Рядом с братом сидела Орсия и тоже внимательно смотрела на меня. Я вздрогнула, поймав ее взгляд, и вспомнила, как, заколдованная Динзилем, требовала, чтобы Кемок убил ее, дабы спасти меня. Придет ли минута, когда рухнет стена недоверия и отчуждения, которую прошлое воздвигло между нами?
Глубокой ночью, когда все мы улеглись, наконец, спать, Орсия вдруг подошла ко мне, и в руке ее сверкнула маленькая бутылочка, размером с мизинец. Она откупорила ее очень осторожно и бережно и поднесла ко мне поближе — тонкий аромат защекотал ноздри.
— Спи, сестра, и ничего не бойся; сон, который придет к тебе, прогонит темные силы, они не найдут тебя. — Я почувствовала, что она всем сердцем хочет защитить меня. Смочив палец содержимым бутылочки, она коснулась моего лба, затем век и губ.
Я поблагодарила ее, а она улыбнулась и покачала головой, потом тщательно закрыла свою бутылочку. Кроганка показала на Айлию, которая сидела и смотрела в ночь невидящими глазами.
— Ей нужен, хотя бы на время, полный покой, — проговорила Орсия. — Она не похожа на нас, она не из нашего рода и вдобавок то, что она видела, лежит на ней слишком тяжелым грузом. Когда вернемся в Долину, Дагона исцелит ее, а пока мы навряд ли можем помочь ей. — Она подняла голову и подставила лицо легкому ночному ветерку.
Хотя было довольно холодно, в воздухе не чувствовалось миазмов зла. Напротив, ощущалось какое-то обновление, возрождение жизни. Я глубоко вдыхала этот воздух и уже не сомневалась в том, что Орсия не помнит худа и искренне хочет помочь мне. Тяжкий камень упал с моих плеч, камень страха и недоверия.
Я огляделась и увидела, что большая часть нашего отряда уже спит; рентаны, преклонив колена, жевали свою бесконечную жвачку и думали о чем-то важном и грустном. Вероятно, их думы нисколько не похожи на мои, но по-своему они тоже полны значения и смысла. Орсия по-прежнему сидела между мной и Айлией; она протянула мне руку, и мы переплели пальцы.
Она испытующе взглянула на меня:
— Так лучше, сестра.
Услышав в ее словах вопрос, я ответила ей тверже, чем, может быть, была уверена в этом:
— Лучше. Мои силы возвращаются.
— Твои силы, — повторила она задумчиво. — Если ты обрела то, что тебе дорого, цени и береги это, Каттея.
Я не совсем поняла, что она хотела этим сказать, но переспрашивать не стала — очень хотелось спать, и я, завернувшись поплотнее в плащ, попыталась уснуть.
Если в ароматной жидкости, которую предложила мне Орсия, и была какая-то колдовская сила, она все-таки не защитила меня от того, от чего я хотела скрыться. Потому что стоило мне только закрыть глаза, как я вновь оказалась на том гребне горы, откуда мы наблюдали за сражением и где создавали наше маленькое войско. И вновь палец мой коснулся последнего оставшегося шарика, и я произнесла имя, которое говорить не хотела.
Однако во сне на земле остались лежать другие шарики, а тот, кого назвала я, поднялся — но не таким, каким я видела его последний раз в безлюдной, покинутой всеми цитадели. Я увидела его как в том, первом сне, когда он сидел на своем троне и смотрел на Ворота.
Он обернулся, посмотрел на меня, и было в его взгляде нечто такое, от чего хотелось отвернуться, но я не могла.
— Ты назвала мое имя среди имен мертвых, — он не произносил этих слов, а я их слышала, я читала его мысли. — Ты меня так боишься… или ненавидишь?
И я набралась смелости ответить ему, ответить чистую правду:
— Да, я боюсь тебя, вернее, того, что ты можешь сделать, кто бы ты ни был. Твое время в Эскоре миновало, не пытайся вновь поднять свой стяг.
И поскольку в этом моем сне происходило то, чего я больше всего боялась, я и увидела этот стяг в небе над ним. Он был желтого цвета, словно солнечный отблеск на золотом песке, и на нем были изображены скрещенные меч и жезл.
— Не поднимай свой стяг… — задумчиво повторил он. — Ты думаешь, что мое время прошло, а твое, Каттея, колдунья? Из нас двоих никто не властвует и никто не подчиняется. И как знать: может статься, ты сама пожелаешь встать под этот стяг. Ты призовешь его, он будет тебе нужен.
Я сделала усилие над собой, заставив мой разум не подчиняться ему.
— Я хочу только, чтобы ты оставил нас в покое, Илэриэн. Дай нам добраться до своих. Я не желаю тебе зла, я знаю, ты не из тех, кто вместе с Тьмою. Только дай нам уйти.
В ответ на это он медленно покачал головой:
— У меня нет армии, у меня никого нет, я один. А ты назвала мое имя среди умерших, значит, ты должна мне сделать благое дело. Равновесие должно быть восстановлено.
Больше я ничего не помню, и остаток ночи спала крепко и без сновидений. Я проснулась со смутным предчувствием, что наступающий день несет нам немало опасностей и испытаний. Хотя первые час-два после того, как мы снялись с места, я думала, что предчувствия обманули меня.
Мы продолжали ехать строго на запад. Теперь рентаны двигались не так быстро, как накануне, но все-таки поспешали; казалось, они совсем не чувствуют веса своих седоков. Однако довольно скоро нам стало понятно, что хотя сарны и серые больше не гонятся за нами, мерцающее облако по-прежнему преследует нас.
Я заметила, что двое зеленых, которые скакали в арьергарде, нет-нет да оборачиваются назад и всматриваются во что-то. Оглянувшись, я удивилась их тревоге — облако находилось от нас довольно далеко. Однако очень скоро я убедилась, что беспокоились они не напрасно. Невидимые щупальца дотянулись до нас, туманя разум, притупляя наши мысли, действуя на наши тела так, что любое движение давалось с большим напряжением. И даже рентаны явно начинали поддаваться этой злой силе.
Солнечный свет, казавшийся поначалу таким ярким, теперь стал бледнее и глуше; видимо, на небе появилась тонкая дымка облаков. Холод сковывал наши дрожащие тела, словно здесь властвовал Ледяной Дракон, хотя он уже несколько месяцев назад убрался в свою берлогу.
Рентаны перешли на рысь, они задыхались, они еще пытались сопротивляться, но уже не могли бежать с прежней скоростью. В конце концов тот, кто скакал в авангарде с Кемоком на спине, громко взревел, и все рентаны остановились. Нам было слышно, как они переговариваются.
— Мы не можем двигаться дальше, необходимо заклинание.
— Заклинание! — живо откликнулась Джелита. — Моему Дару не сладить с тем, что нас преследует. Оно — порождение другой природы, других познаний. Мне не приходилось иметь дело с чем-либо подобным.
После ее слов в мое и без того окоченевшее тело вполз холодок страха — ведь я так верила, что она готова, что она сможет противостоять этому порождению Тьмы.
— Мне доступна магия воды, — произнесла Орсия. — Но, боюсь, это не то, что нам сейчас неясно. Кемок?
Он покачал головой.
— Я призывал великие имена и получал от них помощь. Но теперь я не знаю, кто может помочь нам…
И тут я поняла, что одна из вех знаю, кто встанет перед нашим преследователем. Там, на гребне холма, я призывала к нему смерть, сама не знаю почему. Сейчас я призывала его на смерть, ибо ее дыхание опалило нас, и я почему-то знала, что если кто и может помериться с ней своим могуществом, так только он. Даже великие владычицы Эсткарпа были бы здесь бессильны.
Сейчас я его позову. И если он откликнется… тогда смерть завершит все. Так подсказывал мне страх. Обрекать кого-то на гибель… какая женщина может на это решиться? Но я уже однажды сделала это.
Однако в ту минуту не только моя жизнь была под угрозой — нужно было спасать близких мне людей, а может быть, и будущее Эскора. И я, соскользнув со спины рентана, отбежала от них, обратив лицо к невидимому.
Я позвала на помощь его, как зовут уже умершего. «Я призываю твой стяг…»
Почему я выкрикнула именно эти слова — не знаю. Но тотчас же мне в ответ на краю неба полыхнула золотая вспышка, словно возвращая солнечное тепло, которое было у нас отнято. Илэриэн стоял, не глядя на меня, оборотив лицо в сторону мерцающего облака, и в руке держал не обнаженный меч, но жезл.
Он взмахнул жезлом, как воин приветствует противника взмахом меча, прежде чем нанести первый удар. Коротким и строгим было это приветствие, такою же была и схватка, которая разразилась позади нас.
Впрочем, как происходила эта борьба, я не видела, вспышки и мерцания были столь яркими и яростны ми, так больно резали глаза, что мне пришлось закрыть их, чтобы не ослепнуть. Но хотя я и не видела, что происходит, сделать кое-что я все же могла: то, что Илэриэн просил у меня, когда мы бежали от Зандора, теперь я отдала ему сама, по своей воле; я отдала ему весь свой Дар, всю силу, какую имела, опустошив себя до дна, и мне не было жаль того, что я с таким трудом обрела.
Кажется, я опустилась на колени, прижав руки к груди; я не осознавала ничего, ощущая лишь невероятную слабость и желание, чтобы все быстрее кончилось. Сколько прошло времени, я не ведала.
Наконец, все стихло. Я была опустошена, и пустота эта казалась еще бездоннее, чем та, какую оставил во мне Динзиль. Даже мысленные усилия давались с невероятным трудом, и мне подумалось, что это — смерть. Но я не боялась ее, мне хотелось только покоя.
Неожиданно я почувствовала на плечах тепло рук, кто-то настойчиво пытался приподнять меня. И от теплого прикосновения в меня опять вливались жизненные силы, а я не хотела этого, сознавая, что я наделала своим призывом; смерть была заслуженной карой для меня.
— Не надо!
Я все же заставила себя открыть глаза, но не хаос и разорение ждали меня, я встретила взгляд того, кто стоял рядом, и увидела, что в этих глазах нет ничего похожего на то, что было в глазах Динзиля, который не давал, а только отнимал. И еще я поняла, что из нас двоих, действительно, никто не властвует и никто не подчиняется, мы на равных, мы вместе, Слова были не нужны, не нужны даже мысли, лишь одна промелькнула у меня в голове — как я была слепа, как одурманена бессмысленным страхом.
И мы вдвоем подошли к тем, кто ждал в стороне, наблюдая за исходом битвы. Так создатель Ворот стал отныне защитником жизни и света, так завершилась моя глава в бесконечном повествовании об Эскоре.