— Кто это? — вглядываясь в столб голубой дымки, Орсия сделала вперед шаг, другой, третий; она была уже совсем рядом с возвышением.
— Тот, кто не причинит вам вреда, — донеслись до моего сознания слова из ниоткуда.
Вокруг помоста стояли ветхие полуистлевшие ларцы, в них сверкали несметные сокровища, но мой взгляд сразу скользнул на верхнюю ступень — туда, где лежал отдельно ярко освещенный меч.
Я почувствовал, как нетерпеливо шевельнулись пальцы и рука сама потянулась к нему. Металл не отливал голубизной, как хорошая сталь, а казался золотистым — возможно, на нем просто лежали отсветы золотого сияния, наполнявшего помещение. Рукоять была словно высечена из цельного куска желтого кварца, на ней вспыхивали, как в дымке, красные, золотые и голубые искры. Меч казался немного длиннее обычного и совсем не был тронут временем.
Меня охватило непреодолимое желание владеть им, никогда, ничего в жизни мне так не хотелось; это желание было сильнее голода, сильнее жажды.
Не такие ли ощущения испытывал Корис, глядя на Топор Вольта? Если да, то не удивительно, что он решился взять топор. Но Вольт не помешал ему. Осмелюсь ли я сделать здесь то же самое?
Обобрать мертвого — это ужасно! Но ведь Корис попросил у Вольта топор и, взяв его, совершил с тех пор немало подвигов.
Взять у мертвеца оружие означало попытку сравняться по силе с прежним обладателем этого оружия. Сулькарцы верили, что в пылу сражения воин, взявший меч у мертвого, может быть одержим его призраком и либо совершит такие подвиги, на которые никогда не отважился бы сам, либо встретит в бою смерть, если призрак будет мстить или завидовать ему. Известно, однако, что сулькарцы похищали из гробниц славные, легендарные мечи — не в Эсткарпе, а на северном побережье, где у них когда-то были свои гавани, пока они не заключили союз с колдуньями Эсткарпа. О подвигах воинов, владевших такими мечами, ходили легенды.
Я старался преодолеть всепоглощающее желание взяться за эту золотистую рукоять. Но иные желания сильнее рассудка — даже у тех, кто, как я, стремится, чтобы действие опережала мысль. И я не смог победить искушение.
Я скользнул мимо Орсии и, встав на колени, протянул руку к мечу — не левую, а правую, покалеченную; это вышло само собой, и пальцы, те, что еще могли сгибаться, сомкнулись на рукояти. Однако в последний момент благоразумие все же одержало верх, я заставил себя оторвать взгляд от меча и посмотрел в голубую дымку.
Там в глубине виднелась какая-то фигура; это было единственное, в чем я не сомневался. Да, Корис взял Топор Вольта, но в качестве дара, а не как грабитель. И я не знал, как поступить.
Разжав пальцы — с усилием, словно они против моей воли старались удержать меч, — я убрал руку и, стоя на коленях, заговорил с тем, кого скрывала дымка:
— Я Кемок Трегарт из Эсткарпа. Я ищу то, что отнято у меня обманом; свой меч я утратил в честном бою. Если я пойду дальше безоружный, я — проиграл. Я не гонюсь за славой. Я могу произнести слова…
И я повторил слова из Лормта, открывшие нам дверь — но на этот раз не с вызовом и не как боевой клич, а как свидетельство того, что я не связан с Тьмой.
Я не знал, что последует за этим. Могло случиться все что угодно. Тот, кто сидел в голубой дымке, мог подняться и либо радушно встретить меня, либо сразить своим мечом. Но ничего не произошло, не было ни вспышки, ни раскатов грома.
Я замер, озадаченный, но тут же решительно вскинул правую руку, по-военному приветствуя сидящего, затем взял меч. Он был словно только что выкован — остро отточенный и блестящий. Я легко сжал его в покалеченной руке, как будто пальцы никогда и не отказывались мне служить.
Я поднялся на ноги, пошарив за пазухой, достал мокрый шарф и сделал из него перевязь для меча, который никак не входил в ножны, висевшие у меня на поясе.
— Ты поступил правильно, — в первый раз за все это время ко мне долетели мысли Орсии. — Нам не дано видеть вытканных Великими узоров — только отдельные нити их иногда становятся доступны нашему взгляду. Ты взял на себя больше, чем меч; пусть же эта ноша окажется тебе по силам.
Я не знал, разделяют ли кроганы отношение сулькарцев к оружию мертвеца. Но меч не показался мне тяжелым. Взяв его в руки, я ощутил необычайное нетерпение, желание спешить вперед, поскорее выполнить задачу, которую я сам себе поставил.
Я было направился к двери, но Орсия замешкалась у возвышения, и, остановившись, я в недоумении оглянулся. Она медленно обходила вокруг трона и фигуры в дымке, рассматривая полуистлевшие ларцы с сокровищами. Может, ей придало храбрости то, что я присвоил меч, и она решила тоже что-нибудь взять себе? Я хотел уже остановить ее, но передумал — пусть поступает так, как сочтет нужным, я не вправе ни о чем спрашивать.
Позади трона Орсия задержалась и вышла оттуда, держа в руке короткий жезл конической формы, покрытый спиральной резьбой. Жезл был цвета слоновой кости, Орсия несла его острием вверх, и, когда пошевелила рукой, мне показалось, я увидел искру белого огня, заплясавшую на его конце.
Жезл не походил на оружие, но и не был украшен драгоценными камнями. Орсия несла его так бережно, словно для нее это была такая же ценность, как для меня — меч. Остановившись перед фигурой в дымке, Орсия опустилась на колени, как до этого опускался я, и заговорила вслух с присущей кроганам странной монотонностью:
— Я Орсия, из кроганов, хотя они больше не признают меня за свою. Я способна владеть тем, что взяла из ларца. У меня есть силы, хотя и небольшие, и оружие, хотя и не выкованное в огне из металла. Я беру это, и знаю, что это такое и для чего оно предназначено, ибо я та, кто я есть, и иду туда, куда иду.
Она вытянула руку с жезлом перед собой, и на его конце промелькнула уже не искра, а полоса белого огня. Потом Орсия повернулась ко мне, и мы молча поспешили назад.
Выйдя наружу, мы остановились на площадке перед галереей безликих, безглазых статуй. Я хотел вернуться тем же путем, но Орсия остановила меня движением руки. Она повела головой из стороны в сторону, раздувая ноздри, словно принюхиваясь. Но я не уловил ничего, кроме запаха стоячей воды, а Орсия явно была чем-то встревожена.
— Что там? — спросил я полушепотом.
— Фасы, — ответила она так же тихо, — и кто-то еще.
Я снял с перевязи меч. Под землей фасы в своей стихии, и здесь мы с Орсией могли оказаться в таком же невыгодном положении, как я — под водой. Я тщетно пытался уловить в воздухе какой-нибудь новый запах — у меня было не такое острое обоняние, как у Орсии.
— Они приближаются… — Орсия показала жезлом на галерею. — Пойдем туда… — она махнула рукой направо вдоль передней стены склепа.
Я не понимал, что мы выигрываем таким образом, но решил, что Орсии виднее, раз она уже бывала здесь.
Мы обулись, чтобы свет не выдал наше присутствие, и поспешили мимо пустых оконных проемов.
Склеп занимал переднюю часть площадки, уходившей назад, вглубь, туда, где глухой тенью маячила стена пещеры. Орсия снова подняла голову, принюхиваясь.
— Ты чувствуешь? — спросила она вслух. — Оттуда идет воздух…
Да, я тоже почувствовал — из глубины площадки шел отчетливо ощутимый поток воздуха.
— Вода… там течет вода.
Она побежала, и я ускорил шаг, чтобы не отстать от нее. По мере нашего удаления от склепа вокруг становилось все темнее. Раковины в сетке у Орсии без воды были бесполезны, и мрак вскоре сгустился почти до черноты того туннеля, по которому мы приплыли. Я прислушался, нет ли преследования. А что впереди? Фасы наверняка сейчас роют ходы. Что если они выйдут нам навстречу?
— Впереди фасов нет, — ответила Орсия на мою мысль. — Вряд ли они бывали здесь раньше. Везде, где они прокладывают ходы, они оставляют свое мерзкое зловоние. Но… хотела бы я знать, откуда этот запах — совсем незнакомый.
Орсию сопровождал едва уловимый свет: она скинула чехольчик с одной ноги, чтобы хоть что-то было видно. Мы дошли до конца площадки. Перед нами в темноте виднелась стена пещеры, над головами нависал ее свод. Между краем площадки и стеной мерцала вода: стремительный поток бежал из туннеля справа, тек мимо нас и терялся во мраке. Орсия надела чехольчик, и снова стало темно.
— Этот шарф… на котором ты подвешиваешь меч… возьми его за один конец, другой дай мне, и спускайся в воду.
Я подчинился и, почувствовав, как шарф натянулся, двинулся за Орсией. Я боялся, что меня скроет с головой, но мне оказалось всего по пояс. В воде ракушечный светильник Орсии опять зажегся.
Она повела меня против течения в туннель. Раковины в сетке постепенно тускнели, и я боялся, что они вот-вот погаснут совсем. Орсия подтвердила мои опасения: пустые раковины квасти недолго сохраняют способность светиться, и скоро нас опять окутает мрак.
— Ты знаешь этот путь? — спросил я на всякий случай.
Орсия прижала жезл вместе с концом шарфа к груди, свободной рукой зачерпнула воды и попробовала ее:
— Нет, но эта вода текла под открытым небом, под солнцем — и совсем недавно. Поток выведет нас наружу.
В сгущающемся сумраке я двигался с трудом. Я всегда чувствовал себя неуютно в подземных ходах, и теперь мне приходилось преодолевать ощущение, будто стены сходятся все ближе и вот-вот раздавят меня. Орсия же, напротив, шла очень уверенно — должно быть, благодаря воде — и я не хотел, чтобы она догадалась о моем состоянии.
Вскоре, почувствовав резкий рывок за шарф, я остановился и настороженно прислушался. Рука Орсии, перебирая шарф, добралась до моей и сжала ее, предупреждая об опасности.
Теперь я тоже услышал впереди всплески. Раковины, едва мерцавшие, наконец совсем погасли, и мы оказались в полной темноте, Я провел над головой мечом, описав короткую дугу вправо. Меч острием царапнул стену, и я направился туда, увлекая за собой Орсию, чувствуя себя возле стены увереннее. Всплески приближались. Какие чудовища могли обходить эти темные пути?
Орсия стояла совсем рядом, и я почувствовал на своей щеке ее дыхание, когда она прошептала: