я мрачно, обращаясь к лосям, — мы трое — самые замерзшие теплокровные существа во всей Канаде.
Лоси и не пошевелились, когда я скрылся в кустах на другом конце поляны.