— Наваждение? — спросил отец. — Ты думаешь, это колдовство?
Джелита закрыла глаза, и я поняла, что она осторожно пытается нащупать контакт с хозяином. На этот раз я отважилась последовать за ней, опасаясь в то же время коснуться нити, связывающей ее с Илэриэном.
И тотчас мой разум узнал, что глаза не обманывают меня и память не подводит. Саймон Трегарт был прав; то, что мы видели — всего лишь наваждение. Сила колдовства воздвигла здесь стены, которых на самом деле нет, закрывая путь на волю любому, кто не владеет Даром. Мы словно каким-то другим зрением видели город, который стоял здесь прежде, очень давно. Как это получалось, я не понимала, Илэриэн не использовал никаких новых заклинаний, чтобы запутать нас; это колдовство было очень древним, таким древним, что давно уже износилось и, можно сказать, превратилось в лохмотья.
— Вижу! — Я услышала резкий крик отца и поняла, что он тоже все понял. — Так… мы идем правильно… — его рука решительно схватила мою, и я чуть не вскрикнула от боли. Вторую руку я протянула Айлие, с другой стороны девушку поддерживала моя мать. Объединившись таким образом, мы начали разрушать колдовское видение, настигшее нас при ярком свете дня, наш разум настроился на другую мелодию. Для того чтобы выйти отсюда, нужно было закрыть глаза и довериться внутреннему зрению.
Теперь мы действительно шли по улице, которая шла от городской стены, и я узнала эти места, именно здесь мы проходили тогда. Я дважды открывала глаза только для того, чтобы проверить, продолжает ли действовать колдовство, и оба раза видела перед собой не свободную улицу, а стену дома. Я спешила закрыть глаза снова, и мы продолжали наш путь.
Если бы не эта наша уловка, мы бы, конечно, не смогли разрушить колдовское наваждение и благополучно добраться до ворот. На ничтожном расстоянии от них лежало окоченевшее тело; руки были вытянуты вперед, словно хотели дотянуться до свободы, которой не смогли увидеть глаза. Это был высокий человек, одетый в кольчугу. Распущенные волосы разметались по земле, а остроконечный шлем откатился чуть в сторону. Лица его мы не видели, и я была даже рада этому.
— Сулькарец! — Отец наклонился над телом, но дотрагиваться до него не стал.
— Не думаю, похоже, с этой расой мы еще не знакомы, — ответила Джелита. — Скорее всего, это один из тех морских бродяг, о которых говорила Каттея.
Я не могла ни утверждать этого, ни отрицать — в ту ночь, когда они напали на поселок вапсалов, я видела их лишь мельком. Возможно, она была права.
— Он умер уже довольно давно. — Отец отступил от тела. — Наверное, он преследовал здесь вас, Каттея, и похоже, не смог выбраться из ловушки.
Но нам удалось избежать ее и пройти сквозь стену между медными тварями, встретившими нас ревом и завыванием. По ту сторону городских ворот стоял камень, который притащили, как я думаю, из разрушенного поселка. На нем валялись в беспорядке разные предметы; наверное, поначалу они были разложены аккуратно, но потом птицы и животные растащили и разбросали их. Здесь были меховая куртка, уже одубевшая от дождя и наносов песка и заляпанная птичьим пометом, металлические пластинки, на которых когда-то была разложена еда. Кроме этого, меч и тяжелый топор, при виде которых отец мой вскрикнул от изумления. Он не очень любил сражаться мечом, хотя оружием этим владел неплохо; в том мире, откуда пришел он, мечами никто не сражался. Однако для воина, чьи руки пусты, такая находка — бесценна.
— Это оружие мертвого, — сказал он, беря меч. — Ты знаешь, как у них говорится — подними оружие убитого воина, и к тебе перейдет его боевое умение.
Тут я вспомнила, что Кемок, когда он шел за мной к Черной Башне, нашел в тайнике давно исчезнувшего народа меч и тоже взял его, ибо был безоружен… И я подумала, что если рука мужчины сама потянулась за мечом, то пусть примет его во благо, а не во зло.
Тут я увидела, что и мать взяла один из предметов, разложенных на камне, и, пристально вглядываясь, держит его обеими руками, а на лице ее — смятение.
— Эти бродяги и убийцы прячут свою добычу в необычном месте, — произнесла она. — Мне приходилось слышать о подобном, но сталкиваюсь — впервые.
Они принесли, свои сокровища демонам, которые по их поверьям обитают здесь.
Она держала чашу, по-моему, каменную, искусно сделанную в форме двух тесно сложенных ладоней. Но это были не совсем человеческие руки: пальцы заметно длиннее и тоньше, ногти — узкие и заостренные, красно-коричневого цвета, очень гладкие, отполированные.
— Что это? — удивилась я.
— Зеркало, в которое можно смотреть. Его используют точно так же, как кристаллический шар. В эту чашу наливают воду. Я не знаю, как она оказалась здесь, но эту вещь нельзя тут оставлять, потому что… Потрогай, Каттея.
Она протянула мне чашу, и, дотронувшись до нее пальцем, я чуть не вскрикнула, вопреки ожиданию ощутив не холодный камень, а что-то обжигающее, словно я прикоснулась к горящей головне. Однако мать крепко держала чашу и вроде бы совсем не обжигалась. Впрочем, при мимолетном прикосновении я ощутила не только жар, но и приток силы и сразу поняла, что эта чаша — наше могущественное орудие, как и меч, так естественно оказавшийся в руках отца.
С этого жертвенного камня мать взяла еще кусок потрепанного шелка и обернула в него чашу, затем спрятала ее в складках одежды. Отец же засунул меч за пояс, затем, чуть подумав, воткнул туда и топор.
Все наши находки и сам этот камень у ворот несомненно доказывали одно: морские бродяги, а не вапсалы стали победителями в той битве. Я была уверена, что именно налетчики оставили здесь награбленную добычу, ибо за время жизни с кочевниками ни разу не наблюдала ничего подобного, разве только, когда хоронили Ютту… И это значило, что соплеменников Айлии в этих краях уже не найти.
Когда я объяснила это своим родителям, они согласились со мной. Стояло уже позднее утро, солнце светило вовсю, даря ласковое тепло. Так же, как и в крепости, снега не было и в помине, лениво жужжали какие-то ранние насекомые, слышались голоса птиц.
Мы покинули мыс и ступили на материк. Сначала я шла, напряженно каждую секунду ожидая оклика Илэриэна, боясь услышать его вопрос, куда мы идем и почему. Но вот его цитадель осталась далеко позади, а нас окружил мир, где распускались почки, цвели деревья и слышались обыкновенные звуки и запахи, и мое напряжение немного спало. И все-таки страх, что мы не свободны от нашего бывшего спутника, видеть которого мне хотелось менее всего на свете, не исчез совсем.
Когда мы добрались до полуразрушенного поселка, стало совершенно очевидно, что мое предположение верно: всюду валялся скарб кочевников и разорванные шкуры, из которых они так быстро устраивали свои жилища.
Словно мусорщики мы бродили среди развалин в поисках вещей, которые могли бы нам пригодиться в нашем далеком пути на запад. Я нашла шатер, откуда бежала — когда, неужели это было? Сколько недель или месяцев назад? Мне казалось, что прошло всего несколько дней. Морские бродяги побывали и здесь. Содержимое Юттиного сундука было на полу, пакеты с травами разорваны, листья и корешки валялись здесь же, как никому не нужный мусор.
Мать останавливалась, поднимая то листик, высохший и ломкий, то щепотку порошка, нюхала и тут же отбрасывала, качая головой. Я искала повсюду свитки с рунами, которые привели меня в цитадель, но они исчезли; вероятно, грабители захватили их, решив, что это ключ ко всем сокровищам. Мы нашли закатившийся в дальний угол кувшин с едой, которая была очень удобна в путешествии: прессованная плитка из копченого мяса и сухих ягод. В ту минуту эта находка была для нас дороже всех сокровищ на свете.
Айлия стояла возле входа, казалось, она не видит перед собой ничего и даже не понимает, что мы вернулись в поселок. Отец ушел посмотреть, что есть в других жилищах, и быстро вернулся назад, сделав нам знак следовать за ним.
— Место смерти, — произнес он бесцветным голосом. — Они все здесь и остались.
У меня не было друзей среди вапсалов, я была их пленницей, но никогда не желала им зла. Однако получалось так, что их гибель оказалась отчасти и на моей совести: они верили в мой Дар, а я обманула их и тем самым погубила. Мать прочитала мои мысли и, положив мне руку на плечо, тихо произнесла: «Это не так, ты же не нарочно их обманывала, просто, такова уж их судьба. Ты же не была Юттой и не выбирала этот путь, она навязывала тебе его силой. Не бери на себя эту ношу, она не твоя. В жизни много зла; ты чувствуешь, что на тебе лежит вина, но это не так, это только урок».
…Конечно, мать хотела утешить и поддержать меня, но в ту минуту это были для меня только слова, хотя они и запали мне в душу, и много позже я вспомнила их.
У нас сейчас не было ни саней, ни собак, не было и проводника, мы просто знали, что надо идти все время на запад. Но сколько дней пути лежало между этим заброшенным поселком и Зеленой Долиной и сколько опасностей подстерегает нас на этом пути, — не мог предугадать никто, и оставалось лишь полагаться на волю судьбы.
Я подумала, что, может быть, и вспомню дорогу над рекой и дальше, до долины горячих источников, но когда я предложила этот путь, отец покачал головой, сказав, что если эта долина хорошо известна кочевникам, значит, лучше обойти ее и держать путь строго на запад. Пожалуй, он был прав. Да и все равно идти быстро мы не могли: Айлия находилась под нашим контролем беспрестанно, о ней нужно было все время заботиться, как о неразумном, хотя и послушном ребенке.
Мы снова вернулись к морю, снова увидели мыс с черной тяжеловесной цитаделью, что возвышалась между морем и небом, и я, проходя, бросила на нее последний взгляд.
Наши запасы продовольствия были весьма незначительны: мясо с неприятным привкусом, которое мы захватили с собой из того мира, и кувшин, найденный в поселке. Воду мы не запасали — вокруг было великое множество ручьев, напитавшихся талым снегом, и реки освободились ото льда.
Отец, подняв с земли два круглых камня, сделал странное орудие, какое прежде мне видеть не приходилось: он связал камни ремнем, раскрутил его вокруг головы и запустил в кусты. Там ремень, отягощенный весом камней, несколько раз закрутился вокруг ветки, сдирая с нее почки. Отец довольно засмеялся.