Мы еще не решились, Килан, ибо риск велик. Эта долина — наше убежище. У нас есть союзники. И все же нас мало…
— А что если бы ваши ряды пополнились? — спросил я.
Каким образом, друг? — он взял со стола свою чашку. — Я вот что тебе скажу; мы не зовем на помощь тех, кто живет иначе, чем мы. Когда-то давно такое произошло, и это стало источником наших бед.
Не о том речь, — сказал я. — Что если ваши ряды пополнят люди древней расы, к тому же воины, проверенные в боях?
Дагона нервно шевельнулась.
— О ком ты говоришь? — спросила она. — Те, кто остался в Эскоре, сделали свой выбор давным-давно, они живут в глухих местах и ни во что не вмешиваются. А те, кто примкнул к нам, зеленым людям, оставили потомков, с которыми мы почти одной крови. Люди древней расы перевелись.
— Если не считать тех, кто ушел отсюда на запад и там продолжил свой род, — вставил я.
Я заинтересовал их, хотя они и не показали вида. «Неужели я так заворожен своим сном? — подумалось мне. — Но быть может, сон — вещий?»
— Запад отрезан от нас, — сказал Эфутур.
— Но ведь мы-то пришли оттуда, — напомнил я.
— Вы лишь наполовину принадлежите древней расе, — вмешалась Дагона. — Потому вы и преодолели барьер — другие не смогут.
— Других проведу сюда я.
— Зачем? — спросил Эфутур.
— Послушайте меня, — попросил я. — Мы тоже ступали по грани…
Я рассказал им о закате Эсткарпа — о том, какие беды обрушились на моих соплеменников.
— Нет, ни за что! — едва дослушав меня, вскричал Эфутур, стукнув при этом кулаком по столу. — Колдуньи нам здесь не нужны! От колдовства только зло и беды. Мы скорее сгинем с лица земли, чем свяжемся с колдовством.
— Кто говорит о колдуньях? — спросил я. — Предстань я сейчас перед нашими Мудрейшими, и мне был бы конец. Но ведь и те, кто служит в войсках Эсткарпа, отнюдь не всегда думают только так, как диктует им Совет Владычиц. Дело в том, что колдуньи слишком омрачают людям жизнь.
И я объяснил, почему, упомянув о том, что браки между людьми древней расы стали редки, ибо Владеющие Силой не могут позволить себе расстаться со своим Даром; что рождаемость из-за этого сократилась, и раса обречена на вымирание; что многие и многие мужчины остаются всю жизнь холостыми, без семьи и дома.
— Но ведь там война. А воины присягнули Совету. Тебе не найти тех, кто пойдет за тобой, — возразил Эфутур.
— Надо полагать, война там на время прекратилась, — сказал я. — Удар, нанесенный Карстену, должен был образумить не только карстенцев, но и ализонцев. Конечно, чтобы знать это наверняка, мне следует вернуться в Эсткарп.
— Зачем тебе это? — спросила Дагона.
— Не знаю, — честно ответил я. — Должно быть, на меня возложена миссия, и мне не свернуть с пути…
— Миссия? — Дагона поднялась с лежака, подошла ко мне и, подавшись вперед, взяла меня за плечи. Она долго всматривалась мне в глаза пронизывающим взглядом, затем отпустила меня и встала.
— А он прав, — сказала она, повернувшись к Эфутуру. — На нем чей-то знак.
— Как это? — удивился тот. — Нами здесь никто не может повелевать. — Он вскочил и стал озираться по сторонам, будто высматривая врага.
— Очевидно, это ему ниспослано извне…
— Откуда?
— Этого мне не дано знать, но это так… — Дагона вздохнула. — Не завидую я тебе, Килан Трегарт. Тяжкий груз лег на тебя.
— Так уж суждено, госпожа, — ответил я.
15
Должно быть, мы ехали по тем же местам, где накануне нас преследовало всякое мерзкое зверье. И хотя я не заметил пока никаких следов нечисти, я остро чувствовал, что за нами наблюдают, и сознавал, что эта тишина — обманчива.
Меня сопровождали люди Эфутура. Рядом со мной ехала Дагона, которую мне не удалось отговорить от этого совсем ей не нужного и опасного путешествия. Мы направлялись к горам, которые мне снова предстояло преодолеть.
Мы почти не разговаривали, не считая того, что Дагона изредка роняла несколько слов, обращая мое внимание на тот или иной ориентир, будто неявно намекала на то, что ждет моего возвращения. Чем мог ответить я на ее надежду? Я был во власти непонятного мне самому веления. Не желая вовлекать в опасное дело ни Кемока, ни Каттею, я покинул их тихо и незаметно, пользуясь тем, что они пребывали в целительном сне.
На ночлег мы расположились в сени деревьев — не таких высоких и раскидистых, как те, что росли в Зеленой Долине, но той же породы; люди чувствовали себя под ними уютно. В ту ночь мне ничего не снилось, а может быть, сны просто не запомнились. Однако при пробуждении поутру я был охвачен вчерашним порывом и торопил всех в путь. Дагона опять ехала рядом со мной, на сей раз что-то тихо напевая, и у нас над головой кружили зеленые птицы, среди которых можно было различить Фланнана — по его переливающемуся оперению.
Дагона искоса взглянула на меня и улыбнулась.
— У нас тоже есть разведчики, храбрый воин. Они, конечно, помнят о своих обязанностях, но иногда их нелишне подбодрить. Скажи мне, Килан, ты уверен, что сможешь навербовать людей?
Я пожал плечами.
— Честно говоря, не очень. Все зависит от того, как обстоят дела в Эсткарпе.
— А ты, вообще-то, командовал людьми? — полюбопытствовала она.
— Нет, — сказал я, покачав головой. — Но многие из тех, с кем я служил на границе, не имеют ни клочка своей земли, ни крова над головой. Объявленные вне закона, они бежали из Карстена, и всем их достоянием были только — собственная жизнь да меч в руках. Своими мечами они могли бы отвоевать Эскор у нечисти.
— Для этого одних мечей недостаточно, — критически заметила Дагона. — Но быть может, эти обездоленные воины настолько безрассудны, что все же последуют за тобой. Люди всегда стремятся обзавестись клочком земли…
Я избегал встречаться с нею взглядом, ибо мне нечего было больше сказать. И по мере того, как приближался момент нашего расставания, я все больше противился велению неведомых сил. «Почему какая-то до сих пор мне непонятная миссия возложена именно на меня? — задавался я вопросом. — Я не очень-то умею командовать людьми, у меня нет дара красноречия, каким владеет, например, Кемок. А то, что я старший сын Трегартов, так это обстоятельство никогда не давало мне никаких преимуществ. В сражениях мне тоже не удалось отличиться особыми подвигами. Так почему же именно я должен нести бремя какой-то непонятной и заведомо обреченной на провал миссии?»
— Тот, кто противится велению, навлекает гибель не только на себя, — сказала Дагона. Она читала мои мысли и, может быть, во всех подробностях. Мне стало стыдно.
— Я знаю, — ответил я резко. — И потому еду в сторону гор, а не в обратную сторону.
— Не в таком уж бодром расположении духа, — холодно заметила она. — Тебе бы пора знать, что светлые мысли приносят человеку везение, а темные — беду. Я вовсе не думаю, что твой путь легок, но раз уж ты решился ступить на него… — Она умолкла, а когда заговорила вновь, ее голос зазвучал низко и как-то торопливо. — Я не знаю, на какие силы ты полагаешься. Ты покидаешь тех, кто желает тебе добра… Прими совет: если над тобой нависнет опасность, думай о сестре и брате. Что до меня, то может статься, при их поддержке я буду способна оказать тебе какую-то помощь.
Она заговорила о всяких пустяках, которые не имели касательства к моему походу, зато рассказали мне о светлых минутах ее собственной жизни до той поры, как в Эскоре появились мы, нарушив в нем равновесие сил, которое и без того было неустойчивым. У меня возникло впечатление, что она провела меня за руку по сокровенным уголкам своей жизненной обители. Каким это было для меня подарком! Я увидел в ней не внушающую благоговейный трепет властительницу тайных сил, а всего лишь девушку, какой была и наша Каттея до того, как Мудрейшие увезли ее от нас, чтобы переделать по своему образу и подобию.
Незаметно Дагона разговорила и меня. Я начал рассказывать о себе — больше о детстве и юности, проведенных в Эстфорде, чем о последующих годах военной службы. Эстфорд вызывал хоть и грустные, но приятные воспоминания, и у меня потеплело на сердце.
— Ну вот, Килан из рода Трегартов, — сказала она, — я думаю, мы понимаем теперь друг друга чуточку лучше. И похоже, тебе это по душе. Не так ли?
Я почувствовал, как к шее и щекам прилила кровь.
— Мне не скрыть от тебя своих мыслей, госпожа, — ответил я.
— Да и нужно ли это? — спросила она серьезно и вместе с тем насмешливо. — Может, было бы лучше не скрывать их, начиная с того момента, когда мы впервые заглянули в глаза друг другу?
Нет, она не показалась мне нескромной — она просто назвала вещи своими именами. Во мне вспыхнуло неодолимое желание стиснуть ее в объятиях, меня так влекло к ней, что пришлось закрыть глаза и сжать кулаки, чтобы совладать с собой. Поддаться этому сейчас было бы ошибкой для нас обоих. Почему я был уверен в этом? Подобно велению, двигавшему мной, это убеждение возникло непонятно как, но было столь же неоспоримым.
— Да, да, ты прав, прав! — воскликнула она, разгадав мое смятение. — Скажи мне… нет, лучше сделай так, чтобы я увидела это — какой тропой ты будешь пробираться через горы? — Она тоже пыталась преодолеть влечение, возникшее между нами.
Я постарался как можно явственней припомнить наш переход через горы.
— Тебе предстоит долгий путь пешком, — сказала Дагона с глубокомысленным видом, будто это высказывание требовало тщательного обдумывания.
На мне была кольчуга Кемока и его шлем. Я прихватил с собой и его самострел, хотя игл в обойме оставалось мало. Мой самострел и меч остались на том островке посреди реки, когда брат и сестра спешно покинули его. Да, мне предстояло перебираться через горы, а потом неизвестно сколько идти пешком, не ахти как вооруженному.
Быстроногие рогачи вскоре домчали нас до скал.
— Надо бы проверить, так ли уж непреодолим невидимый барьер, — сказала Дагона. Запрокинув голову, она издала громкую трель.
На ее зов, откуда ни возьмись, явилась большая зеленая птица, которая пролетела над нашими головами, издав ответную трель, и устремилась на запад, поднимаясь все выше и выше. Мы наблюдали за ней, пока она не скрылась из вида, но Дагона и после этого время от времени посматривала в ту сторону, куда улетела птица. Вдруг она радостно воскликнула: